Слабая.
«Я буду ждать тебя у себя. Если тебя засекут, дорогая, пеняй на себя. Но я постараюсь облегчить тебе жизнь».
Не хочу даже думать, что значит это «облегчить жизнь». Если окажется, что я только что подставила нескольких охранников или пару преподавателей, то совесть точно не выдержит. Лопнет, как воздушный шарик, вместе с остатками благоразумия. Но повернуть назад я уже и впрямь не смогу.
Слишком поздно.
Тихо, как мышка, выбираюсь из кровати и запихиваю под одеяло несколько подушек. Мало ли, Микаэле приспичит выпить воды посреди ночи – не стоит ей знать, что я улизнула из комнаты после комендантского часа. И уж тем более не стоит знать зачем. Запихиваю телефон в карман пижамы, хотя знаю, что он сядет минут через пятнадцать-двадцать, а то и раньше, накидываю халат и медленно шагаю к дверям.
Боже, прошу, пусть паркет не скрипит под ногами. Однако мне мерещится, будто каждый шаг отдается громким эхом, а двери нашей с Микаэлой комнаты открываются с таким скрипом, что слышать должно все общежитие. Но нет. Соседка даже не ворочается, только вздыхает чуть громче и натягивает одеяло почти до носа.
Что ж, хоть в чем-то мне повезло.
Телефон снова вибрирует.
«И не вздумай обмануть меня, милая муза. Я всегда знаю, где тебя найти. Но если ты хочешь, чтобы я как следует тебя наказал, попробуй сбежать. Как далеко ты убежишь, зная, что я догоню тебя?»
Пошел к черту, Рид. Я пыталась убежать, только толку от этого никакого: ты догонишь меня даже на другом конце страны, а то и где-нибудь в Мексике. Но я не набираю сообщение, просто прячу телефон обратно в карман и аккуратно иду по коридору второго этажа. Жмусь к стенке, словно намереваюсь с ней слиться, но вокруг никого: говорят, иногда старосты дежурят в ночную смену и получают за это освобождение от занятий, но Генри Тейлор не из тех, кто станет утруждать себя дежурствами.
Если бы моей главной проблемой был Генри Тейлор, жизнь стала бы в десять раз легче. Быть может, сегодня меня поймают после комендантского часа и с позором исключат из академии, вот тогда-то станет гораздо проще. Я выброшу из головы Рида Эллиота и не буду чувствовать, как с каждым днем он забирается все глубже мне под кожу.
Глупости.
Спуститься на первый этаж – раз плюнуть, по дороге мне не встречаются ни студенты, ни старосты, ни хваленая охрана. За стойкой на первом этаже тоже никого, хотя я готова поклясться – обычно здесь всегда сидит сторож. Пробираюсь мимо и выскакиваю на улицу через парадные двери, держусь в тени, однако если меня засекут камеры, то никакая тень не поможет. Мимо высоченных деревьев с низко нависающими кронами, мимо знаменитых розовых кустов, за которыми каждое утро ухаживает местный садовник, мимо выложенной светлым камнем дорожки, ведущей в парк.
В сторону второго жилого корпуса я бегу через сад. Пижамные штаны намокли, мягкие форменные тапочки выглядят просто жутко, и удивительно, как за мной еще не бросились в погоню со стороны нашего общежития. Обернувшись, замечаю, что там даже свет не горит – только на первом этаже, откуда я выбралась лишь чудом.
Телефон в кармане вновь вибрирует, когда я подхожу к дверям преподавательского корпуса, опасливо озираясь вокруг. Как только еще не разрядился?
«Ты опаздываешь, дорогая».
Будь у меня хоть немного времени, я бы остановилась и набрала сообщение. И в нем не было бы ни одного приличного слова.
Приоткрыв парадную дверь и ужаснувшись оглушительному скрипу, я замираю в ожидании шагов, шорохов или даже криков, но в фойе стоит тишина. Свет горит, я могу разглядеть вдалеке тускло освещенную лестницу и грозные силуэты высоких колонн вокруг. Но за стойкой пусто, точно как в нашем общежитии.
Да как он, черт побери, это делает? Рид – всего лишь профессор, у него нет власти над сторожами, охраной и камерами в академии. Если только он не запустил руки так глубоко, что может надавить не только на кого-то вроде сторожа, но и на самого ректора.
Как надавил, когда заставил того принять тебя в академию Белмор?
Заткнуть бы внутренний голос, чтобы он никогда больше не пытался наставить меня на путь истинный. Мы же оба понимаем, что уже поздно. Потому что прямо сейчас я крадусь по лестнице и подбираюсь к двери из красного дерева с блестящей металлической табличкой «Р. Эллиот», а на дворе глубокая ночь.
И я прекрасно знаю, о чем на самом деле хочу его попросить.
Время тянется неимоверно медленно, когда я поднимаю руку и трижды стучу в дверь, и еще медленнее – когда жду ответа. Только не говорите, что он решил и здесь надо мной поиздеваться и будет медлить, пока я не сойду с ума. Но нет. Уже спустя пару мгновений за дверью раздаются знакомые шаги, щелкает замок, и на пороге появляется Рид.
Ни привычной водолазки или рубашки, ни строгого костюма – на нем лишь свободные спортивные штаны и белая майка. Обычно аккуратно уложенные волосы слегка растрепаны, но на лице все то же самодовольное, надменное выражение. Он расплывается в улыбке, едва увидев меня, и пропускает внутрь. Заманивает в свою обитель, зная, что я уже не выберусь.
Я влипла по самые уши.
– А я так надеялся, что ты снова струсишь, дорогая, – шепчет он, отодвинув в сторону мои влажные после улицы волосы. – Мы бы здорово повеселились.
– Я похожа на трусиху? – спрашиваю я, вскинув голову, но голос предательски дрожит. Да и замерла я так, словно еще мгновение, и в руке Рида сверкнет нож.
– Очень.
Да, я трусиха, но мне до зубового скрежета хочется доказать, что таких трусих Рид еще не встречал. Да, у меня рядом с ним подкашиваются ноги и выскакивает из груди сердце. Да, я не могу признаться самой себе, что меня тянет к такому отвратительному чудовищу, что в глубине души я и искренне ему благодарна. Но ведь это не все.
Сегодня я хочу доверить ему кое-что особенное. Личное. То, от чего горячо желаю избавиться уже несколько лет.
– Значит, ты знаешь меня не так хорошо, как тебе кажется, – выдыхаю я, скидывая на пол отсыревший халат. – Потому что сегодня я трусить не намерена. И если…
Воздуха не хватает, приходится на мгновение прикрыть глаза и отдышаться. Все хорошо, я справлюсь. Не впервые раздеваюсь перед мужчиной, в конце концов, и на этот раз делаю это по собственной воле. И, даже не оборачиваясь, я чувствую на себе пристальный взгляд Рида.
– Я все еще хочу попросить тебя кое о чем.
– Второй раз за ночь? – усмехается он в ответ и надавливает мне на плечи, подойдя со спины. Сам спускает вниз пижамную рубашку и проводит пальцами по острым плечам, запускает по коже волну мелких мурашек. Боже, поверить не могу, что я это делаю. – Удиви меня, Ванда.
Набрав в грудь побольше воздуха, я разворачиваюсь к нему лицом и смотрю прямо в горящие зеленые глаза. Рид явно в предвкушении, но сегодня он не сумеет меня прочесть. Сегодня я покажу ему новую Ванду – сломанную, зависимую и готовую пойти на все, лишь бы избавиться от прошлого.
Настоящую.
Я беру Рида за руку и кладу его ладонь себе на живот, прямо над резинкой пижамных штанов, позволяю нащупать старый выпуклый шрам. Косой, уродливый, доставшийся мне от отчима. Отвратительный. Кажется, будто кожа Рида в несколько раз холоднее моей. Он застывает на пару мгновений, а затем скользит пальцами по шраму, несколько раз обводит его и улыбается.
Широко. Довольно. Жестоко.
– Сотри эту дрянь с моего тела.
Мне кажется или в его взгляде сквозит уважение? Или это восторг? Я закусываю нижнюю губу и опускаю глаза, не выдержав. Замечаю, как Рид отступает от меня на несколько шагов и открывает шкаф, шуршит одеждой и щелкает то ли замком, то ли зажигалкой. Дрожь пробегает по телу против моей воли.
Может быть, я все-таки ошиблась.
Когда Рид возвращается, в руках у него поблескивает тонкое лезвие ножа.
– Раздевайся, дорогая.
Творец
