– Заходите, суки! – орал пьяный голос. – Я вас чаем угощу!
Милиционеры открыли дружный огонь по окну – били из всего табельного оружия, что имелось. Даже Шура Хижняк и Голицын усердствовали без меры. С обратной стороны беседки сидела Елисеева, ясно давала понять своим видом, что у войны не женское лицо. «Не убивать! – неистовствовал Пещерник. – Брать живым!» Судя по всему, это был не приказ, а рекомендация. Возникла пауза. Было слышно, как преступник в доме перезаряжает ружье. Выскочил в проем – оскаленный, с перекошенным ртом, но выстрелить не успел. Град свинца ударил по окну. Он пошатнулся, выпустил ружье, пропал из виду. С воплем «Не стрелять!» к окну устремился отчаянный милиционер, в прыжке перевалился через подоконник. «Чисто!» – прозвучало из дома. Послышался треск с обратной стороны – группа, что находилась сзади, выламывала дверь черного хода. Дружно бросились все, полезли на крыльцо. Выламывать не пришлось – милиционер, находившийся внутри, открыл двери. Стражи порядка растеклись по особняку, хлопая дверьми, топая по лестнице. Андрей тоже вошел, держа пистолет наготове. В комнате со смятой кроватью валялся у окна «бедный родственник» – практически голый, в семейных трусах в горошек, с ухмылкой на перекошенных губах. Он получил две пули в грудь. Убитому было лет сорок, и «биография», судя по обилию наколок, была обширной. В комнате пахло алкоголем, разбившаяся бутылка явно была не пустой. Все делали правильно – не стоило рисковать жизнями личного состава.
Дом обыскивали тщательно, заранее перекрыв все выходы. Хозяина нашли в шкафу в гардеробной комнате – за ворохом одежды на плечиках. Мужчина лет шестидесяти трясся от страха. По залысинам струились крупные капли пота. Оперативники собрались, с интересом разглядывали находку.
– Это не я… – шептал мужчина. – Я кричал Борьке, чтобы не вздумал стрелять, а он не слушал, шары залил… Как бы я его остановил?
– Значит, имелись грешки за душой, раз сразу палить начал, – хмыкнула Нина Витальевна.
– А кто из нас безгрешен? – философски заметил Пещерник. – Мы всё понимаем, Михаил Давыдович, в данной ситуации вы не могли повлиять на своего родственника, и следствие это учтет. Выходите, давайте руку, дался вам этот шкаф? Давайте, Михаил Давыдович, смелее, свои же люди, не обидим.
– Залетел ты, барыжник, на все деньги, – оскалился Голицын.
Гальянов уперся, как баран. Пришлось доставать – осторожно взяли под локти, перетащили. С человеком было что-то не так. Смертельная бледность покрывала упитанное лицо. Он театрально держался за сердце, тяжело дышал, глаза закатывались.
– Михаил Давыдович, а ну, не дури, – строго сказал Пещерник. – Будешь тут изображать умирающего… Эй, приятель, ты что нас пугаешь? А ну, прекращай…
Ноги у человека обмякли, он уже не мог стоять самостоятельно. Дыхание стопорилось. Это уже не было симуляцией! Его опустили на пол. Мертвецкая бледность расползалась по лицу, в приоткрытом рту образовалась пена. Андрей первым сообразил, что дело плохо. Нагнулся над умирающим.
– Эй, «Скорую» вызывайте, быстрее! Михаил Давыдович, облегчите душу, прошу вас, – зашептал он. – Кто вам привозил вещи – ну это, последние? Даже не кто, а от кого – вы должны это знать. Сделайте хорошее дело, Михаил Давыдович, прошу вас – и самому же станет легче…
Но тот уже не понимал, что ему говорили. Человека затрясло, потом он неожиданно застыл, глаза остались приоткрытыми, с нижней губы потекла пена. Андрей поднялся в расстроенных чувствах. Остальные растерянно молчали. «Скорая помощь», судя по всему, уже не требовалась.
– Умер… – сокрушенно выдохнула Нина Витальевна. – Вот же горе какое. Эх, Михаил Давыдович, и зачем вам это понадобилось?
– Слабоват оказался для этого дерьма, – презрительно поморщился Хижняк. – И зачем надо было возобновлять преступную деятельность? Ладно, чего расстраиваться, бог не фраер, шельму метит…
Действительно, зачем расстраиваться? Борьба с преступностью продолжается, все свои целы, двумя преступниками меньше. Андрей угрюмо смотрел в глаза Пещернику – ведь просил по-тихому, глядишь, и жив бы остался. Капитан смутился, отвел глаза.
На проработку связей Гальяна были брошены «лучшие» силы. Но что-то подсказывало, что преступники не дураки, светиться не будут. И явно работали через третьих лиц. Подполковник Мелентьев пребывал в подавленном расположении духа. «Странно, да, Андрей Николаевич? Работа кипит, результат за результатом, а задержание преступников как было чем-то несбыточным, так и остается». В какой-то момент Василия Федоровича осенило: нужно ловить преступника на живца! Найти дорогую машину (у него даже есть одна на примете – хозяин и не пикнет), посадить в нее сотрудников и кататься ночью по памятным местам. Не клюнут в первую ночь – продолжить. И так далее – до победного конца. Хоть что-то делать, а не высасывать из пальца видимость работы! С последним майор был согласен, а вот с самой идеей ловли на живца…
– Василий Федорович, думаете, все так просто? Имею смутное подозрение, что это работает не так…
– Имеет он, видите ли, смутное подозрение… – проворчал Мелентьев. – Хорошо, тогда рассказывай, как это работает.
– Пока не знаю, товарищ подполковник…
– Зато я знаю. Так, Пещерника ко мне! Пусть готовит операцию! Добровольцы есть?
Добровольцы, как ни странно, нашлись. Нина Витальевна побледнела, но подняла руку, как отличница. Голицын и Хижняк тоже не возражали. «Помирать, так с музыкой, – сумничал Шура. – Да и с Ниной Витальевной ночку провести – это же мечта любого опера!» «И покататься на приличной тачке, – добавил Голицын. – Когда еще удастся? И удастся ли с такими зарплатами и хронической привычкой жить честно?»
– Вижу, вы все уже решили, – мрачно констатировал Светлов. – В таком случае вызываюсь добровольцем. По крайней мере, на одну ночь. Но надо проработать опрос с прикрытием, связью, вооружением, с моментальной доставкой спецгруппы в нужную точку.
В половине седьмого вечера он заехал домой. Людмила расцвела, засуетилась, стала накрывать стол. Он поведал, немного смущаясь, что уезжает в «ночное». Поест – и обратно. А приехал лишь затем, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.
Девушка скисла:
– Ладно хоть помнишь обо мне…
– Как тебя забудешь? – усмехнулся Андрей. – Захочешь – не забудешь. Так, а ну не дуться. Утром перед работой ненадолго заеду.
– Завтра выходной, – напомнила Людмила.
– Вот поэтому и заеду. Ты не маленькая, понимаешь, чем мы заняты. Ничего опасного, не бойся, просто дежурство. А ты запри все окна, двери, никому не открывай, а если что, поднимай крик, чтобы услышали соседи. И на этой мажорной ноте…
Что-то часто он стал смущаться, оставаясь наедине с Людмилой. Это не нравилось. Он поспешил уехать, а отдалившись на сто метров, не удержался, посмотрел в зеркало. Проем калитки перекрыл тонкий девичий силуэт – девушка тоскливо смотрела ему вслед. Хорошо, хоть не стал рассказывать, что собирается провести ночь с женщиной…
Асфальтовая дорога уносилась под колеса. Летели в глаза выбоины, прочие неровности. В ближнем свете фар мелькали пыльные придорожные кусты, полосатые столбики, за которыми обрывалась пропасть. Справа тянулись скалы – какие-то облезлые, многослойные, поблескивающие прослойками минералов. «Волга» ГАЗ-24, добытая Мелентьевым, шла ровно, дефекты покрытия дорожного полотна преодолевала терпимо. Руль был тяжеловат, но и водитель не женщина. Представительница прекрасного пола сидела рядом, иногда он поглядывал в ее сторону. У Нины Витальевны был выразительный профиль, а когда она волновалась, черты лица еще больше обострялись. Несколько минут назад выехали из Паланги, направились к Сторожевому. Попался только один встречный автомобиль – прогремела «буханка», обдала пылью. Выехали на прямой участок – Андрей включил дальний свет. Озарилась округа – неласковая в темное время суток, какая-то ершистая, щетинистая. Дорога забирала вниз, пришлось убрать ногу с педали газа, придавить тормоз.
