– Что вы намерены предпринять?
– Во-первых, наведу справки, почему уголовное дело о наезде велосипедиста не возбудили – это довольно-таки странно! Во-вторых… Неважно – сделаю что смогу. А на вас, Владимир Всеволодович, я могу рассчитывать? Понимаю, что нагружаю вас тем, что не имеет к вам отношения, однако…
– Вы можете полностью на меня положиться, – поспешил прервать адвоката Мономах. – Если я смогу чем-то помочь, обращайтесь!
* * *
Алла всегда радовалась встрече с Сурдиной: эта женщина вселяла в нее покой и уверенность своим ровным, оптимистичным нравом, профессионализмом и вниманием к деталям. Вот и в этот раз она надеялась услышать хорошие новости.
– Вы ранняя пташка, Алла Гурьевна! – с усмешкой поприветствовала ее судмедэксперт. – Что, так не терпится получить информацию?
– Вы же понимаете, Анна Яковлевна, кто рано встает…
– Понимаю, понимаю – сама такая, – со смехом перебила Сурдина. – Что ж, с чего начнем – с мальчика или с девочки?
– Предпочитаю начинать с тех, кому еще можно помочь.
– И это правильно! Так вот, насчет мальчика: работы, надо сказать, вы задали нам с лихвой!
– Я предполагала, что вам придется туго, – кивнула Алла. – Папаша сделал все, чтобы скрыть участие в деле своего сына, и тем самым поставил нас в тяжелое положение!
– А вы на его месте поступили бы иначе?
Алла задумалась всего на секунду и ответила:
– Если бы я верила в невиновность сына, то помогла бы ему всем, чем смогла, но – законным путем: рано или поздно правда все равно бы выяснилась, и он был бы оправдан. Однако если бы я предполагала, что мой ребенок виновен в таком ужасном преступлении, Анна Яковлевна… Тогда я не стала бы заметать следы: он понес бы наказание, как и любой другой. Разумеется, я наняла бы хорошего адвоката.
– У вас нет детей, Алла Гурьевна, – покачала головой судмедэксперт. – Я не в упрек вам это говорю!
– Понимаю, ведь у вас два сына! И я абсолютно уверена, что, имея такую мать, ни один из них не совершил бы ничего постыдного.
– Спасибо, конечно…
– Проблема в том, что Саблин-старший считает сына виновным, несмотря на его оправдания, и все равно уничтожил улики. Он не о сыне заботился, а о себе, понимаете?
– Что ж, возможно, вы правы, а Саблин неправ.
– Вы что-то обнаружили?
– Как я уже сказала, было нелегко, но кое-что есть. Похоже, накануне случившегося парень употребил изрядную дозу бензодиазепинов. На самом деле, как вы знаете, химические вещества довольно быстро выводятся из организма, и потом обнаружить их следы почти невозможно даже в волосах и ногтях. Это, к примеру, относится к «Рогипнолу» – вот почему этот «наркотик для изнасилований» некоторые поганцы так любят подсыпать девчонкам в ночных клубах: уже через сутки шансы доказать, что жертва была одурманена, практически равны нулю!
– Но в случае Романа использовали не «Рогипнол»?
– К счастью, нет. Понимаете, Алла Гурьевна, в зависимости от скорости выведения, бензодиазепины делятся на группы. К примеру, «Мидазолам» и «Триазолам» могут находиться в крови и моче не более суток. «Оксазепам» и «Лоразепам» обнаруживаются на протяжении от двух до трех с половиной дней. Самым длительным периодом полувыведения обладают «Клоназепам», «Нитразепам» и «Диазепам» – следы их пребывания в организме выявляются в течение недели. Нам повезло, так как преступник имел дело с «Клоназепамом».
– Препарат ведь рецептурный?
– Само собой, но вы же понимаете…
– Конечно, конечно.
– Доза, по-видимому, была высокой, – продолжала Сурдина, – и парнишка вырубился быстро. Как и девочка.
– Вы проверили и Субботину?
– Разумеется, ведь, по словам Саблина, они оба пили шампанское!
– На вас всегда можно положиться, Анна Яковлевна! Однако то, что Роман находился под воздействием сильнодействующего вещества, не означает автоматически, что он не убивал девочку!
– Верно, не означает. Но у него ведь нет мотива!
– Мотив, может, и был, – медленно проговорила Алла.
– Вы о чем?
– Деньги.
– Какие деньги?
– Мать отдала Дарье миллион рублей, чтобы она отстала от ее сына. Роман утверждает, что, проснувшись, не обнаружил сумки с деньгами на месте.
– Думаете, парнишка врет?
– Все может быть! Роман страстно хотел освободиться от родительского давления. Он ненавидел учебу, не хотел становиться юристом, мечтал начать собственный бизнес. Тут подвернулась Дарья со своей идефикс, и он решил, что для начала и это сойдет. Но, получив в руки мешок денег, вдруг он передумал и решил избавиться от девчонки, чтобы она ничего не рассказала родителям об обмане? Признаю, эта версия слегка притянута за уши, но и она имеет право на существование. В любом случае, пусть пока посидит, поразмыслит над своим поведением… Что насчет Ладогиной? Патолог в бюро уверен, что она умерла от естественных причин!
– Повторное вскрытие не выявило ничего необычного: сердчишко у девчушки было слабенькое, да, ее образ жизни оставлял желать лучшего: несмотря на юный возраст, зубы, печень и почки также находились в довольно плачевном состоянии.
– Да, она выпивала.
– И хорошо выпивала, уж поверьте! Так что ничего удивительного в ее смерти от вполне естественных причин не было бы.
– Не было бы? – ухватилась Алла за сослагательное наклонение. – Означает ли это, что…
– Пройдемте со мной!
Они вошли в прозекторскую. Посреди нее стоял железный стол с желобами для отвода жидкостей, на котором под тонкой одноразовой простынкой лежал многострадальный труп Марии Ладогиной, подвергшийся аж двум вскрытиям.
– Поглядите-ка сюда, – эксперт откинула простыню.
Сделав глубокий вдох ртом, Алла сказала себе, что перед ней – молоденькая девушка, почти девочка, и пусть ее никто не ищет, потому что никому нет дела ни до ее жизни, ни до смерти, однако Алле – есть. Ей не все равно, почему умерла Маша Ладогина, пусть она и была не самой примерной девочкой: сиротство лишило ее возможности получить социальные навыки, у нее не было матери, которая заботилась бы о ней и внушала, что хорошо, а что плохо. Поэтому, если Алла – единственная, кому выпало выяснить, что произошло с юной жизнью, оборвавшейся так внезапно, она должна сделать для этого все возможное и даже невозможное.
Сурдина между тем приподняла голову жертвы и указала длинным, тонким, словно птичий коготок, пальцем на крошечную дырочку на ее шее.
– Что это, инъекция? – спросила Алла.
– Похоже, – кивнула эксперт. – Видимо, патологоанатом не слишком внимательно осматривал тело, сразу приняв версию о естественной смерти. Этот след от укола действительно нелегко увидеть, ведь он расположен под волосами.
– Значит, это убийство?
Сурдина пожала плечами.
– Даже если предположить, что девочка была наркоманкой, она вряд ли сумела бы так извернуться, чтобы самой уколоть себя в это место! – ответила она. – Кроме того, ни на ее руках, ни на ногах, ни в других местах на теле других следов нет. Судя по всему, укол сделали незадолго до смерти.
– Вы смогли определить вещество?
– Нет.
– Разве в мертвом теле не…
– Понимаю, что вы хотите сказать: да, обнаружить медицинский препарат в теле, в котором отсутствуют нормальные процессы жизнедеятельности, порой проще, чем в живом человеке, но это не наш случай.
– Значит, убийство не доказать?
– Ну почему же? Видите ли, Алла Гурьевна, мы состоим из множества химических соединений, способных убить нас, если доза хотя бы одного окажется превышена в несколько раз. Эти вещества – неотъемлемая часть организма человека.
– Вы хотите сказать, что жертва умерла от какого-то такого вещества? И что бы это могло быть?
– Мне приходят на ум два наиболее вероятных кандидата – адреналин и инсулин. Лично я склоняюсь к первому варианту, так как Ладогина не страдала диабетом, и зашкаливающее количество этого вещества экспертиза могла бы обнаружить. Если бы она являлась инсулинозависимой, тогда другое дело – все можно было списать на случайную передозировку. А вот адреналин в форме «Эпинефрина» вполне подходит для убийства человека со слабым сердцем: тут и дозы-то большой не требуется!
