— Когда обнаружилось, что пуговица отсутствует?
— Несколько дней назад. Дарья, по словам Гали, удивилась, ведь она часто носит плащ, но не замечала, что пуговица отвалилась.
— Что ж, вы молодец, господин оперуполномоченный! — похвалила Алла. — Теперь у нас есть все, чтобы залучить к себе невестку покойного адвоката и поболтать с ней по душам!
* * *
Антон Шеин буравил взглядом съежившегося перед ним субтильного мужичка лет сорока пяти. Впрочем, он мог быть и моложе, и старше: темная, дубленная ветром и солнцем кожа, усталые настороженные глаза и натруженные руки с распухшими костяшками не позволяли точно определить возраст таджика. Его вид в очередной раз заставил опера вспомнить, что тяжелый физический труд на открытом воздухе никого не красит и старит вдвое быстрее.
Волею случая таджик оказался в группе соотечественников, задержанных во время планового рейда ФМС на окраине Питера. «Сыграл» словесный портрет и имя, которое смог вспомнить один из соседей Дремина, — Азамджон. Судя по тому, что удалось вытянуть из работяги до приезда Шеина, он находится в России нелегально (какой сюрприз!). Большую часть денег отправляет домой, жене и детям, а сам перебивается «Дошираком» и крупами. Шеин не раз встречал в супермаркетах группы таких вот ребят — таджиков, узбеков, киргизов, — которые набирали полную тележку лапши быстрого приготовления и дешевого печенья. На всю бригаду.
Когда Шеину позвонили, он не поверил своему счастью: до сего момента поиски рабочих из сгоревшего дома покойного бухгалтера Дремина шли ни шатко ни валко. И вдруг — такой подарок! Видать, права была Суркова, надеясь, что с вмешательством Следственного Комитета процесс ускорится. По просьбе Шеина Азамджона Каримова продержали несколько часов в запертой комнате без воды и еды, что позволило Антону появиться на пороге, словно Дед Мороз, с пакетами с логотипом «KFC», бутылкой кока-колы и двумя пластиковыми стаканчиками. При виде восторга, отразившегося на лице рабочего, опер понял, что тот созрел для откровенной беседы.
— Я голоден, — объявил Антон, водружая провизию на стол и принимаясь ее распаковывать. — Присоединишься?
Каримов молча кивнул, не сводя голодного взгляда с коробочек и кульков. Несколько минут оба сосредоточенно ели.
— Зачем ты сбежал? — спросил Шеин, решив, что дал гастарбайтеру достаточно времени.
Тот едва не поперхнулся при звуке его голоса.
— Откуда сбежал, начальник? — попытался прикинуться дурачком Каримов. — Когда?
— После пожара в доме у свого работодателя Дремина, — спокойно пояснил Антон.
— Я… я ничего не делай! — ответил он, с трудом сглатывая кусок и вытирая рот заскорузлой ладонью. — Я ни в чем не виноват, начальник!
— Ну не знаю, не знаю… Человек погиб, а ты с друзьями был на месте преступления!
— С какими друзьями, начальник? Нету никакие друзья, я один, совсем один…
— То есть ты один убил гражданина Дремина, после чего поджег его дом и сбежал? Так и запишем.
— Убил? — выпучил глаза Каримов, подпрыгнув на стуле. — Кого убил? Я никто не убил, клянусь, начальник! Я только работал, утро-вечер, ничего не видел!
— Может, ты ничего и не видел, только вот тебя видели на месте преступления, гражданин Каримов! И двух твоих товарищей. Они сейчас в соседней комнате сидят, и все зависит от того, кто первый заговорит. Как ты понимаешь, нам достаточно одного, двое других сядут за предумышленное убийство по предварительному сговору.
— Сядут? За что — сядут?! Мы ничего не делай!
— А, так все-таки «мы»?
— Мы не убивай хозяин, начальник, честно! Он хорошо платить, мы хорошо работать! Не убивай, начальник, не убивай!
— Ну тогда рассказывай, как все было, — милостиво согласился Шеин. На самом деле приятели Азамджона до сих пор находились в бегах — очевидно, рабочие разделились, решив, что так безопаснее. Рано или поздно их найдут, только вот времени ждать нет, потому придется колоть того, кто попался.
— Что рассказывать? — нервно облизнув губы, спросил Каримов.
— Все, что случилось в ту ночь, когда погиб главбух.
— Глав… кто?
— Хозяин ваш. Имей в виду, Азамджон, я все знаю, мне нужно только твое признание.
— Я не убивай!
— Тогда кто?
— Я не знай…
— Рассказывай.
Таджик покрутил головой, будто бы в поисках помощи со стороны, но в комнате, помимо них двоих, никого не было. С тяжелым вздохом он отложил недоеденный сэндвич и приступил к рассказу, постоянно запинаясь, вспоминая русские слова.
— Мы пойти спать. В десять часов — ничего не видно, темно. Делай крыша целый день — крутая, тяжело.
— Вы спали в доме, все четверо?
— Хозяин только — в доме. Мы — в сарай. Специально для нас строй, для рабочий.
Шеин вспомнил документы пожарного инспектора с детальной зарисовкой построек на участке Дремина. Действительно, там было подсобное помещение, отстоящее от главного здания метров на двадцать, у забора. За забором находился подлесок, за которым располагалась основная часть дачного поселка. Дремин отхватил себе местечко у воды. Жаль, не успел воспользоваться.
— Дальше! — потребовал Антон.
— Ночь я хотеть туалет. Хозяйский — нельзя, идти кусты.
— Ты захотел отлить и пошел в кусты, — кивнул Шеин. — Как далеко от дома?
— Не далеко. Слушай — машина едет.
— Ты услышал звук подъезжающей машины?
— Да.
— Она к дому подъехала?
Азамджон энергично закивал.
— Человек выходи. Я сиди в кустах — страшно.
— Почему ты испугался?
— Тот день тепло, семнадцать градус. А человек — кожаный перчатка!
— Мужик носил перчатки, ясно.
— Кто в зимняя перчатка весна, а?
— Ты все верно говоришь. Что он сделал, тот мужик?
— Вытаскивай из ба… бог…
— Из багажника?
— Да, из багашник большой… такой большой… штука… — Азамджон широко развел руки, показывая размер того, что незнакомец вытащил из багажника машины. — Для газ.
— Газовый баллон?
— Да. Он положи ба… лон на земля, снова машина иди. Нехорошо — я понимай. Он какой-то плохо задумай… Ну, я надевай штаны и в сарай — говори Бободжон и Ерали.
— Почему хозяина не предупредил?
Вопрос Шеина остался без ответа, таджик только опустил глаза, делая вид, что разглядывает собственные руки, лежащие на столе.
— Ты рассказал друзьям, ладно, — подытожил Антон. — И что вы сделали?
— Уйти. Через дыра в забор. Чтобы тот, который с машина, не видал.
— А дальше?
— В лес сиди, жди. Потом — ба-бах, ба-бах!
— Вы услышали взрыв?
Азамджон закивал.
— Очень громко! Дом — огонь, сильно гори…
— Ты видел, как тот человек выходил из дома?
— Видел. Он выходи — через два минута взрыв. Он бежать, быстро-быстро! Голова руками, вот так, — и Каримов прикрыл голову обеими руками, словно защищаясь от опасности сверху.
— Что вы сделали после того, как тот человек ушел?
— Быстро беги, к дорога. В город иди…
— Ты хорошо того мужика запомнил?
Каримов пожал плечами.
— Лучше, чтобы запомнил, — предупредил Шеин, грозно сдвинув брови и нависая над допрашиваемым. — Сейчас сюда придет художник, опишешь ему внешность. Подробно, ясно? Смотри, я проверю!
Глядя на опера снизу вверх, Азамджон Каримов съежился, словно пытаясь раствориться в воздухе, чтобы избежать дальнейшего общения с сердитым оперуполномоченным. Он об этом не просил. Он всего лишь работал не покладая рук, чтобы прокормить семью за тысячи километров отсюда. Он добровольно согласился на то, чтобы жить в чуждой, зачастую откровенно враждебной среде, на плохую пищу и отсутствие самого необходимого. И уж точно не планировал вляпаться в историю с преступлением!
Антон сочувствовал Азамджону, но размышлять о судьбах иностранных рабочих не входило в сферу его деятельности. В сферу его деятельности входило расследование убийства и поджога, что, в свою очередь, могло вывести на другое убийство. По крайней мере, он на это надеялся.
