– В прошлый раз приходил мужчина, – заметила Георгиади, разглядывая меня, словно пытаясь понять, достойный ли перед ней противник. Она не нервничала. Вероятно, мадам считает себя неуязвимой, ведь она – величина в мире медицины, и наверняка у нее есть те, кто прикрывает ее спину. В связи с ее замечанием я подумала о Леониде: интересно, какое впечатление врач произвела на патолога? Я не в курсе его личных дел, но с учетом его внешности, увлеченности спортом и неженатости можно предположить, что Кадреску ведет более чем свободный образ жизни… Нет, нет, конечно же, Леонид никогда не сделал бы того, что могло скомпрометировать работу Отдела!
– Я в курсе, – холодно ответила я Георгиади. – Этим делом занимается не один человек.
– Что ж, хорошо, – кивнула она. – Но мне казалось, что я ответила на все вопросы?
Тебе только так казалось, подумала я про себя. Вслух же произнесла:
– Зато теперь у нас появились факты, на основании которых вам грозит серьезное судебное разбирательство.
– В самом деле?
Она оставалась спокойной, однако мне почудилось, что под этой маской все же промелькнула тень неуверенности. Никто не может быть полностью уверен в том, что все его дела останутся скрытыми от мира, даже те, кто полагает себя абсолютно честными и законопослушными гражданами: как говорится, был бы человек, а статья найдется.
– Здесь, – постучала я по папке указательным пальцем, – собраны доказательства того, что вы проводили операции по удалению почки, не имея к этому соответствующих показаний.
– Я проводила операции по удалению опухоли, а не почки, – покачала головой Георгиади. – К сожалению, в случае рака она сопряжена с тем, что пациент теряет почку. Зато он остается в живых.
– Вы правы только в том случае, когда пациент и в самом деле болен раком, – парировала я. – Здесь, – я погладила папку, словно она являлась живым существом, – у меня семь вариантов различных анализов, удостоверяющих, что болезнь данных пациентов не имела ничего общего с раком. У всех у них были доброкачественные опухоли, возможно, не требующие столь радикального вмешательства…
– Ключевое слово – «возможно», – перебила меня собеседница. – Всегда лучше полностью устранить угрозу, нежели ждать, когда болезнь нанесет следующий удар – возможно, смертельный!
– О чем вы говорите! – разозлилась я, хоть и дала себе слово держать себя в руках. – Вы беспричинно сделали детей инвалидами!
– Если вы посмотрите анализы опухолевого материала, которые находились в моем распоряжении, вы увидите множество противоречий! – возразила Георгиади. Мне, похоже, удалось поколебать ее самоуверенность, и под тонким слоем умело наложенного грима начали проступать красные пятна, говорящие о крайней степени волнения.
– Вы правы, данные по анализам больных весьма противоречивы и требовали проверки и уточнения диагноза. Давайте будем честны: если бы вам не выделили квоты на дорогостоящие операции по удалению опухоли Вильмса, вы, скорее всего, провели бы дополнительные исследования и, как результат, избрали адекватный способ лечения. Однако вы пошли другим путем, решив заработать.
– Да вы вообще понимаете, с кем говорите?! – взорвалась женщина. Вот и славно, а то я все ждала, когда же это произойдет. – Думаете, мне мало денег?
– Я думаю, что денег всегда не хватает. У вас, полагаю, расходы соответствуют должности?
– Да я на вас в суд подам за клевету!
– Добро пожаловать! Боюсь только, что вам понадобится очень хороший адвокат: с такими железобетонными уликами и показаниями свидетелей гражданский процесс быстро превратится в уголовный. И не забывайте, что мы еще не всех опросили: как только начнется суд, народ к нам потянется. Всплывут все ваши прошлые «заслуги» – уверена, финт с квотами по Вильмсу не единственный в своем роде.
– У вас ничего не выйдет! – упрямо поджала губы Георгиади. – Не я одна провожу подобные операции на этом отделении!
– По дорогостоящим квотам – вы единственная, – тут же опровергла я ее аргумент. – Мы беседовали с вашими коллегами и выяснили, что большинство операций, связанных с большими капиталовложениями со стороны государства, проводите лично вы, Нинель Виссарионовна, давайте не будем лукавить! У вас имеются рычаги, позволяющие распределять операции, так как именно вы являетесь заведующей отделением.
Я рассчитывала на долгую пикировку, даже на то, что она вовсе откажется со мной разговаривать, но Георгиади внезапно замолчала. Прошло несколько долгих минут, прежде чем она снова открыла рот.
– Что вы хотите от меня? – устало спросила она, потирая переносицу. – Вы сказали, что у вас достаточно материала, чтобы обратиться в суд. Тогда зачем вы здесь?
Прямой вопрос застал меня врасплох. Если бы на моем месте был Леонид, он удовольствовался бы тем, что распял Георгиади, пригвоздив к месту железными аргументами. Я – другое дело. Речь шла о детях, поэтому мне надлежало быть безжалостной и бескомпромиссной, однако в какой-то степени я даже сочувствовала сидящей передо мной женщине. Она действительно не считала себя неправой, полагая, что излечение маленьких пациентов является достаточной компенсацией утерянным почкам. Зная, что через несколько лет вторая почка полностью возьмет на себя функцию утраченной, Георгиади считала свою миссию успешно выполненной. Все будет так, если, не дай бог, с кем-то из ее бывших больных не случится несчастье, в результате которого пострадает и вторая почка. Или не возникнут осложнения, ведь иссечение органа – не удаление бородавки!
– Я здесь, чтобы отдать вам это, – сказала я, подталкивая ей папку.
– Для чего?
– Для того чтобы вы могли изучить материалы и продумать линию защиты: каждый человек имеет на это право. ОМР не уничтожает репутации врачей, а лишь расследует нарушения. Решения принимает суд.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Считаете меня преступницей?
– Я же сказала – это суд решит.
– Если до него дойдет.
– Верно, но ОМР сделает для этого все необходимое. Остальное – за пациентами, вернее, их родителями, и вашим начальством.
– Вы знаете, сколько детей я спасла?
– Догадываюсь, что много.
– Очень много. И я помню каждого, верите?
– Очень даже верю, ведь я не сомневаюсь в вашей врачебной квалификации. Именно поэтому мне кажется, что вам нет оправданий!
– Это, как мы уже договорились, решать суду, – криво усмехнулась Георгиади. – Где вы все это накопали? – она скосила глаза на папку. – Та девица передала?
– Какая девица?
Боже, она говорит о Нине!
– Вы имеете в виду вашу тезку, молодую журналистку? – уточнила я. – Нину Митину?
– Ее самую, – кивнула она. – Так это она?
– Разве вы не знаете?
– Не знаю – чего?
– Нина умерла.
– В самом деле?
Сыграть удивление тяжело, знаю по себе. Может, я и не лучшая из актрис, но мне показалось, что Георгиади в самом деле удивилась.
– И… от чего же она умерла? – спросила профессор.
– Врачебная халатность.
– Надо же!
– Вам ведь ее не жаль, верно?
– Почему вы так решили? – вскинула брови Георгиади. – Монстром меня считаете?
– Она могла навредить вам.
– Я даже не уверена, что навредить мне можете вы со своим ОМР, – скривила губы профессор. – Чего уж говорить о молоденькой девчонке, изо всех сил пытающейся сделать себе имя?
– Вот тем-то Нина и была опасна, – возразила я. – Она была очень старательной и действительно нашла пациентов, пострадавших от ваших рук.
– Пострадавших? – насмешливо переспросила Георгиади.
– Тех, кого прооперировали вопреки диагнозу, – уточнила я. – Но вы ошиблись – Нина не успела нам ничего передать. На самом деле она бы вряд ли это сделала, ведь ее целью была статья. Зато именно благодаря ее смерти, как бы ужасно это ни звучало, мы добились определенных успехов.
– Я встречалась с ней, – вдруг сказала Георгиади, и я уставилась на нее, не веря в свою удачу.
– Зачем?
