Что-то злобно бурча себе под нос, старуха подчинилась и вышла, громко хлопнув дверью. Мономаху вдруг пришло в голову, что еще парочка таких театральных выходов, и дверь окончательно отвалится, открыв всему миру убогую обстановку жилища.
– Сюда, док, – сказал Константин, открывая дверь в соседнюю комнату.
Не без опаски Мономах переступил порог. Это помещение выглядело чуть лучше всей остальной избы – по крайней мере, здесь было относительно чисто. Из мебели в нем имелись старая металлическая кровать, ветхий комод да пара табуреток. Однако на единственном окне, засиженном мухами и не мытом, наверное, с тех пор, как было воздвигнуто данное строение, висели занавески – когда-то белые, но уже порядком посеревшие и от многочисленных стирок, и от времени. На кровати лежал мальчик лет шести. Мономах потрясенно смотрел на него, не веря, что подобное существо могло появиться на свет в такой клоаке. Бледное треугольное личико обрамляли светлые кудряшки, спереди прилипшие к вспотевшему от жара широкому лбу. Черты ребенка отличались деликатностью, словно их лепил умелый скульптор, руководствуясь своими представлениями о том, как должен выглядеть озорной купидон с какой-нибудь средневековой картины. Неужели этот мальчуган – сын Константина?!
– Что скажешь, док? – спросил между тем подручный Досифея, кивая в сторону кровати. – Он то бредит, то в сознании, когда как… Температура высокая – за тридцать девять!
– И как давно?
– Что?
– Температура держится – как давно?
– Да уж дня три-четыре.
– И что, ты даже врачу не показал его?!
Сама мысль, что тяжелобольной ребенок находится в такой убогой обстановке, вызывала у Мономаха гнев и недоумение.
– Да кто сюда придет-то?! – развел руками Константин.
– У тебя есть машина – я видел за домом! – едва сдерживая клокочущую в груди ярость, прошипел Мономах. – Какого черта ты меня сюда притащил – парня надо в больницу везти!
– Слушай, ты меня не лечи, доктор! – рявкнул Константин. – Его лечи!
– Чем – гипнозом или травами? У меня же нет ничего с собой! В больнице возьмут анализы, поставят капельницу…
– Я сказал, здесь лечи!
– Или что?
Мономах знал, что сильно рискует: Константин – опасный тип, а здесь на несколько километров вокруг нет никого, кроме горькой пьяницы, его матери. И никто, кроме Настасьи, не знает, куда ушел Мономах! Однако Константин, похоже, немного растерялся: очевидно, он полагал, что стоит привести к пациенту специалиста, как тот, сделав над его головой целительные пассы руками и сказав что-то вроде: «Встань и иди!», в один миг поднимет парня на ноги.
– Ты хоть осмотри его, что ли! – попросил Константин гораздо более мирным тоном.
Мономах раскрыл свой чемоданчик и вынул из пакета новую пару перчаток. Мыть руки было негде, и ему не хотелось прикасаться ни к чему в этом доме без крайней необходимости, поэтому он просто достал флакон с дезинфицирующим раствором и прыснул спиртом сначала на одну руку, потом на другую. Затем он присел на шатающийся табурет рядом с кроватью и приспустил одеяло. Мальчик дышал тяжело и прерывисто, но глаз не открыл – плохой признак! Ощупывание лимфоузлов не оставило ни малейших сомнений в том, что Мономах имеет дело с той же болезнью. Приподняв безвольную руку маленького пациента, он увидел в подмышечной впадине лопнувший гнойник.
– Что это?! – испуганно вскрикнул Константин, заглядывая Мономаху через плечо.
– Бубон вскрылся, – ответил Мономах. – Похоже, вот и наш «нулевой» пациент…
– Что?
– Когда, говоришь, он заболел?
– Точно не скажу, я же в общине все время! Мамаша за Данилкой присматривает, но она… ну, ты сам видел!
– Видимо, заразился он до тех четверых, – принялся вслух рассуждать Мономах. – Из них только у одного есть бубоны, а у других пока только воспаленные лимфоузлы – значит, они подхватили инфекцию чуть позднее. У мальчика бубон лопнул, что говорит о более раннем заражении.
– Док, это взаправду чума, да? – в ужасе округлив глаза, почти шепотом спросил Константин. – Он умрет, да?
– Нет, – буркнул Мономах. – Надеюсь, нет!
– Но почему не заболел я, почему мамаша не..?
Мономах мог бы сказать, что мать Константина настолько проспиртована, что никакая зараза ее не берет, но не стал этого делать – в конце концов, не время для издевок.
– Не знаю, – честно ответил он. – Настасья вон тоже вроде здорова, хоть и ухаживает за больными!
– Ты ему поможешь?
– Ему надо в больницу!
– Исключено!
– Тогда твой сын умрет.
– Но ты же обещал привезти лекарства для Ильи и остальных!
– Они в гораздо менее тяжелом состоянии, да и мера эта временная – всем в любом случае нужно в стационар!
Однако умом Мономах понимал, что так дела не делаются: не может он ворваться в любую больницу с мальчиком и заявить, что привез им чумного больного! Госпитализация такого пациента требует особых мер предосторожности.
– Принеси-ка мне таз с водой и пару полотенец, – сказал он. – Надо сбить температуру… Льда у вас, конечно, нет?
– Почему же нет – есть, в холодильнике – у нас же генератор собственный! Нести?
Мономах кивнул, и Константин выскочил за дверь.
Неожиданно Данила открыл глаза, словно только и ждал ухода отца. Конъюктива была воспалена, но взгляд его больших голубых глаз показался Мономаху на удивление ясным. Мальчик внимательно разглядывал незнакомца, словно пытаясь угадать, кто он такой и зачем здесь находится.
– Ты пришел о чем-то попросить? – вдруг спросил он сухими от жара губами.
– Попросить? – озадаченно переспросил Мономах. – Почему ты так решил?
– Все просят…
– Кто – все?
– Ну, люди… Ты грустный. У тебя беда?
– Нет, все в порядке.
Это у тебя беда, малыш, и надо срочно что-то делать!
– Я могу помочь!
– Ты можешь помочь… мне? – изумленно уточнил Мономах.
– Я исполняю желания, – пояснил мальчик. – Чего ты желаешь?
– Ты что, Гарри Поттер?
– Кто?
– Ну, волшебник.
– Нет, я не волшебник. Я лучше.
– Лучше волшебника?
– Ангелы же лучше волшебников, правда?
– Ангелы?
В этот момент в комнату вошел Константин, неся в руках облезлый алюминиевый таз с водой и льдом, а с его согнутого локтя свисали какие-то тряпки, которые с трудом можно было назвать полотенцами.
– Он очнулся? – с тревогой спросил он у Мономаха. – Он что-то сказал?
Но глаза мальчика снова были закрыты. Мономах подумал, а не привиделось ли ему все? Что нес мальчишка, то ли в бреду, то ли находясь в сознании – про каких-то ангелов..?
– Ничего, – ответил Мономах. – Он не приходил в себя. Давай сюда лед и полотенце!
Константин повиновался: он вообще стал очень покладистым, и Мономах видел, что его волнение – неподдельное. Только вот волнуется он о жизни мальчика или боится заразиться?
– Если ты и твоя мать здоровы, а Данила не живет в общине, где он мог заразиться? – спросил Мономах, укладывая кусочки льда в полотенце.
– Сам не пойму! – пожал плечами Константин. – Я говорил мамаше, чтоб не выпускала его бегать по округе, но она… Ну, ты сам видел!
Неудивительно, что мальчик, оставленный на попечении алкоголички, сбегал из дома и носился по лесу. Может, и в общину заходил? Вряд ли охранники обращают внимание на снующих туда-сюда детей, они ведь не представляют опасности!
– То есть ты не в курсе, с кем общается твой сын? – уточнил Мономах.
– Это почему же не в курсе-то? – раздался голос из сеней. Мать Константина ввалилась в комнату – удивительно, но выглядела она лучше и, похоже, вполне проветрилась, придя в состояние относительной вменяемости. – В деревню он бегает, не могу же я его веревками привязывать!
– В общину, в смысле?
– Да нет, туда Костька запрещает ему соваться! В старую деревню, туда, – старуха махнула рукой в сторону, вряд ли указывая реальное направление.
– В заброшенную, что ли? – спросил Мономах. – Так там же нет никого!
