– Ну и что? – передернула плечами бабка Данилы. – Шут его знает, что он там находит – может, по домам лазает… Таскает оттуда всякую дрянь.
– Какую такую дрянь?
– Ну, игрушки старые, ведро недавно приволок… Кстати, хорошее ведро – я его отмыла и оставила, чтобы воду в колодце набирать, когда его выкопают наконец.
– Так выкопали уже, мать! – сказал Константин. – Остались только отделочные работы, а кольца мужики уложили, и вода есть – так что можешь набирать!
– Ну да, мне туда переться предлагаешь?! – фыркнула старуха. – Ты мой сын и его отец, – она кивнула в сторону кровати, на которой лежал мальчик. – Вот ты и привези, а то наша старая колонка уже одну ржавчину качает!
– Ладно, ладно, привезу! – буркнул Константин. – Как время будет… А пока у тебя вон вода в бутылках есть – я видел в сенях, много еще осталось!
– Скажите-ка, не мог ваш Данилка общаться с парнями, что колодец роют? – задал вопрос Мономах. Какая-то мысль билась в дальнем уголке его мозга, но он пока не мог придать ей форму и смысл – просто маленький червячок принялся точить его серое вещество.
– А что? – подозрительно зыркнув в сторону Константина, спросила его мать.
– Я пытаюсь понять, от кого он мог заразиться. Мужики, что колодец копали, больны…
– Мамаша, я ж тебя предупреждал! – зло рявкнул подручный Досифея. – Ты что, позволяла ему общаться с прихожанами?
– Да ничего я не позволяла! – захныкала бабка – видать, были у нее причины побаиваться своего отпрыска, и она испугалась, как бы ей не прилетело за ее безалаберность. – Сынок твой – у него шило в заду, честно слово – ну как я его удержу-то?!
– Точно, – фыркнул Константин, – особливо если бухаешь дни напролет!
– Так возможно такое или нет? – теряя терпение, спросил Мономах. – Ну что Данила…
– Да все возможно с ним, все! – развела руками мать Константина. – Я его только тогда вижу, когда он пожрать прибегает, а где в другое время шатается – один черт в курсе!
– Так ты считаешь, док, кто-то из наших мужиков Данилку заразил?
– Вряд ли, – медленно покачал головой Мономах. – У него болезнь в более поздней стадии!
– Так что, он – их?
Мономах не ответил. Та самая мысль скреблась на задворках его мозга, но никак не желала оформляться. И он знал, что, когда это, наконец, произойдет, все очень сильно изменится.
* * *
Алла приготовила ужин. В последнее время это случалось чаще: она пыталась хоть как-то украсить жизнь Дмитрия после смерти его отца, с которым они были очень близки, несмотря на то, что жили далеко друг от друга. Некоторое время назад она приняла решение расстаться с детективом, понимая, что эти отношения ни к чему не приведут: им хорошо в постели – и только. Алла пришла к выводу, что симпатия, которую она испытывает к Дмитрию, никогда не перерастет в большое чувство. Да и можно ли надеяться, что Алла, которая сохнет по Мономаху, вдруг влюбится в Негойду? Однако смерть отца Дмитрия все изменила – или, во всяком случае, отсрочила: ну, не могла она обрушить на него еще и эту новость! Насколько это правильно, рассудит время, а пока Алла просто старалась отвлечь любовника от грустных мыслей. Вот и этот ужин призван был стать одной из таких «отвлекалок», маленьких приятных неожиданностей, которые греют душу человека, пережившего личную трагедию.
В последнее время Дмитрий работал больше обычного, берясь даже за мелкие дела, которые раньше посчитал бы слишком незначительными, чтобы тратить на них время и ресурсы – это помогало ему на время позабыть о потере. Алла не возражала, убеждая себя, что просто-напросто дает любовнику свободу, но дело было в другом: приняв решение о расставании, она с трудом делала вид, что все остается по-прежнему. Алла не умела притворяться. Одно дело, когда немного актерской игры требовала работа – тут она могла сделать над собой усилие. Личная сфера – иное дело, тут притворство необходимо каждую секунду, а выдать может и выражение лица, и поза… Невозможно все время помнить о том, что нужно лицедействовать, не позволяя себе расслабиться, поэтому она даже радовалась, что Дмитрия почти не бывает дома. И все же в этот день Алла решила сделать ему приятное. Крем-суп из брокколи и запеченная в духовке индейка в апельсиновом соусе призваны были поднять любовнику настроение.
В ожидании прихода Негойды Алла плеснула себе вина в бокал – специально купила бутылку для этого вечера – и заняла свое любимое место у большого окна, выходящего на Невский проспект. Она никогда не уставала от этого вида оживленной магистрали и самой красивой, на ее взгляд, улицы города. Несмотря на то, что летом в Питере довольно светло (до конца июня, когда наконец начинает темнеть), за стеклом сияли яркие огни. Света добавляли и горящие фары автомобилей, медленно движущихся в этот час по проспекту между пешеходными переходами. Сверкали вывески дорогих магазинов, которые Алла посещала крайне редко: даже с ее полковничьей зарплатой они были ей не по карману, но не теряли от этого своей привлекательности для туристов, заходивших поглазеть на недоступные товары или даже, возможно, купить какую-нибудь ерунду, которая запомнится тем, что была приобретена в одном из самых дорогих мест страны. Стоя у окна, Алла думала о Мономахе. Черт, она почти постоянно о нем думала, и лишь когда была занята работой, отвлекалась от этих мыслей! И как ему удается заставить ее никогда о нем не забывать? Талант, о котором сам Мономах скорее всего и не подозревает!
Телефонный звонок оторвал Аллу от созерцания.
– Да, Антон!
Несмотря на то, что опер находился далеко, слышимость была такая, словно он в соседней комнате.
– Алла Гурьевна, все так, как вы и предполагали! – бодро отрапортовал Шеин. – Никто не покупал участок в том районе, который обозначал Досифей, – там сплошной лес, и вся земля принадлежит государству. В округе имеется несколько населенных пунктов, и никто ни о какой общине слыхом не слыхивал!
– Вы проверяли в комитете по землепользованию?
– А как же, первым делом!
– Отлично! Не знаю, как убийство, но мошенничество Досифею мы теперь предъявить сможем!
– Точно: пусть объясняет, куда делись бабки, которые он пощипал со своей паствы! А у вас есть новости?
– Да, есть, но плохие.
– Что случилось?
– Дамир нашел Вениамина Рашетова.
– Кого?
– Ну, пропавшего мужа женщины из общины, с которой Артем…
– А-а, вспомнил! Так это же хорошо, что Дамир его нашел, верно? Теперь можно порасспросить его о том, что творится у Досифея!
– К несчастью, ничего не выйдет: он мертв.
– О как… Убит?
– Похоже на то. Рашетова обнаружили повешенным в заброшенном здании, каком-то недострое советских времен. Судя по всему, кто-то пытался инсценировать самоубийство, однако довольно топорно: эксперты сразу обнаружили на шее покойного две странгуляционные борозды, чего, как мы знаем, не может случиться, если человек сам сводит счеты с жизнью. Более того, в бороздах обнаружены два вида волокон.
– То есть его сначала задушили какой-то удавкой, а уж потом подвесили на веревке?
– Да. И все же, думаю, дело бы спустили на тормозах, и оно попало бы в разряд висяков, если бы мы не стали разыскивать Рашетова.
– Даже не сомневайтесь! – поддакнул Антон. – Наверняка его причислили бы к невостребованным трупам и спокойненько кремировали!
– Да, но пока мы не можем связать его гибель с Досифеем, хотя погиб Вениамин, по словам экспертов, примерно в то же время, как покинул общину.
– Выходит, что бы он ни намеревался сделать «на воле», он вряд ли это успел?
– Верно. Но мы не отчаиваемся: Дамир пошел по его контактам, указанным супругой, так что, может статься, что-нибудь да нащупаем.
– Ну, удачи вам, Алла Гурьевна! А мы с Шуркой первым же рейсом возвращаемся в Питер.
Не успела Алла повесить трубку, как услышала звук поворачиваемого в замке ключа: вернулся Дмитрий.
– Чем это так божественно пахнет? – услышала она его голос из прихожей.
