Все-таки спас, пусть ради этого и пришлось сломать. На губах проступает усталая улыбка.
У меня нет сил подняться и привести себя в порядок, даже когда Рид наконец отрывается от меня, как ни в чем не бывало вытирается салфеткой и застегивает брюки. Я могу лишь повернуть голову и смотреть, как он небрежно смахивает мелкие капельки пота со лба и сверкает дьявольскими зелеными глазами. Волосы немного растрепаны, на губах проступила кровь. Так ему, значит, тоже нравится ее вкус.
– Хоть на одном элективе ты чему-то научилась, Ванда, – усмехается он, не отрывая от меня взгляд. Классические брюки все еще топорщатся в районе паха. – Но нам придется как следует поработать над твоим поведением.
Рид кладет ладони на стол по обе стороны от меня и склоняется так низко, что наши губы едва не соприкасаются вновь.
– Ты должна запомнить, что никто, кроме меня, не может к тебе прикасаться. Ни Майкл, ни кто-либо еще. И если я хоть раз увижу рядом с тобой какого-нибудь идиота, ему придет конец, – говорит он серьезно, а я только и могу, что смотреть, как двигаются его соблазнительные губы. – Хочешь, чтобы в следующий раз я прислал тебе не только иглу, но и какой-нибудь кусочек твоего однокурсника?
– Ты больной, Рид. – Я качаю головой и одергиваю юбку, прикрывая обнаженное тело. – Я не…
– Я не шучу, милая муза. Ты принадлежишь мне, и я не позволю кому попало даже думать о тебе. – Он чувствительно кусает меня за ухо. – Запомни это как следует.
И я запомню. Потому что мне вовсе не хочется, чтобы ко мне прикасался кто-то другой. Уж точно не после того, как я добровольно отдалась Риду прямо в аудитории, прекрасно зная, чем это закончится. Теперь я не смогу от него избавиться, даже если очень захочу.
Может быть, рано или поздно он все-таки попытается меня прикончить. Может быть, я сама попытаюсь сделать ему больно. Может быть, но я уверена, что это стоит того.
Иногда красавицам нужно именно чудовище.
Муза
В женской душевой на втором этаже студенческого общежития сыро и густо пахнет цветочным гелем для душа. Разлившаяся на полу лужа поблескивает в холодном свете потолочных ламп, в ней отлично видны следы женских туфель – точно таких же, как у меня, только на пару размеров больше. Я с трудом перевожу взгляд чуть выше, замечаю за стеклом несколько пар одинаковой обуви, плотные форменные колготки и подолы юбок чуть ниже колена.
В голове стелется туман, мысли путаются и не сходятся одна с другой: казалось, еще мгновение назад я собиралась вернуться к себе, а теперь лежу на полу кабинки, словно так и надо. Какого черта? Вспоминаю холодный осенний воздух во дворе, как шла из учебного корпуса в общежитие, перепалку с Джессикой Купер и ее подружками в коридоре.
Точно.
Вот где все оборвалось: мы сцепились, слово за слово, а потом – пустота. Только запах геля для душа и приглушенные голоса неподалеку, но я ни слова не могу разобрать. Говорят девушки, но о чем, зачем и почему – для меня загадка. Боже, единственная загадка, какую я хотела бы разгадать в этой жизни: как спастись от Рида. Или как привязать его к себе так сильно, чтобы он и не подумал меня убивать. Так ведь поступают убийцы? И неважно, муза я для него или нет. В конце концов, на что еще может вдохновить муза свое беспощадное чудовище?
С губ срывается короткий смешок, вслед за ним – кашель, и разговоры неподалеку смолкают. Слышится стук каблуков по кафельному полу, легкий всплеск воды и десятки, а по ощущениям и вовсе сотни шагов. Я чуть приподнимаюсь, понимая, что заперта в одной из кабинок, – вокруг только разлитый гель для душа да светлая плитка с витиеватым узором. Хочу потянуться к двери и проверить, не заперта ли она, но та открывается гораздо раньше.
В проеме, освещенные со спин яркими лампами, стоят старшекурсницы во главе с Джессикой Купер. Ну конечно, куда еще могла повернуть моя жизнь, если не в эту сторону. Стоило лишь немного увериться в том, что чертова вселенная меня не ненавидит, а Рид пока не собирается убивать, как появились эти стервы. Удивительно, что в их компанию не затесался Генри Тейлор. Что, побоялся нарушить правила и заглянуть в женскую душевую?
– Очухалась? – с кривой усмешкой спрашивает девушка с заплетенными в плотную косу рыжими волосами. Она кажется младше других старшекурсниц, я никогда ее не видела и понятия не имею, как ее зовут. – Отлично.
– Выглядишь отвратительно, – качает головой Джессика и наклоняется ко мне, растянув губы в противной улыбке. – Как и положено псине, забывшей, где ее место. Помнишь, я как-то предупреждала, что не стоит лезть на мою территорию? Надеюсь, ты не возомнила, будто твои попытки выслужиться перед Эллиотом тебя спасут? Да он плевать на тебя хотел, даже если и правда трахает, как рассказывает Генри. Уверена, ты у него такая не одна.
От Джессики пахнет мятной жвачкой и приторными духами, ее светлые волосы маячат у меня перед глазами и не дают сосредоточиться на словах. Выслужиться перед Ридом? Я пыталась сбежать от него несколько месяцев, пока не запуталась, как муха в липкой паутине, а ей кажется, будто я перед ним выслуживаюсь? В памяти всплывает последний вечер, проведенный в кабинете по истории литературы: его сильные руки на моих бедрах, скрипящий под каждым новым движением профессорский стол, мои сбивчивые хриплые стоны. Может быть, немного и выслуживаюсь.
Когда он заставляет меня это делать.
– Ревнуешь? – смеюсь я в ответ и снова кашляю.
В горло будто битого стекла насыпали, а каждое произнесенное слово отдается болью в груди. Что, черт побери, произошло в коридоре? Как я оказалась в душевой? Ничего не помню.
– К тебе? – Джессика болезненно хватает меня за волосы и тянет наверх, презрительно кривится, а ее подружки посмеиваются у нее за спиной. – Еще чего не хватало. Просто хочу преподать тебе урок и показать, что переходить дорогу старостам – плохая идея. Это мы управляем академией, мы устанавливаем правила, и мы же можем их нарушать. Не профессора, которым плевать, что происходит в нашем общежитии, и уж тем более не выскочки с первого курса, которым забыли объяснить, как себя вести.
– И не мечтай, что когда-нибудь сможешь занять наше место, – подхватывает рыжая, перекатывая небольшой стеклянный флакон в руках. – Ты до конца первого курса-то не дотянешь.
Студентки у нее за спиной смеются еще громче, а Джессика Купер залепляет мне звонкую пощечину. Правую сторону лица пронзает боль, перед глазами вспыхивают и гаснут цветные пятна, а голова гудит еще сильнее. Не успеваю я вытянуть вперед руки и отмахнуться от Джессики, как за первым ударом следует второй, а потом и третий.
Она сильнее стискивает мои волосы и тянет вниз, вынуждая меня не сползти, а плюхнуться на пол и удариться затылком о кафель. Во рту чувствуется знакомый металлический привкус крови. Черт.
– Жалкая стерва, – шипит Джессика и бьет меня ногой в живот. – Тварь.
Я не успеваю даже дыхание перевести, а удары становятся все мощнее. Приходится сгруппироваться, едва не сложиться пополам и прикрыть голову руками, лишь бы как-то смягчить боль. Просыпается моя самая слабая, самая бесполезная часть – терпеливая Ванда. Боль можно перетерпеть, агрессию – переждать, а травму – пережить.
Джессика ничуть не страшнее отчима. И она уж точно не сумеет сделать мне больнее или напугать сильнее, чем Рид.
– И если ты хоть слово скажешь ректору, он никогда тебе не поверит, – продолжает она и пинает меня с такой яростью, словно хочет убить. Я скулю от боли, сплевывая на пол кровь, а в голове бьется только одна мысль: терпи, терпи, терпи. Терпеть ты умеешь лучше всего на свете. – Он в долгу перед моим отцом и против меня не пойдет. А кто ты, Уильямс? Никто.
Боже, ударь меня еще пару раз и успокойся! Однако я не могу произнести ни слова – лежу на полу, будто в один момент и впрямь превратилась в ничто. Я ведь стала смелее, разве нет? Удар. Сильнее? Удар. Я смогла противостоять Риду. Снова удар. Нет, кого я обманываю – я просто поддалась, смирившись с его нездоровым увлечением, и увлеклась им сама. Проиграла. А теперь Джессика показывает мне, чего я на самом деле стою.
