Бандит с ходу пнул его ногой в бок, переворачивая на спину. Илья, стерпев острую боль, податливо перевернулся, отчего его рука безвольно откинулась в сторону.
– Опаньки! – обрадовался бандит, по-воровски востроглазо разглядев на руке Журавлева офицерские трофейные часы со светящимся циферблатом. – Подфартило!
Он присел на корточки, склонился над трофеем, разглядывая кожаный ремешок.
– Фитиль, – окликнул бандита его приятель, – чего там?
– Все ништяк, – торопливо отозвался осекшимся от волнения голосом Фитиль, заметно переживая, что ценные «котлы» могут достаться не ему, и засуетился, расстегивая тугой ремешок.
В этот самый момент Илья стремительно схватил его за горло, подмял под себя и точным, выверенным движением свернул ворюге тонкую шею. Бандит от неожиданности даже ничего не успел сообразить, лишь коротко всхрапнул; позвонки хрустнули, и он безвольным кулем распластался на земле.
– Фитиль, чего там у тебя? – вновь окликнул его прежний голос. – Чего как поросенок хрюкаешь?
Журавлев мгновенно обшарил одежду бандита, пытаясь найти у него какие-либо документы, чтобы впоследствии милиция смогла определить личность налетчика. Но кроме позолоченного портсигара, блеснувшего желтым цветом в далеком свете колеблющегося огня, исходившего от фонаря «летучая мышь», ничего не обнаружил.
– Фитиль, чего молчишь? – опять раздался настырный голос приятеля, который, как видно, беспокоился, что его кореш разживется чем-нибудь ценным без него. – Сволочь, не молчи! – Напарник решительно направился к кустам, откуда последний раз отозвался притихший уже Фитиль.
Илья хотел было прихватить с собой немецкий автомат убитого, но, увидев приближающуюся темную фигуру, мигом передумал и проворно пополз в сумрачный лес. Скрывшись за деревьями, лейтенант торопливо поднялся и быстро, насколько это было возможно в непроглядной ночи, побежал в сторону ушедшего поезда, время от времени еще подававшего приглушенные расстоянием пронзительные гудки.
– Братва! – услышал Журавлев через минуту тревожный голос за спиной. – Какая-то мразь Фитиля завалила. Голыми руками, сука, прикиньте.
Среди деревьев далеко позади замелькал слабый луч ручного фонаря «жучок», но его мощности не хватало даже на то, чтобы пробить сгущавшуюся перед рассветом тьму на несколько шагов, и скоро погоня отстала.
– Мы эту суку, которая нашего Фитиля на тот свет отправила, в Инжавино подстережем, – пообещал разъяренный Симыч. – Некуда ему больше податься. Там мы с ним и поквитаемся. Зуб даю! Плешивый, – уже более спокойно, но по-прежнему сурово окликнул он свою «шестерку», – отправь Малого посыльным, чтобы предупредил про нашего гостя.
Глава II
Окраина Инжавино выглядела для районного городка довольно убого. Улицы густо заросли травой-муравой. А все оттого, что это были не широкие ухоженные проспекты, которые Журавлеву приходилось видеть в Европе, а самые обыкновенные улочки и переулки, до того узкие и кривые, что чужому человеку недолго было среди них и заблудиться.
Свойственная российской глубинке разруха и нищета, особенно наблюдавшиеся в послевоенное время, для глаз деревенского жителя были привычны, а вот наличие высокой просторной голубятни, которую Илья разглядел, как только выбрался из леса, его приятно удивило. До войны он и сам был любитель возиться с голубями, держал на чердаке три пары сизарей. А тут были не какие-нибудь одомашненные сизари, а красивые зобастые дутыши, которые на недосягаемой высоте кружили крошечной стайкой, словно выпущенная из охотничьего ружья мелкая дробь. Они время от времени забавно кувыркались, устремлялись вниз, трепеща крыльями, и вновь взмывали в безоблачное голубое небо, наполненное солнечным светом.
Илья, проведший в пути четыре часа без отдыха, успевший за короткое время отмахать не менее тридцати километров, остановился отдохнуть, а заодно полюбоваться виртуозным полетом голубей. Тяжело дыша, лейтенант оперся руками на ограду, не сводя восхищенных глаз с белобрысого мальчишки с лицом конопатым, как перепелиное яйцо, в заношенном облезлом картузе с рваным козырьком. Счастливый обладатель прекрасных птиц стоял на крыше голубятни, по-хозяйски широко расставив босые ноги, и, сунув в рот грязные пальцы, лихо свистел, не давая голубям приземлиться на высокие поперечные жердочки, возвышавшиеся над их жилищем. Верховой теплый ветер колыхал на мальчишке синюю рубаху в крупную клетку и широкие, когда-то коричневые, а теперь вылинявшие до ржавого цвета, обтрепанные снизу штаны.
Недолго передохнув, Илья последний раз оглянулся, быстро скользнув глазами по лесной кромке, по блестевшим на солнце отполированным годами колесными парами рельсам, которых он всю дорогу придерживался, чтобы не сбиться с пути в незнакомой местности, поправил на плече вещмешок и торопливо зашагал вдоль улицы, заросшей выгоревшей рыжей травой.
Не успел он скрыться в ближайшем переулке, как мальчишка, до этой минуты, казалось бы, занятый голубями, проворно спустился по лестнице на землю. Внизу он деловито подтянул сползавшие штаны, поспешно вытер рукой зеленую соплю под носом, ловко пролез в щель между штакетником из палисадника наружу и на всех парах понесся напрямик по соседским огородам, приминая босыми ногами зеленую картофельную ботву. Вскоре он уже нетерпеливо барабанил в дребезжащее единственное оконце саманного сарая, сиротливо приютившегося далеко на задах, возле крутого склона оврага, как будто специально запрятанного от любопытных людских глаз среди разросшихся кустов сирени.
– Чекан, а Чекан, – то и дело оглядываясь, поспешно затараторил он, увидев приникшее изнутри знакомое лицо, и отчаянно замахал замызганной ладошкой, – выйди на минуту.
Скрипнула покосившаяся дощатая дверь сарая, и на улицу вышел ладно скроенный парень в объемном пиджаке, впопыхах наброшенном на плечи. Его всклокоченные темные волосы с застрявшими в них былинками разнотравья путано топорщились из-под лихо заломленной на затылок кепки. Он озабоченно взглянул по сторонам по-хорьи карими с прищуром глазами, которые у него на одном месте долго не задерживались, а все время испуганно бегали по сторонам.
– Чего гремишь, Сопля, – возмущенным голосом поинтересовался парень. – Не видишь, я тут с бабой… это самое… культурно отдыхаю?
– Чекан, Чекан, – возбужденно заговорил мальчишка, торопливо оглянулся и перешел на свистящий шепот: – Я видел на нашей улице чужака… военного… он из леса вышел. Все как ты говорил. С тебя причитается червонец.
– Разберемся, – буркнул Чекан и осклабился, обнажая золотую фиксу, умело сделанную тюремным специалистом из самоварного металла. – А ты, Сопля, парень что надо! – Он одобрительно хлопнул широкой ладонью своего осведомителя по костлявому плечу. – А не слюнтяй какой-нибудь. Показывай, куда эта гнида лыжи навострила?
Чекан хоть и был едва ли не самым молодым членом банды, но уже имел на своем счету несколько загубленных жизней и среди таких же, как и он, отморозков слыл матерым уркаганом. Он проворно сунул крепкие руки в рукава пиджака, затем быстро заглянул в сарай, где на сене безмятежно лежала голая девка. Чекан с ухмылкой поглядел на ее бесстыдно раскинутые длинные ноги, отсвечивающие в мутном солнечном луче, едва пробивавшемся сквозь пыльное оконце, бледными ляжками, и жизнерадостно крикнул:
– Зинка, паскуда, дождись меня, смотри куда не усвисти, удавлю, суку.
Он тщательно притворил дверь, секунду подумал и для надежности закрыл ее на накладку, вставив в пробой металлический шкворень от колеса телеги, валявшийся неподалеку.
Управившись с сараем, Чекан деловито отряхнул ладони и уже озабоченным голосом приказал:
– Сопля, веди меня на встречу с этим мужиком.
Мальчишка услужливо вытянул худую руку, указав грязным пальцем с обгрызенным ногтем в сторону видневшихся вдалеке хозяйственных построек.
– Чекан, он туда пошел! – И побежал первым, указывая дорогу.
Тем временем Илья Журавлев размеренно шагал по улице, с любопытством поглядывая по сторонам. Увидев возле покосившейся саманной хаты одиноко сидящего на лавке косматого старика, заросшего седой бородой, как Николай Угодник, лейтенант хмыкнул и направился к нему. Старик сидел, сгорбившись, и задумчиво водил по земле концом отполированной мозолистой ладонью палки, вырисовывая непонятные узоры. Несмотря на летний месяц, он был одет в теплый стеганый ватник и валенки, на голове его красовался нахлобученный по самые морщинистые мочки ушей потрепанный треух. Один его клапан был слегка приподнят, как ухо охотничьей собаки.
