Он прекрасно понимал, что школьная форма, которую раздобыли они с Анчуткой из украденного на вокзале чемодана, была важной частью их регулярного заработка. Когда мальчишки появлялись в застиранных тельняшках или драных ватниках, в разбитых ботинках, с торчащими вихрами, прохожие опасливо прижимали сумки и кошельки, чтобы оборвыши-беспризорники не увели ценности. В школьной же форме сразу сливались с толпой и больше не ловили на себе тревожные и подозрительные взгляды.
В таком виде друзья раз за разом разыгрывали один и тот же спектакль: высматривали солидную дамочку с лакированным ридикюлем, Пельмень ловко выхватывал сумочку и мчался со всех ног до ближайшей подворотни. Анчутка в школьной форме бежал вслед за ним, изображая смелого пионера-спасителя. Через пять минут школьник возвращался с якобы отбитым у хулигана трофеем. Жертва, разумеется, своего героя благодарила, выдавала ему денежную награду, которую налетчики с удовольствием меняли на продукты.
Такая игра в «держи вора» веселила обоих. Каждый раз они соревновались в беге, а потом хохотали у костра с кипящим котелком, изображая женские крики и панику. Но с болезнью Анчутки исчез их ежедневный доход, вот уже который раз Пельменю приходилось добывать еду воровством.
Колька вдруг решительно засобирался, сунул портфель в тайник под шкаф:
– Не надо форму продавать, я найду продукты и лекарства. Андрей, я оставлю здесь вещи свои, присмотрите.
Пельмень хмуро кивнул, он с осторожностью переливал кипяток в эмалированную кружку, чтобы напоить захворавшего друга.
И Пожарский бросился бежать. Через заваленный проход, по безлюдной утренней улице, дальше через трамвайные рельсы до шумной площади трех вокзалов, где можно выловить Давилку. Вместе со звенящими юркими трамваями торопились и Колькины мысли: «Попрошу в долг, купим продуктов и лекарства, а потом отдам ему. Ради Светки, Саньки. Ради Анчутки. Для друзей можно идти на преступление. В конце концов, даже д’Артаньян с тремя мушкетерами ради благородных целей дрались, обманывали, добывая подвески». Не хотелось ему признаваться самому себе, что не получилось сказать «нет», отказаться от легкой воровской добычи, пришлось идти на сделку с Черепом. И никак не отпускает его старая жизнь, тянется длинным смрадным следом за спиной.
* * *
Среди пестрых рядов менял, фарцы и колхозников из ближайших деревень бродил Давилка в своем неизменном пиджаке. Прилавки вокруг него были завалены соленьями, мясом, сушеными грибами и ягодами вперемешку с яйцами, крынками молока и сметаны.
Площадь у трех вокзалов, где собирались торгаши, спекулянты, попрошайки и жулье всех мастей, стало с недавнего времени его любимым местом «охоты». Здесь Михан чувствовал себя как рыба в воде. Весь день до последнего торговца он слонялся между прилавков, глазел на побирушек, которые изо всех сил старались привлечь внимание шумного рыночного люда. Одни только «самовары» чего стоили. Фронтовики, что потеряли на войне руки и ноги, теперь сидели целыми днями, опершись о заборчик у входа в рынок, и вызывали жалость как странные жуткие игрушки. Бабки при виде изуродованных тел крестились и жалостливо кидали им копейку, мужики хохотали от похабных частушек, которые калеки выкрикивали после поднесенного шкалика. За день улов из медяков и угощения собирался щедрый. Вечером хмурый цыган грузил осоловелых «самоваров» в большую тележку и увозил в съемную сырую комнатушку до следующего утра.
Сюда же, на привокзальный рынок, колхозники везли свои немудреные запасы, которые можно было обменять на деньги, а еще лучше – на добротную обувь и одежду. Среди толпы бродили скупщики краденого, воровские менялы. Приметив хорошо одетого человека, распахивали полы пальто, сверкая металлом трофейных часов, портсигаров, фляжек, зажигалок. Купить и продать в этом людском скопище можно было все что угодно: и фронтовые ордена, и заговоренные церковные свечки.
Череп шутил, что Давилка ходит туда скупать человеческие души для усиления воровской удачи. Тот же и правда не пропускал дня, чтобы не нанести визит в этот смрадный, кипящий страстями адский людской котел. Между прилавков, куч мусора и сваленных мешков заводил он новые знакомства, азартно торговался и болтал о жизни с завсегдатаями, вычисляя крупных барыг. Чтобы потом пустить им вслед соглядатаев и вычислить квартиру, где хранится наспекулированное добро.
Но сегодня Давилку не будоражила привычная торговая суета черного рынка. Он нервно щупал в кармане холодную бляшку трофейных немецких часов и терзался тяжелыми сомнениями: «Если наведет Малыга милицию? Вот ведь Череп сидит как паук в норе, а я отдувайся. Навыдумает планов, а Михан делай, нашел себе слугу. А без мальчишки в хату нет дороги: замки слишком мудреные, ножичком не подцепить. Если такие фильдеперсовые запоры, то и в хате пощипать найдется чего. Нужен форточник, нужен до зарезу».
А Малыга, пока домушник изнывал от сомнений, метался в толпе, крутился между прилавков, надеясь найти Давилку и занять денег на лекарства. Вокруг набирала обороты рыночная суета. Домохозяйки с бидонами и полными провизии сумками спешили домой к плите, попрошайки всех мастей протягивали грязные ладони, голосили уличные торговцы горячими пирожками и булками, бродячие собаки рыскали в толпе, выискивая зевак, у которых можно вырвать лакомый кусок. Чья-то крепкая рука ухватила мальчика за плечо:
– Пацанчик, чего болтаешься? Тут без моего спроса не ходят. Гони рупь за гляделки, – заросший черной щетиной бугай задышал ему в лицо вонючей смесью лука и перегара. Толстые пальцы сжали руку, так что затрещала ткань школьной куртки. Местный бандюган потащил Кольку в угол потемнее.
– Нет, я не просто так здесь. – Коля попытался вырваться, но рука обхватила его как железный спрут.
– Так ты на рынке, сюда поглазеть не ходят, надо отработать. – Бугай напирал на него, оттирая подальше от толпы. Под его весом Колька отступал шаг за шагом и оказался почти уже в темном проулке между будками с хлебом и овощами.
– Мне надо идти, не буду я ничего отрабатывать! – При каждой попытке увернуться хватка толстяка становилась все жестче, Кольке казалось, что под грязными пальцами наглеца его кости сейчас хрустнут.
– Угомонись, сымай куртку, – зашипел грабитель, крупный кулак больно ткнулся Кольке в живот. – И не ори, а то в ухо звездану.
Вдруг бугай неожиданно вздрогнул, дернулся в сторону и разжал свои железные клещи.
– В сторонку, паря. От фраерка моего отскочи, пока бочина целая. – Давилка говорил спокойно, медленно вдавливая острие заточки в массивный бок здоровяка. Колька выдохнул с облегчением. Сейчас, как никогда, мальчишка был рад увидеть домушника. Бурча под нос из-за сорвавшегося гоп-стопа, бугай развернулся и ушел на поиски новой жертвы. Давилка с подозрением уставился на мальчишку:
– Чего пришел? До вечера не мог дотерпеть, так хочется на дело?
– Продукты нужны, – коротко пояснил Колька. – И деньги. Займи, я отдам вечером свою часть.
Давилка фыркнул с насмешкой, затянул Кольку в щель между деревянных лавчонок. Там достал пухлое портмоне и отсчитал несколько купюр. Колька торопливо спрятал их за пазуху под куртку.
Урка же склонился к уху и зашептал:
– Выпить бы тебе, Малыга, закусить, да поговорить по душам, тоску развеять. Идем до кабака, гроши имеются.
Колька в ответ замотал головой: делиться своими заботами с домушником не было смысла, для Давилки имеют значение только деньги, или, как он их называет, «капуста, башли, голды». Но тертого Михана отказ не смутил, он наклонился еще ближе, зашелестел прямо в ухо доверительно:
– Смурной ты, Малыга, по работе соскучился. Хата ждет икряная, сама так в руки и просится. Без тебя не обнести, дверь с замком английским, с ним возни на полдня, – заметив черные молнии в глазах парня, вор пояснил: – Квартира штабиста. Он вместо фронта запасы копил. Крыса в погонах, в войну жил, как король, кишку набивал, пока все с голодухи дохли. Заначил добра столько, что в мешках не унести. Ты пацан удачливый, без проколов. Все поделим по понятиям. За два часа нору почистим.
