Поп удивился:
– Что-что?
– Я спрашиваю, кто вам позволил раскапывать старые захоронения без разрешения на эксгумацию.
Однако Лапицкий по-прежнему смотрел непонимающе.
– Поднимемся. Тут несподручно разговаривать. Я покажу, что имею в виду.
На воздухе в самом деле было куда проще говорить. Там подвал уже порядком пропах древесным маслом и какими-то благовониями, от которых у нормального человека голова трещит. Ухватив попа под локоть, Акимов увлек его к канаве:
– Вопрос вот в этом. Вот у вас кресты у стены и ямы.
– Я, – спокойно признался Лапицкий, – вода стала подниматься, подступать к фундаменту…
– Врете, гражданин, – прервал попа Саныч, – бессовестно и без выдумки. Я уж на что не соображаю в стройке и то вижу. Песчаные почвы, сухо тут, как в карьере! А вот это что такое – очень интересно.
Сержант, который постоянно скрипел и жаловался на жизнь да дряхлость, весьма проворно спрыгнул в траншею и, пройдя туда, где она имела самую большую глубину, присвистнул.
– Товарищ батюшка, может, объясните, что это тут из-под земли лезет?
– Давайте посмотрим, я ничего не видел.
Нет, честное слово, поп держался молодцом. Ему можно было бы даже поверить, если бы не было очевидно, что его рук дело. Следы от лопаты свежие, кому тут еще хозяйничать? К тому же из земли торчал край гроба, оставшегося сверху засыпанным землей. Сгнившие боковые доски были сбиты так, что были видны неплохо сохранившиеся тряпки и куски чего-то вроде бархата. Остапчук, чиркнув спичкой, посветил внутрь домовины, констатировал:
– Пусто. Первый раз такое вижу. Куда ж покойничка подевали, батюшка?
– В часовне лежит, до перезахоронения, – невозмутимо ответил Лапицкий.
Акимов не стерпел:
– Как вам не стыдно?
Поп развел руками:
– Так ведь тут никакого надругательства. Положили бы чуть позже, в освященной земле, отпели бы, аще крещенные.
Но все-таки смутился и забормотал о том, что все равно старое захоронение, родственников нет, и все равно выдали бы разрешение, «а нам бы к Пасхе поспеть».
Однако Остапчук не на шутку рассердился и потребовал:
– Укажите, где кости.
Лапицкий безропотно провел их по той самой протоптанной тропинке к часовне с ангелом, достав ключ, отпер висячий замок. Дверь бесшумно поддалась, на хорошо смазанных петлях. Внутри никакой Зойки, конечно, не было. Довольно сухо, прелью не пахло, даже фрески на стене были целы, и свисала с потолка лампадка, вся в паутине. По стенам стояли саркофаги, на них, на чистых тряпицах, аккуратно, косточка к косточке, лежали три скелета, и черепа, бережно уложенные на надлежащих местах, благожелательно взирали на пришедших.
Остапчук снял фуражку, Акимов сделал то же самое.
– Вот, набрели, пока копали, – виновато пояснил Лапицкий. – Перенесли пока сюда.
– Известно, кто это? – спросил сержант.
– Кто-то из Карзинкиных, – ответил поп, – три захоронения, у стены церкви.
– Отправитесь с нами, – приказал Иван Саныч, – вы уж извините, должны понимать, что государству до ваших суеверий дела нет, но все-таки хулиганство налицо, а то и самоуправство.
– Все так, – что-то обдумав, вздохнул Лапицкий, – и сколько же мне дадут?..
– До полугода исправработ, – сообщил Сергей.
Поп улыбнулся и, сокрушаясь, сказал:
– То есть Пасхи в этом году не будет… ну да что ж поделать! Не впервой. Будем сидеть.
– Да вы не торопитесь так уж, еще суд, – напомнил Остапчук. – А пока поплыли, пожалуй. Не до ночи же тут средь могилок тенями бродить.
– Пожалуй, – вежливо согласился Лапицкий, – только запру тут все.
– Конечно. И ключики позвольте, – напомнил Саныч.
Погрузились на плот, в полном молчании тронулись в путь. Лапицкий ловко управлялся с шестом, как будто всю жизнь работал сплавщиком. Остапчук, достав перочинный нож, свирепо строгал какую-то подобранную палку. Акимов размышлял, что с точки зрения закона положено делать с неведомым покойником, который остался лежать в часовне под ангелом-инвалидом.
Вдруг с того берега раздался разбойничий посвист и ор:
– Эге-гей!
– Стоп машина!
– Нас возьмите!
Остапчук, отшвырнув «рукоделие», всмотрелся дальнозоркими глазами, хмыкнул и приказал:
– Возвращаемся. Покамест обойдемся без монастыря.
Лапицкий без звука возражения перешел на другую сторону и направил плот в обратную сторону, и уже через несколько минут на борт взошли трое: Колька Пожарский, Андрюха Пельмень и мелкий мальчишка – широкие штаны, пиджак, вдвое обернутый вокруг худого тела. Акимов снял с нового пассажира огромную кепку.
– Ну здравствуй, Зоя Брусникина. Что, передумала в монастырь идти?
– Где ж вы ее откопали, благодетели? – поинтересовался Саныч.
– А в тайнике, – охотно пояснил Пельмень. – Мы давно еще с Анчуткой его нашли, там контрабандисты всякий художественный хлам хранили. Мы все обшарили кругом – пусто и пусто, а потом я говорю: давай для очистки совести в тайнике этом глянем. Подходим, а там все так же, как и было, даже щит, который мы дерном закидали, закрывая вход, так на месте и остался.
– Зараза такая, – угрюмо добавил Пожарский.
– Ну, ну, – попенял для порядка Остапчук.
– Зараза и есть, – упрямился Колька, – из-за нее люди в петли лезут, на меня как на дурака и вруна смотрят, а она сидит в подземелье, глазами хлопает. Умнее всех, ага. А то бы никто не догадался, где такую поганку искать. – И рявкнул на Зойку, которая снова потащила кепку на голову: – А ну картуз долой, бессовестные твои глаза! – и он сплюнул в воду.
Девчонка молча отвернулась.
– А вы что скажете, гражданин Лапицкий? – спросил Акимов.
– Я плотом управляю, – напомнил поп, – а говорить мне совершенно нечего.
– И то верно, – подтвердил Иван Саныч, – в другом месте побеседуете, и не с нами.
Глава 20
Капитана, впрочем, в отделении не оказалось. Вообще оно было закрыто, а у дверей прохаживалась туда-сюда женщина средних лет, в темном опрятном платье, симпатичная, белолицая.
– Вы к нам, гражданочка? – спросил Акимов, отпирая дверь.
– К вам, если вы товарищ капитан Сорокин, Николай Николаевич. Правильно я пришла?
– Нет, это не он, – признался Остапчук, – но, может быть, мы можем чем-нибудь пособить?
Женщина, помявшись, сказала, что лучше бы к «самому».
– Тогда благоволите обождать в прохладе и удобствах. Я вам сейчас в его приемной стульчик выставлю, поскучаете с комфортом.
– С удовольствием. Я ж к вам с того края города, вроде бы всю дорогу сидела – и все равно утомилась.
– Ну вот и отдыхайте пока, а товарищ капитан скоро прибудет, даже не сомневайтесь.
Водворили посетительницу в приемную начальника отделения, плотно прикрыв дверь, Лапицкого определили в клетку, а Зою оставили в кабинете.
– Вы тоже обождите, – попросил Акимов пацанов, – вы нужны.
– А мы всем нужны, – весело заметил Пельмень.
Тут как раз кстати простучали по коридору знакомые шаги, Сорокин возник на пороге, воодушевленный и жизнерадостный.
– А! Вся гвардия в сборе. Все, о встрече с кем я мечтал. Жаль, конечно, что двоим уже выволочку не устроить, на путь истинный их не наставить. Черти их небось в котлах варят, как считаешь, Зоя?
– Чего я сразу?
– Ну-ну. Посмертная их участь в самом деле тайна, – подхватил Сорокин, – а вот личности тех, кто их до времени в пекло отправил, – уже нет. Зойка, не догадываешься, о ком я?
– О ком? – пробасила она, выкатывая бессмысленные глаза.
– О Гарике, то есть Игоре Шерстобитове. Да и о Хмельникове. А главное, признаться, жалею о Зойке Брусникиной.
– Тут я.
– Нет, детка, ты – не она, – со змеиной ласковостью возразил капитан, – и хотя, говорят, нельзя отбирать тигрят у тигрицы, а у женщины – ее заблуждение, придется и Татьяне Ивановне раскрыть глаза на то, что ты – не ее дочка.
– А вы уверены? – спросил Колька. – Мать-то ее признала.
