Не дождавшись ответа, парень бросился бежать в сторону дома. Скоро бабушки сядут в трамвай. Надо успеть вернуться, чтобы они случайно не увидели его разгуливающим по улице, вместо того чтобы усердно потеть под ватным одеялом.
Колька зашагал к качелям, потянул сестренку за руку:
– Идем домой, пора. Посидишь тихонько, чтобы маму не будить, ей ночью снова на смену. Мне надо по делам сходить.
– По каким делам? А что будет на обед? Печенье, как вчера? – У Наташи загорелись глаза от приятного воспоминания.
– Сейчас кашу гороховую сварю и потом уйду. – Старший брат подхватил легкую девочку на руки и серьезно попросил: – Только не шуми, я тебе книгу дам, пока меня не будет.
– Я справлюсь! – Сестренка надулась.
Оля оцепенела в своем укрытии из зеленых листьев, боясь пошевелиться. Так вот какой секрет у Николая Пожарского, настоящий жуткий секрет! Они собираются украсть продукты из квартиры Судорогина, и Альберт будет ему помогать. Надо им помешать! Остановить ребят, пока они не наделали глупостей. Сообщить в милицию! А еще лучше, она придет сама в субботу к дому Альберта и остановит Колю от этого проступка. Поможет ему, как-нибудь отговорит. Пускай даже он будет злиться на нее. Пускай! Хоть пять лет, хоть десять. Как рассказывал Петр Николаевич. Для нее главное – спасти сейчас Колю от роковой ошибки.
* * *
В это время дома Колька, стараясь делать все бесшумно, разломал гороховый кирпичик, включил газ и принялся готовить опостылевшую кашу. После обеда он проверил маму: та крепко спала на тахте в комнате, всучил сестре свою любимую книгу «Три мушкетера»:
– Вот, можешь пока посмотреть картинки. Только аккуратно, пожалуйста.
Наташка серьезно кивнула и принялась тонкими пальчиками одну за другой перелистывать страницы, рассматривая черно-белые иллюстрации с людьми в странных костюмах.
Колька проверил нож в кармане куртки, ключ от квартиры Судорогиных и направился в заброшку. Ожидание дома было мучительным: говорливая Наташка с царапиной на щеке от ножа Давилки, куртка с тайным грузом в кармане – все так и напоминало о его двойной жизни. Как только накроет город темнота ночи, Колька превратится из школьника и обычного подростка в вора, члена банды домушников и, возможно, убийцу.
Кое-как добрел он до знакомых развалин, пробрался по тайному ходу внутрь. Анчутки с Пельменем не было на месте: выполняют проверку Давилки. Так даже легче. Он не мог сегодня разговаривать ни дома с матерью, ни здесь, с друзьями. Слишком сильно душил его ком в горле.
Когда беспризорники вернутся, он отведет их к Черепу в Марьину Рощу, где в утлом сарайчике среди пышной зелени тихих улочек ждет его Давилка. Может быть, поэтому посреди разрушенного здания, так напоминавшего его разломанную на куски судьбу, ждать страшного часа было проще.
От ужаса перед кошмарным будущим Колька уткнулся лбом в холодный остов стены. Ведь его за такое расстреляют как преступника. Родители, Наташка, что же тогда с ними будет? О чем он думал, когда связался с Давилкой и его бандой? Но так жить дальше невозможно. Это его последнее дело. Или с помощью беспризорников он сделает так, как придумал Анчутка. Или… От этого «или» у Кольки холодело в груди, свинцовая тяжесть растекалась по рукам и ногам.
Колька присел у обшарпанной стены, достал нож, которым мать на их уютной кухоньке чистила картошку и нарезала хлеб. Надавил кончиком лезвия себе на ладонь, так что из пореза выступила капля крови. Сразу же перед глазами всплыл безжизненный взгляд мертвого старика. Не сможет он всадить нож в человека, пускай даже в такого ужасного, как Давилка. Не сможет.
От бессилия Колька швырнул нож в мусорную кучу и разрыдался горючими слезами. Ощущение одиночества и безысходности навалилось на Кольку тяжелым грузом. Кажется, он плакал несколько часов, пока, обессилевший, не уснул. Разбудил его голос Яшки Анчутки:
– Коль! Вставай, мы ключи достали. Побежали быстрее, пока трамваи ходят.
С тяжелым сердцем Николай поднялся, потер лицо рукавом, прогоняя сон. Встал и, не видя дороги перед собой, побрел, как на казнь, в сторону трамвайной линии, чтобы отвести друзей на встречу с Давилкой и его главарем.
В Марьиной Роще Давилка подскакивал от каждого звука. После того как его чуть не поймали оперативники, напряжение внутри не спадало ни на минуту. Что если поджидают они его и в коммуналке, где он снимал комнату у старого часовщика? Или снова бродят по рынку, выискивая его в толпе? Или на любимом пятачке для охоты, у площадки рядом с кинотеатром? Вынырнут из-за угла, навалятся и защелкнут на его руках тяжелые браслеты наручников?
В темном сарайчике, где ему разрешил пересидеть пару дней Череп, вор не находил себе места. Его трясло одновременно от страха и от раздражения, что оказался в осаде. Вот уже вторые сутки Михан был в том же костюме, в котором вышел на улицу вечером, теперь уже изрядно измятом и пропитанном ароматом несвежего тела. Черепанов с поджатыми губами выдал ему, словно дворовому псу, тарелки с едой, одеяло с подушкой, но в свой дом Давилку не пускал. И оттого тот бесился до трясучки в руках, сжимал в кармане заточку и шептал: «Порешу, урод. Расселся на моей шее, нашел подавальщика. Сам и пальцем не шевельнет, только приказы раздает. Хату возьмем – и свалю. Главное, чтобы деньги в кармане зашуршали, а там со всеми разберусь, каждому достанется под ребро от Михана Давилки! И Черепу, и пионеру этому! А потом на юга рвану с гастролями, возле моря в тепле тоже есть чем поживиться. А милицейским псам останется и дальше бегать по рынку, искать следы».
От приятных мечтаний Давилка захихикал и тут же подпрыгнул – по забору с осторожностью выстукивали условный знак: два тихих, один громкий. Михан приник ухом к щелистой стене забора, в тишине улицы отчетливо был слышен разговор подростков:
– И чего молчат? Может, через забор перелезть?
– Не надо. – Это был голос Кольки Малыги. – Череп такого не любит. Подождать надо.
Михан выдохнул, но открывать не торопился, слушал внимательно, вдруг сболтнут чего лишнего.
Пельмень вздохнул протяжно:
– Брюхо крутит, как жрать охота. Цельный день провозились с этой дамочкой, Яшка вон хоть чаю с конфетами напился у нее.
– Ты что, в гости к ней ходил? – изумился Колька.
– Я в квартире у нее был, у Лизы этой, – так же шепотом пояснил Яшка. – Она сама позвала воротник на рубахе пришить. За то, что я сумку ей вернул. Побоялся отказываться, чтобы не подумала чего. Мы же ключи не украли, а сделали оттиск на глине, ну, чтобы все гладко прошло.
Скрипнула входная дверь, на крыльцо, крадучись, выглянул Череп. Осторожно ступая в домашних туфлях, прокрался к сараю и зло зашипел на подельника:
– Кто там еще? Чего сидишь тут, иди проверяй!
Давилке захотелось прямо сейчас всадить острый металлический штырь в толстый бок под шелковым халатом. Он клацнул железными фиксами от сдерживаемой досады и пошел открывать калитку.
Беспризорники вместе с Колькой ввалились в закрытый от любопытных глаз дворик. Анчутка протянул глиняный слепок в газетном свертке от ключей и зачастил:
– Вот, ключи взяли, отпечатали и вернули, как велено. Она даже ничего не поняла. Мы давно вас ждем, когда откроют.
– Да мне плевать, скажу – день тут будете стоять. Поняли? – Михан все сильнее наливался огненным раздражением, Череп же, наоборот, с любопытством рассматривал из темноты сарая новых помощников Давилки. Оборванные и грязные бродяжки, хотя вот этот в школьной форме, если отмыть и причесать, будет выглядеть фактурно. Ласковый, цепляющий взгляд больших глаз, тонкие черты. Невинной и при этом притягательной внешностью напоминал ему этот оборванец самого себя в детстве, когда юный Володя только начинал познавать науку лжи.
Во время учебы в кадетском корпусе юному наследнику рода Черепановых не по душе были военная муштра и шутливые драки на переменках. Больше мальчику нравилось проводить время в театре, репетируя разные роли. Строгие преподаватели разрешали талантливому молодому человеку задерживаться в гримерке. И тогда он отрепетировал ложь, прямую и наглую, с открытым взглядом. Выучил по собственному лицу игру переживаний человека. Как взлетают брови при удивлении, как чуть заметно дрожат губы в испуге, как выступают скулы в приступе злости. Это умение пригодилось ему не раз потом, во взрослой жизни, когда по человеческому лицу он мог определить, что сейчас разрывает собеседника изнутри – любопытство, негодование или испуг.
