Илья уважительно поздоровался со стариком, стараясь не выказывать свое шутейное отношение к непривычной для него картинке.
– Кровь уже холодная, не греет, – объяснил старик, заметив лукавые огоньки в темно-синих живых глазах военного. – А так ниче, жить ишшо можно. Лет до ста, думаю, протянуть. Ежели, конешно, бандиты не убьют. А ты, случаем, не из них будешь?
– Демобилизованный я, – с улыбкой ответил Илья. – С фронта домой возвращаюсь. А что, сильно пошаливают?
– Так и кишат, как гольцы в пруду, – с горечью вздохнул старик. – Никакого с ними сладу. Почти што кажный день в поселок набегают, грабють народ честной, девок насилуют. А из хат тащат все, что для жизни пригодно. Я уж подумываю выходить на улицу сразу во всем чистом, чтобы потом у старухи заботы меньше было. – Старик невесело усмехнулся. – Так вот и живем. А ты чаво, заплутал али как?
– Бандиты в лесу напали на наш поезд. – Илья не стал скрывать от словоохотливого старика ночное происшествие. – Металлический трос натянули поперек пути, и всех, кто попадал наземь, из оружия положили, сволочи.
– А ты чаво ж от бандюгов еще ожидал? – как будто даже удивился старик, как видно умудренный жизненным опытом. – Да и тебе надобно уезжать отсель, пока не убили. С них станется. У нас даже своей милиции тут нету. Всех подчистую искоренили бандиты. Вон один милиционер кажный день приезжает на мотоциклетке из Кирсанова, а так, чтобы свои были, такого давно уже нет. Да и этот приедет как ошпаренный, посидит у себя в каморке до полудня и быстрее тикать к себе в отделение, пока самого не застрелили. Нет у нас, мил человек, советской власти на сегодняшний день в городе, нету, – с горечью закончил старик и опять приуныл, как будто выдохся, принялся опять водить концом палки по земле, как будто потеряв всякий интерес к Илье.
Журавлев еще немного постоял, размышляя над его словами; болезненно морщась, осторожно ощупал пострадавший затылок со свалявшимися от крови волосами, затем растопыренной пятерней привычно зачесал свисавший на глаза волнистый чуб назад и с легким беспокойством спросил:
– Отец, а не подскажешь, где у вас эта самая милицейская каморка находится?
Старик поднял голову, и на Журавлева в упор глянули выцветшие белесые глаза, кустистые брови медленно поползли вверх, словно удивляясь, что прохожий еще находится здесь.
– А вон там и есть его каморка, – почему-то с неохотой ответил до этого разговорчивый старик и кивнул в конец улицы, где располагалось приземистое кирпичное здание с коваными решетками на двух небольших окошках, больше похожих на амбразуры.
– Благодарствую. – Илья круто развернулся и быстрыми шагами, не оглядываясь, направился в указанную сторону.
Он не видел, как к старику подошел Чекан и, поглядывая вслед Журавлеву, что-то нетерпеливо спросил. Потом вынул из кармана пиджака пачку папирос, ловким щелчком выбил папиросу, по-быстрому прикурил от самодельной зажигалки и небрежным жестом сунул обслюнявленный мундштук старику в зубы.
Недобро ухмыльнувшись и сверкнув на солнце фиксой из самоварного золота, Чекан летящей походкой пересек двор, опершись левой рукой о штакетник, ловко перепрыгнул через ограду и, низко пригибаясь, почти касаясь руками травы, побежал садами, опережая Журавлева.
Забежав далеко вперед, Чекан как ни в чем не бывало стремительно вышел из калитки. Скрывая лицо, надвинул новенькую кепку на глаза, вдруг ставшие колючими и ледяными до отвращения, как у рыбы камбалы, и пошел навстречу Илье. Для пущей убедительности делая вид, что он просто прогуливается на свежем воздухе, молодой уголовник, засунув руки глубоко в карманы широких штанин, принялся с самым беззаботным видом усердно насвистывать, по-блатному выбрасывая ноги в желтых штиблетах. Поравнявшись с ничего не подозревавшим Ильей, Чекан внезапно выдернул из кармана руку с выкидным ножом и молниеносным движением ударил лейтенанта в грудь острым, как бритва, лезвием.
К его изумлению, нож не вошел между ребрами, как уже бывало не раз, а внезапно уперся во что-то твердое, находящееся в кармане военного. Затем лезвие скользнуло вбок, лишь немного располосовав выгоревшую на солнце, пропахшую потом гимнастерку, оцарапав кожу под мышкой.
От неожиданности Чекан на какой-то миг растерялся, чем незамедлительно воспользовался лейтенант, привыкший за годы войны действовать четко и молниеносно. Он резко развернулся на каблуках и без замаха коротко ударил носком пыльного сапога урку между ног, а когда тот согнулся от невыносимой боли в паху, нанес резкий удар ребром ладони в основание черепа. Чекан как подкошенный рухнул на землю, выронив нож с цветной наборной ручкой из плексигласа. Катаясь по земле и скрежеща зубами, он злобно рычал, то и дело показывая влажную от слюны золотистую фиксу:
– Падла, век воли не видать. Ответишь, гнида, за беспредел.
Журавлев надавил ему коленом на позвоночник, ловким приемом заломил руку за спину:
– Не рыпайся, сволочь, а то руку сломаю.
Он быстро поднял нож и, мимоходом оглядев его, нажал пружинку – лезвие тотчас втянулось обратно в рукоятку, сияющую на солнце всеми цветами радуги. Дивясь неизвестному умельцу, изготовившему столь совершенное холодное оружие, Илья сокрушенно покачал головой и со словами: «Занятная штучка!» – по-хозяйски спрятал нож в карман своих галифе.
– Поднимайся, урка! – неожиданно рассвирепел Журавлев. – Разлегся тут, понимаешь, как в гостях! – Он вынул из нагрудного кармана гимнастерки слегка помятый портсигар, оглядел его со всех сторон и с сожалением сказал: – Гад, такую красоту испортил.
Он бесцеремонно сгреб Чекана за воротник, с силой встряхнул его и легко поставил на ноги.
– Давай, топай в отделение, – приказал он и, чтобы придать заартачившемуся Чекану дополнительную скорость, с удовольствием поддал ему коленом под зад. – Шевелись!
Всю дальнейшую дорогу до одноэтажного здания местной милиции, выкрашенного на удивление ядовитой желтой краской, с грубыми решетками на окнах, молодой уголовник двигался боком, неловко вывернув голову, злобно сверкая из-под кепки хорьими глазами и громко матерясь, как заправский уркаган, суля своему конвоиру самые ужасные кары.
– Эк тебя сегодня забирает, – с радостью, что сумел обезвредить опасного бандита, бодро отвечал Журавлев. – А вчера тебя, паря, позднее забирало.
До отделения им оставалось пройти не больше ста шагов, как неожиданно из палисадника, заросшего розовыми мальвами, высунулась знакомая белобрысая голова конопатого мальчишки в картузе, который, оказывается, все это время незаметно следовал за Чеканом. Стараясь не попасться на глаза военному, владеющему приемами рукопашного боя, прячась в тени пыльных кустарников цветущей сирени, Сопля продолжал их сопровождать, выжидая подходящий момент для нападения на конвоира. Увидев только что незнакомца в деле, решиться мальчишке на столь безрассудный поступок было непросто.
– Ну, фраер залетный, попомни мои верные слова, – никак не мог успокоиться Чекан, – пера ты моего рано или поздно все равно не минуешь.
– Оставь соловьиные трели для местных барышень, – беспечно отвечал Журавлев, с малых лет обладающий несгибаемым характером, а в некоторых случаях даже своенравным и дерзким до невозможности, – мне они ни к чему.
Сопля для себя уже придумал: как только Чекан с военным будут проходить вблизи ограды, он прыгнет чужаку на спину, давая возможность корешу скрыться.
Но тут ему на глаза попался увесистый камень, и новое решение пришло само собой.
Глаза у Сопли загорелись; он поднял находку, ловко перелез с ней через ограду, на дрожащих от волнения ногах подбежал сзади к Журавлеву и со всей мальчишеской дури обрушил камень на его голову, и без того пострадавшую в ночном происшествии. Илья замер, будто внезапно наткнулся на невидимую преграду, выпрямился, выпустив кисть Чекана из своих ослабевших рук, ноги у него подкосились, и он рухнул в мягкую пыль на безлюдной проселочной дороге.
– Сматываемся, Чекан! – запальчиво крикнул Сопля. – Ну, чего ты?
