Мы уже повернули назад, чтобы спуститься, когда на парадной лестнице в дальнем конце коридора появился то ли Джордж, то ли Бобби. Он раскраснелся и взмок от испарины.
– Шериф, вам нужно глянуть на подвал.
– В чем дело, Бобби?
Капля пота проползла по его лбу и скатилась на щеку. Помощник нервно смахнул ее тыльной стороной руки.
– Будь я проклят, если сам это знаю.
27
Дощатая лестница вела прямо из кухни в погреб. Шериф приказала помощнику, чьего имени я так и не вспомнила, оставаться наверху, а мы все спустились вниз.
Бобби шел первым, я за ним, Кроу замыкала шествие. Джордж ожидал нас у подножия лестницы, и луч его фонарика плясал в темноте, словно маленький прожектор.
Мы спускались, и воздух, наверху просто прохладный, стал обжигающе ледяным, как в большом морозильнике, а на смену серому сумраку пришла непроглядно-черная тьма. Сзади донесся щелчок, и под ноги мне легло пятно света от фонарика Кроу.
Добравшись до подножия лестницы, мы остановились, прислушались.
Ни топота бегущих ног, ни зловещего хлопанья крыльев. Я направила луч своего фонарика в темноту.
Мы оказались в просторном помещении без окон, с потолком, обшитым досками, и цементным полом. Три стены были покрыты штукатуркой, четвертую образовывал отвесный склон примыкавшего к дому утеса. Ровно посередине этой стены была массивная деревянная дверь.
Я отступила на шаг и задела локтем какую-то ткань. Стремительно развернулась – и луч фонарика скользнул по череде крюков, на которых висели одинаковые красные балахоны. Передав фонарик Джорджу, я сняла с крюка один из них. Это было просторное одеяние с капюшоном, наподобие монашеской рясы.
– Святая Матерь Божья! – услышала я.
Бобби отер ладонью лицо. А может, перекрестился.
Я забрала фонарик, и мы с Кроу двинулись обследовать помещение, а Джордж и Бобби держали нас в перекрестье своих фонариков.
Осмотр помещения не выявил ничего обычно встречающегося в подвалах: ни рабочего стола, ни наборной панели с инструментами, ни садового инвентаря, ни раковины для стирки. Здесь не было паутины, мышиного помета, дохлых сверчков.
– Поразительная чистота. – Мой голос эхом отдавался от цемента и камня.
– Поглядите на это. – Джордж переместил луч фонарика в то место, где штукатурка доходила до потолка.
Из темноты скалилось чудовище, похожее на медведя, его туловище было покрыто разинутыми окровавленными ртами. Под ним было начертано одно только слово: «Баксбакуаланукссивэ».
– Фрэнсис Бэкон? [396] – пробормотала я, задавая этот вопрос скорее себе самой, чем своим спутникам.
– Бэкон рисовал людей и рычащих псов, – приглушенным голосом отозвалась Кроу. – Он никогда не изображал ничего подобного.
Джордж перевел луч света на другую стену – и на нас уставилось еще одно чудовище. Львиная грива, выпученные глаза, разинутая пасть готовится пожрать обезглавленного младенца, которого тварь сжимала в лапах.
– Это плохая копия одной из «черных картин» Гойи, – сказала Кроу. – Я видела ее в Мадриде, в музее Прадо.
Чем больше я узнавала шерифа округа Суэйн, тем сильней она меня впечатляла.
– Что это за урод? – спросил Джордж.
– Один из древнегреческих богов.
Третья фреска изображала плот с надувшимся парусом. Мертвые и умирающие люди валялись на палубе и свешивались с краев плота в море.
– Очаровательно, – пробормотал Джордж.
Кроу на сей раз ничего не сказала, и мы перешли к четвертой, каменной стене.
Дверь крепилась на черных чугунных петлях, которые были ввинчены в камень и зацементированы. Обрывок цепи соединял округлую ручку из кованого чугуна с вертикальным стальным штырем, примыкавшим к раме. Замок блестел как новенький, и на граните были заметны свежие царапины.
– Его повесили недавно.
– Отойдите, – приказала Кроу.
Мы отступили – и лучи наших фонариков, разойдясь шире, высветили надпись, высеченную в камне над притолокой. Я провела по ней лучом света.
«Fay ce que voudras».
– Французский? – спросила Кроу, засовывая свой фонарик за пояс.
– Думаю, средневековый…
– Узнаете горгулий?
По углам притолоки красовались две фигуры. Под мужской было написано «Гарпократ», под женской – «Ангерона» [397].
– Нечто египетское.
Пистолет в руке шерифа выпалил дважды, в воздухе запахло порохом. Кроу шагнула вперед, дернула как следует – и цепь соскользнула. Засов поднялся без малейших усилий.
Она ухватилась за дверную ручку, дверь распахнулась наружу. Волны стылого воздуха хлынули на нас: повеяло темными норами, извечно слепыми тварями и бесконечными веками под землей.
– Пора, наверное, привести пса, – сказала Люси.
Я кивнула и, прыгая через ступеньку, поднялась по лестнице.
Обнаружив, что о нем вспомнили, Бойд пришел, как обычно, в буйный восторг и неистово запрыгал, хватая зубами воздух. Лизнул мне руку и, приплясывая от возбуждения рядом со мной, ринулся в дом. Атмосфера первого этажа не остудила его пыл.
Потом мы начали спускаться в подвал – и я почувствовала, как пес напрягся всем телом, прижимаясь к моей ноге.
Я намотала на запястье еще один виток поводка и позволила Бойду бесцеремонно тащить меня по лестнице, а затем к каменной стене подвала, у которой ждала Кроу.
В трех футах от двери пес взорвался лаем, бросаясь вперед, как тогда у стены дома. Волосы у меня встали дыбом, по спине прошел холодок.
– Ладно, придержите его, – сказала шериф.
Вцепившись обеими руками в ошейник, я оттащила Бойда на пару шагов назад и вручила поводок Бобби. Бойд продолжал громко рычать и рваться вперед, пытаясь сдвинуть с места помощника шерифа. Я присоединилась к Кроу.
Луч моего фонарика высветил впереди туннель с чередой углублений по бокам. Пол туннеля был земляной, стены и потолок – из сплошного камня. Высота от пола до каменного свода – примерно шесть футов, ширина – около четырех. Длину туннеля определить на глаз не получалось. Шагах в пяти начиналась непроглядная тьма.
Пульс у меня частил с той минуты, как мы зашли в дом, но сейчас он перекрыл личный рекорд.
Мы медленно двинулись вперед, обшаривая лучами фонариков каждый уголок: пол, потолок, стены, ниши в них. Одни из этих ниш оказались просто неглубокими впадинами, другие были настоящими пещерами, забранными на входе вертикальными железными прутьями и дверцами.
– Винные погреба? – В тесноте туннеля голос Кроу прозвучал глухо.
– Тогда почему нет полок?
– Гляньте-ка на это.
Люси осветила высеченное на камне имя – первое из цепочки имен, протянувшихся во всю длину туннеля.
– Сони Бин, Иннокентий Третий, – читала она вслух, пока мы шли дальше, – Дионис, Монтесума… Странное соседство. Папа римский, император ацтеков и покровитель пьяных пирушек.
– Кто такой Сони Бин? – спросила я.
– Понятия не…
Луч фонарика Кроу, соскользнув со стены, канул в пустоту. Шериф выбросила руку вбок, загораживая мне путь. Я застыла.
Фонарики высветили под ногами земляной пол. Никаких признаков резкого снижения.
Мы свернули за угол и медленно, со всеми предосторожностями двинулись дальше, водя лучами света из стороны в сторону. Судя по отзвукам шагов, мы вошли в обширный зал и сейчас обходили его по периметру.
Цепочка имен продолжалась. Фиест, Полифем, Кристи Крюк, Кронос. Ни одного из них не было в дневнике Векхофа.
В стенах зала, как и в туннеле, были ниши – одни открытые, другие забраны решетками. Прямо напротив того места, где мы вошли в зал, обнаружилась деревянная дверь наподобие той, что была на входе в туннель, и точно так же запертая на засов с цепью. Кроу обошлась с ней таким же образом.
Когда дверь распахнулась внутрь, оттуда пахнуло холодом и вонью. Далеко позади зашелся неистовым лаем пес.
Запах разложения может изменяться в зависимости от характера смерти: одни яды прибавляют ему сладковатый оттенок, другие пахнут грушей, миндалем или чесноком. Интенсивность смрада может быть приглушена химикалиями или усилена деятельностью насекомых. И все равно ни с чем невозможно спутать густое едкое зловоние, которое выдает разлагающуюся плоть.
