– С ума съехал, да? Нет, у Олешина, наверное, есть их ключи, но…
– Если источник заражения находится в квартире, необходимо провести там полную дезинфекцию, ведь либо старшая Протасенко рано или поздно туда вернется, либо кто-то другой зайдет, и мы снова получим тот же результат – это как мина замедленного действия!
– Нет-нет, даже не думай! – замахал руками, словно крыльями, патолог. Однако тут же добавил: – А если ты все еще об этом думаешь, то…
– То что?
– То я пойду с тобой. Остается как-то убедить Олешина отдать нам ключи!
* * *
– «Частый и громкий плач детей, наличие домашних животных, нехватка игрушек…» – прикинь, Дамир – нормальные основания для изъятия детей из семьи!
Антон взахлеб зачитывался документами, распечатанными с «флешки» Кубанковой. Помимо него в кабинете находились Белкин и Ахметов.
– Да если б опека пришла в любую из моих предыдущих семей, то мы со всеми бывшими женами в один миг лишились бы детей! – продолжал Шеин, потрясая пачкой листков формата А4.
– Что они имеют в виду под «наличием домашних животных»? – задал вопрос Саня. – То есть в доме их вообще быть не должно? А если семья небогатая, то, соответственно, у детей не может быть много игрушек, компьютеров и планшетов – получается, бедным людям нельзя рожать детей, что ли?
– Запоминай, младшенький: нету денег – не женись! – назидательно ответил ему Дамир. – И уж тем более – не вздумай рожать детей, а то придут к тебе в один прекрасный день злые дяди и тети да и отберут спиногрызов. Передадут их бездетным состоятельным гражданам, засекретят их адреса, и ты никогда в жизни не найдешь детишек, сколько бы ни пытался!
– Я вижу, вы прониклись содержанием добытых мной сведений! – сказала Алла, переступая порог кабинета.
Она уже некоторое время стояла у приоткрытой двери, прислушиваясь к разговору оперов.
– Ой, еще как прониклись, Алла Гурьевна! – подтвердил Антон. – Я понял, что в нашей стране заводить детей опасно – хорошо, что я не знал этого раньше, а то не решился бы на собственных! Вы сами-то читали весь этот бред?
– Естественно.
– И как вам?
– Ужасно: подобные основания можно толковать как угодно, ведь расшифровка не дается! К примеру, «наличие домашних животных» можно расшифровать несколькими способами. Первый: в доме слишком много домашних животных, поэтому невозможно комфортное проживание детей в ограниченном пространстве. Второй: за животными осуществляется недостаточный уход, поэтому у них полно блох, в квартире антисанитария, а потому, опять же, «невозможно комфортное проживание детей в ограниченном пространстве».
– Третий: тетки из опеки просто на дух не переносят животных! – вставил Белкин.
– И это тоже возможно, – согласилась Алла.
– Ерунда какая-то! – воскликнул Шеин. – Получается, каждая такая тетка может написать в акте изъятия детей что угодно, а потом родители должны через суд буквально выцарапывать их из приемных семей или приютов?!
– Это вы, Антон, не жили, к примеру, в Норвегии и не сталкивались с их службой «Барневарн»! – усмехнулась Алла, усаживаясь за свой стол.
– Что за зверь такой, этот Бар… Варна…
– «Барневарн», норвежская служба опеки и попечительства.
– А я что-то слышал по этому поводу, – заметил Дамир. – Вроде бы они – звери еще почище нашенских?
– Я тут на досуге кое-что почитала для сравнения, пытаясь понять, как низко мы пали… Хотите послушать основания для отъема детей в Норвегии?
– Что, они пошли еще дальше?
– Вы не поверите! Вот, к примеру, такая причина: «У отца нет работы, следовательно, он не имеет возможности поддерживать семью». Или: «Отец тяжело болен, мать не может найти хорошо оплачиваемую работу, поэтому семья не может покупать новые игрушки и оплачивать досуг детей…»
– А зачем их отнимать? – перебил Аллу Шеин. – Можно просто насильно развести эту пару, и все – чем не рабовладельческий строй?
– Угу, только в роли рабовладельца выступает государство! – угрюмо поддакнул Белкин.
– А вот еще, – продолжила Алла. – «Одежда в шкафу сложена в не вполне идеальном порядке». «Психолог зарегистрировала, что мать неудовлетворительно приготовила омлет и резала хлеб слишком толстыми кусками».
– Мама дорогая! – простонал Дамир. – Она что, рулеткой их измеряла?!
– А вот еще перл: «Ребенок с удовольствием разглядывает незнакомых людей и улыбается им, что ясно свидетельствует о том, что он не привязан к матери»!
– Этих психологов надо отправить в нашу «дурку», – сквозь зубы процедил Антон. – Там их подлечат и, если повезет, вернут в мир нормальных, адекватных людей!
– «Ребенок поворачивает лицо в неправильную сторону, когда отец моет его в ванне, – не унималась Алла. – Это означает, что ребенок не любит отца…»
– Мыло в глаза попало – нет? – спросил Белкин. – И что значит, пардон, «правильная» и «неправильная» сторона?
– Понятия не имею! «Мать использует слишком много моющего средства во время уборки». «Мать попросила бабушку отвезти детей к врачу, вместо того чтобы сделать это самой. Вывод: она ставит свои интересы выше интересов детей, а это недопустимо»! И, наконец, несколько моих любимых выдержек, господа оперативные сотрудники: «У отца травмирована нога, из-за чего он не может помыть верхнюю часть оконных рам. Мать слишком маленького роста и, когда дочь будет подростком, она не сможет это принять. Мать – инвалид, поэтому она не может зимой кататься с детьми на лыжах»! [19]
– Офигеть! – одновременно вырвалось у Белкина и Ахметова, в то время как на лице молчавшего Шеина появилось такое выражение, словно ему предложили сменить сексуальную ориентацию, причем еще до обеденного перерыва.
– Так что, как видите, – подытожила Алла, – наши органы опеки еще более или менее не путают берега… Во всяком случае, судя по прописанной инструкции.
– Да уж, по инструкции! – пробормотал Белкин, утрамбовав полученную информацию в своей черепной коробке, не имея возможности трезво ее проанализировать. – Беда в том, что инструкции пишутся для всех оптом, а потом в дело вступает индивидуальный человеческий фактор.
– Устами младенца! – с уважением закивал Дамир. – Согласен, что столь размытые правила оставляют место для разгула воображения! Алла Гурьевна, я правильно понимаю, что ваша версия следующая: Ямщикову убил кто-то из родителей, у которых отобрали детей?
– Вам это кажется маловероятным?
– Да нет, теперь уже – нет… Так мы отпускаем Токменева?
– У Токменева нет алиби на момент убийства, а у нас есть свидетельства соседей, подтверждающие многократные ссоры с убитой. Пусть посидит: может, на трезвую голову он что-нибудь полезное вспомнит?
– Лады, – вздохнул Антон. – Начальница опеки поведала вам хоть что-то, помимо циркуляров и правил?
– Не сказала бы, – ответила Алла. – Ясно одно: Ямщикова, являясь младшим специалистом опеки, работала с документами и на приеме граждан. На квартиры она не выезжала и в безобразиях не участвовала.
– А сколько всего сотрудниц в опеке? – поинтересовался Дамир.
– Пять – это без Лиды. Но и район большой и, к сожалению, довольно неблагополучный, с точки зрения семей, требующих надзора государства. Так что, Кубанкова говорит, они прямо-таки «зашиваются»!
– Вы поговорили с этими пятью?
– С двумя поговорила. Одна сейчас на больничном, другая была на выезде, а еще одна уехала к больной матери в Казань. Те, с кем я беседовала, характеризуют Лиду с положительной стороны. Единственное, в чем можно ее «упрекнуть», так это в недостатке жесткости: она все время пыталась найти оправдание для матерей и отцов, к которым у органов опеки имелись претензии.
– Плохо! – криво усмехнулся Шеин. – Как работать в системе, если основная испытываемая эмоция – жалость? Непорядок!
– Но если так, – сказал Белкин, – если Ямщикова была жалостливой и доброй, за что ее убивать?
– Действительно, вопрос, – согласилась Алла. – Или нам пока не все известно. Антон, вас я попрошу отловить-таки оставшихся специалистов из опеки и опросить их – вдруг именно они в курсе, за что кто-то мог точить зуб на Ямщикову? А вы, Дамир, займитесь списками семей, с которыми работала Ямщикова: она в опеке всего полгода, и их не так много. Александр вам поможет.
