— Но он больше не появился?
— Обещал, но так и не пришел.
— Не припомните случайно, когда это было?
— Довольно давно, по-моему, — неуверенно ответила Анна. — С полгода тому назад, наверное.
Это совпадало с примерным временем смерти Яикбаева.
— А что с ним, с этим парнем? — спросила Анна. — Он хоть жив?
— Да нет, умер, — вздохнула я. — Убили его.
— Ну, такой конец, к сожалению, ждет большинство из них, — спокойно заметила Анна, и я поняла, что ее ровный тон вовсе не является признаком равнодушия — просто она уже так давно погрузилась в проблемы бездомных граждан, что смирилась с мыслью: «спасти» их от улицы, а главное — от самих себя не представляется возможным. Я преисполнилась уважения к Илье и Анне: они за весьма небольшие деньги тратят свое время на то, на что большинство из нас предпочитает не обращать внимания.
— Скажите, вот вы ночами работаете — не боитесь? — задала я вопрос Анне.
— Чего? Кого? Бомжей, что ли? Да они безобидные — просто жизнь их не пощадила.
— Сейчас по телевизору часто говорят о…
— О вампирах? — перебила Анна. — Ерунда это все, по-моему: всем известно, что никаких вампиров нет! Это кто-то куражится, выродки какие-то, которым просто грабить-убивать надоело, так они решили еще и на город страху нагнать!
— Значит, не боитесь?
— Я же не одна, — улыбнулась Анна, и я впервые поняла, что она, оказывается, умеет это делать. — Вон Илья со мной. Не Геркулес, конечно, но все-таки мужик какой-никакой!
— Ма? — Красивая, слегка взлохмаченная голова Дэна просунулась в дверь с вопросительным выражением на лице. — Ты еще жива?
Видимо, я пробыла в фургоне слишком долго, и сын заволновался. Анна собралась было выразить ему свое возмущение, но Дэн одарил ее широкой мальчишеской улыбкой, которая, как я по опыту знаю, способна растопить льды Антарктики. Немолодая некрасивая женщина с повышенным чувством справедливости пала жертвой Дэна точно так же, как и прочие представительницы женского пола.
— Это ваш сын? — спросила она у меня. — Надо же, ни за что не подумала бы — вы так молодо выглядите!
— Извини, что выдал твою тайну, — усмехнулся Дэн, обращаясь ко мне. — Просто тут вокруг такие личности ошиваются…
Прощаясь со мной, Илья, уже закончивший заниматься толстой теткой и благополучно передавший ей два пакета, за которыми она и явилась, спросил:
— Что же вы не сказали, что этот ваш Марат мог сюда прийти? Я-то думал, что он в НИИ был…
— Так вы его вспомнили?
— Честно говоря, лица его я все равно не помню — их тут целая куча таких шляется. А вот куртку, пожалуй, да — приметная такая курточка, яркая. И палец его помню — давненько такого зрелища не видывал!
— Вы разве врач? — поинтересовалась я.
— Неоконченное медицинское, — как мне показалось, неохотно ответил Илья. — Потому-то и в лаборантах сижу. Может, когда-нибудь…
— От души вам этого желаю, — честно сказала я. — Вы делаете очень нужное дело!
Мы сели в машину, Дэн включил двигатель, но вдруг развернулся ко мне и сказал:
— Ма, кажется, мне нужно поговорить с тобой. Это касается Дениса. И, вполне вероятно, если верить Вике, вашего расследования — тоже.
* * *
За последние несколько дней Павлу Трофименко пришлось износить не одну пару кроссовок, бегая по городу в поисках информации о Регине Симаковой. Он пришел к выводу, что, несмотря на казавшийся широким круг общения покойной, никто ее по-настоящему не знал, включая ее родную мать, отца и мачеху. Подруги, если их вообще можно было назвать таковыми, ходили с ней только по магазинам и салонам красоты, а узость их интересов просто утомляла, если не сказать — раздражала. Конечно, Регина и сама не являлась образчиком современной молодой девушки: она не проявляла интереса ни к чему, кроме тряпок и косметики, однако все, с кем удалось пообщаться Павлу, в один голос пели одну и ту же песню: Регина Симакова ненавидела своего отца. Трофименко оставалось лишь удивляться беспринципности юной бунтарки: испытывая подобные чувства по отношению к Симакову, его дочурка не гнушалась тянуть из него деньги и пользоваться всеми благами, доступными сильным мира сего, к каковой категории граждан, бесспорно, относился ее папаша. И отчего же девушка так относилась к родному отцу? Павел даже начал подумывать — а не сделал ли Симаков с ней что-то плохое в детстве: нечто, что так любят обсасывать СМИ? Однако общение с самыми близкими приятельницами Регины заставило его отказаться от этой мысли: они бы непременно знали, если бы такая «неприятность» действительно произошла. По мере того как жизнь Симаковых постепенно складывалась в единую картину в голове Павла, он начинал понимать, откуда растут ноги у столь интересных взаимоотношений отца и дочери. Живя с первой женой, Симаков и в грош ее не ставил. Он женился на молодой провинциалке, но, имея целью выстроить свою деловую и впоследствии политическую карьеру, не ввел жену в общество. Предпочел запереть ее в четырех стенах, следуя домостроевскому принципу о том, что место женщины — в спальне и на кухне. Она исправно выполняла возложенные на нее обязанности и не мечтала о большем, а вот Симаков постепенно продвигался к вершине «пищевой цепочки». Походы «налево» стали для него делом обычным, особенно после рождения Регины. Он мечтал о сыне, но жена так больше и не произвела на свет ни одного отпрыска. Тогда Симаков решил, что он может вообще перестать считаться с женой как с человеком, выступающим лишь в роли помехи на его славном пути, сулящем увенчаться губернаторским постом. Пока ее родители оставались в браке, Регина постоянно была свидетельницей отвратительных семейных скандалов, видела, как мать терпела унижения со стороны отца, не устававшего регулярно напоминать ей о том, из какой грязи ее вытащил, — мол, где бы она была без него сейчас?.. Дважды Симакова пыталась покончить с собой, но оба раза неудачно. Во второй раз, за несколько недель до развода, Регина нашла мать в ванне с перерезанными венами — один бог знает, что испытала молоденькая девушка, вытаскивая ее из воды, пытаясь остановить кровь и вызывая «Скорую». Из того, что сумел узнать Трофименко о Георгии Симакове, тот обладал железной волей и отличался полнейшим равнодушием к чужому горю, жесткостью, если не откровенной жестокостью в общении даже с самыми близкими людьми. Похоже, он был готов на все для достижения поставленной цели. Только Тамаре удалось его немного укротить. Правда, если верить майору (а не верить ему у Павла не было ни малейших оснований), Тамара изменяла мужу с пластическим хирургом Зуевым. Может, она не нашла в браке того, что искала? Да, она обрела положение в обществе и деньги, но была ли она счастлива? С таким человеком, как Симаков, — вряд ли, думал Трофименко.
Павел отдыхал, сидя в небольшом уличном кафе на Васильевском острове — не том дешевеньком, которое облюбовали и майор, и Павел, и их коллеги, а в гораздо более престижном и симпатичном на вид. Трофименко изменил сложившейся привычке потому, что ожидал гостью, которая могла предоставить ему недостающие сведения о Луценко и Симакове. Павел уже посетил офис Луценко, но, кроме нескольких буклетов и массы славословия в адрес этого человека, не получил никакой полезной информации. Разумеется, встретиться с самим Луценко ему не удалось, так как для этого требовалось заранее записаться на прием. Павел предложил Карпухину вызвать депутата к себе на беседу, но майор пресек его идею в зародыше, сказав, что начальство ни за что не простит ему такого пассажа: у Луценко слишком серьезные и обширные связи, и беспокоить его можно лишь при наличии неких особых обстоятельств, которых на данный момент не наблюдается. Значит, приходилось выкручиваться, и сделать это Павел решил с помощью своей новой приятельницы, Марины Ожеговой. Их знакомство началось далеко не самым лучшим образом, но Павел быстро понял, что эта девушка — хороший человек, неравнодушный и, в сущности, добрый, хоть и слегка циничный, возможно, все-таки профессия накладывает на личность соответствующий отпечаток.
