– Ой, что вы, тут такое было! Сначала-то мы думали, что это самоубийство – ну, что поделать, не выдержала молоденькая девчонка моральных нагрузок, но потом пришли люди из Следственного комитета, всех допрашивали на предмет, не было ли врагов у нашей Лидочки. Конечно, нас не любят, нас боятся, но чтобы убить… Тут ведь особый склад характера нужен, верно?
Мономаху вспомнился папаша Карпенко: какой уж тут склад характера – просто мужик пьет, не просыхая, вот и творит безобразия! Хотя, с другой стороны, и характер важен, ведь не зря говорят, что одни после выпитого становятся веселыми и разбитными, а другие, наоборот, агрессивными и злыми.
– Так что, – говорила между тем Липкина, – Маргарита единственный человек, который может дать пояснения по поводу изъятия детей из семьи Карпенко. Я попрошу нашу начальницу, Курбанову, позвонить ей и задать все необходимые вопросы. Надеюсь, ситуация разрешится!
– Наталья… – начал Мономах и вдруг сообразил, что не знает отчества женщины, которая согласилась им помочь.
– Просто Наталья, пожалуйста, – отмахнулась она. – Вы хотели что-то еще спросить?
– Да. Как же нам теперь узнать, где находятся близнецы? Оле хотелось бы их навестить, да и мать, наверное, позже, тоже захочет.
– Видите ли, Владимир Всеволодович, о местонахождении детей знает только Маргарита, а ее нет. На самом деле на этот счет существует инструкция: дети как можно скорее передаются в приемную семью, чтобы нахождение в приюте не нанесло им психологической травмы.
– Неужели такая травма сильнее отъема от семьи?
– Вы просто не знаете, с какими тяжелыми случаями нам приходится иметь дело: в таких ситуациях речь идет не просто о благополучии, но и о самой жизни детей!
– Но нельзя же всех мерить одной меркой, в самом деле! Как это – мать не лишена родительских прав, а детей отдают чужим людям и не позволяют общаться?!
– Нет-нет, вы неправильно поняли: никто не лишает мать и других родственников возможности встречаться с детьми, если нет решения суда! Поверьте, Владимир Всеволодович, мы стараемся все делать в интересах несовершеннолетних. Вам может казаться, что наши методы слишком суровы, но вы… вы просто не видели того, что видела я и каждый работник опеки. За годы работы я такого насмотрелась! Вот потому-то и не удивилась, узнав о самоубийстве Лидочки… Ах да, это же вовсе не самоубийство!
Когда они вышли на улицу, Мономах двинулся к машине, но, оглянувшись проверить, следует ли за ним Оля, увидел, что девочка опустилась на скамейку у входа, сложив на коленях сжатые в кулачки руки. Ее голова была опущена, и вся она представляла собой зрелище жалкое и достойное сочувствия.
Мономах не мог заставить ребенка идти за ним, не приободрив, не пообещав, что все будет хорошо. Он, кстати, вовсе не был в этом уверен! Однако в их маленькой компании, так уж вышло, что он – единственный взрослый, а взрослые должны решать проблемы. Во всяком случае, дети в это верят!
Вернувшись к скамейке, Мономах присел рядышком с девочкой-подростком и опустил руку ей на плечо.
– Ты уж меня прости, что я не смог помочь, – сказал он тихо. – Я никогда не сталкивался с такой проблемой…
– Ну почему, почему мы такие бедные?! – всхлипнула Оля, словно не слыша его слов. Ее тонкие пальцы сжимались и разжимались, комкая школьную юбку. – Если бы мы были побогаче, то никто не учил бы нас жизни, не лез бы в наши кастрюли, в наши кровати… И уж точно не отнимал бы моих братьев!
– Оля, дело не в этом… – попытался возразить Мономах, но она перебила, гневно сверкая глазами:
– Да как раз в этом, как вы не понимаете?! Нас учат, что все равны и имеют равные права, а где ж тут равенство, если даже в школе дискриминация?
– О чем ты говоришь?
– О бесплатном питании, к примеру – вы бы видели, как на нас с Витькой смотрят другие ребята!
– Как смотрят?
– Как на… на нищебродов, вот как!
– А откуда они знают, что вы питаетесь бесплатно?
– Вот именно, они не должны знать! Но знают. Хотя, с другой стороны, догадаться нетрудно, ведь мы никогда не сдаем деньги – ну, на экскурсии там, на ремонт… А мы на экскурсии и не ездим, а ремонт… Они не имеют права требовать от нас деньги, это незаконно, по телевизору говорили! Тогда почему все нас так ненавидят?
– Твои одноклассники?
– Не столько они, сколько их родители. Я слышала, как эти мамаши нашу семью обсуждают – дескать, ни на что у нас денег нет… А какое им дело, вот вы скажите? Мы же у них ничего не просим, так почему они нам кости перемывают?!
Ему нечего было на это ответить.
Семья Мономаха никогда не жила богато – да и какие российские врачи так жили, а в его семье, начиная с времен царствования Николая Второго, были одни потомственные врачи! Однако Мономах с братом не испытывали недостатка в насущных необходимостях, доступных большинству советских, а потом уж и российских граждан. Мальчишки ходили в хорошую школу, причем за еду тогда никто не платил – вообще. Народ в их классе был примерно равного достатка, то есть небогатый, но все могли себе позволить школьные поездки, экскурсии и праздники. Правда, нужно помнить, что в те времена, когда Мономах учился – тридцать лет назад! – все эти нехитрые развлечения и стоили недорого.
Сейчас все изменилось. Цены ползут вверх с каждым днем, зарплаты бюджетников за ними не поспевают, а доходы семей, решившихся на большое количество детей, всегда невелики.
Мономах не соглашался с высказываниями людей, сводившихся к тому, что не нужно рожать, если не можешь обеспечить детям высокий уровень жизни: может быть, такой подход и звучит разумно, но европейское население, в отличие от азиатского и африканского, стремительно вырождается. И потом, по его, Мономаха, мнению, дети – это всегда хорошо, и чем их больше, тем лучше. За исключением, конечно же, горе-родителей, которые рожают, как кролики, и ухаживают за своими чадами примерно также…
Ему вдруг вспомнился эпизод из детства – вернее, из юношеских времен. В ознаменование окончания школы намечался праздник и ночная экскурсия по городу. Тогда еще в проекте не было «Алых Парусов», но и родители, и школа старались сделать этот день незабываемым для школьников. Родителям-врачам пришлось поднапрячься, но им удалось справить младшему сыну хороший костюм (а ведь найти такой по сходной цене в девяностых представлялось делом многотрудным!).
Конечно, Вова Князев не стал самым модным парнем на выпускном, но выглядел вполне прилично. А вот Антон Горячев пришел только на вручение дипломов, зато ни на праздник, ни на ночное гулянье не явился. Тогда Мономах не задумывался, почему так случилось, но позднее, от матери, узнал, что парнишка решил отказаться от полноценного выпускного потому, что у него не нашлось подходящего наряда.
Каждый изощрялся как мог – девчонки разоделись в пух и прах, и Антон не решился предстать перед одноклассниками в костюме с плеча даже не одного, а трех старших братьев.
Но Мономах не мог позволить себе предаваться воспоминаниям – надо было что-то делать. Он собрался было подбодрить Олю ничего не значащими словами, как вдруг в его мозгу молнией вспыхнула мысль. Вернее, не то чтобы мысль – всего лишь имя, но это могло сработать!
Мономах терпеть не мог кого-то о чем-то просить, но в этом случае он переборет себя и сделает то, что необходимо, ведь это не для себя, а ради другого человека. Маленького человека, чья вера во всемогущество взрослых рушилась прямо у него на глазах.
– Послушай, Оля, – бодро сказал он, – у меня появилась идея!
Она посмотрела на него недоверчиво, даже подозрительно, и ничего не ответила. Поэтому Мономах продолжил:
– Ничто не мешает нам подождать, пока моя знакомая сотрудница опеки свяжется с Маргаритой Уразаевой и выяснит подробности изъятия твоих братьев, но есть один человек… очень хороший человек, который, возможно, сумеет нам помочь.
– Он работает в опеке или где-то повыше? – с робкой надеждой задала вопрос Оля.
