– Ну-ну, давай, выкладывай свою драгоценную мысль, – тотчас вскинул голову Орлов. Он с непроницаемым видом стоял возле Капитонычева стола, временно занятого пришлым Копыловым, потом, не вынимая рук из карманов, широким шагом подошел к эксперту-фотографу вплотную, перекатываясь с носков на пятки, и безапелляционно поторопил: – Мы слушаем.
– Я вот что думаю, – сказал Капитоныч и аккуратно, чтобы Орлов не посчитал его поведение за кровную обиду, обошел своего начальника и стал посреди комнаты, вопросительно оглядывая присутствующих оперативников. – Я так мыслю: надо разыскать шестерок вора в законе Филина, у которого в позапрошлом году случилась стычка с военными, и как следует расспросить, с кем они настолько серьезно поцапались, что те не побоялись мести и застрелили главаря и еще несколько человек из их банды. Есть у меня некоторые, правда, ма-а-аленькие предположения, что эта преступная стая теперь ходит под новым, более жестоким атаманом, который опирается на прежних подручных Филина, вора старой формации.
– Ну ты, Капитоныч, и загнул, – разочарованно протянул Шишкин, отвесив нижнюю толстую губу. – Где ж мы их найдем? Есть ли вообще в этом какой-то резон?
– Имеется у меня один на примете, – загадочно отозвался Капитоныч, хитро щуря болезненно набухшие, с синеватыми мешками, усталые глаза.
– Так он тебе все и рассказал, – засомневался Заболотников. – Что ты, урок, что ли, не знаешь?
– Если как следует к этому делу подойти, – не соглашался настырный Капитоныч, – расска-ажет, куда ему деваться. Тем более что ничего такого необычного мы не спрашиваем.
– А если заартачится… – Федоров ловко проделал руками жест, как будто откручивал голову петуху, искоса поглядывая на своего нового дружка Семенова, словно желая знать, как он отнесется к его словам. И, заметив его одобрительный взгляд, решительно закончил: – В противном случае я бы с ним обошелся как с немецким «языком» на фронте.
Орлов так стремительно развернулся, что под каблуками его сапог жалобно пискнула половица, на которой еще сохранилась блеклая коричневая краска.
– А ведь Капитоныч дело говорит, – уверенно заключил он, напрочь отметая у присутствующих оперативников всякие сомнения. – И кто же этот инкогнито?
– Да ты его знаешь, – ответил с ухмылкой старый сыщик Капитоныч. – Карманник по кличке Жокей.
– Странная для карманника кличка, – несказанно удивился лейтенант Мачехин, впервые за все время долгого разговора подавая свой скрипучий голос. – Это ж надо!
– Ничего странного, – с видимым удовольствием, что наконец-то заставил Игната что-то произнести, ответил счастливый Капитоныч. – Он и был настоящим жокеем, только тогда его величали Мишин Владимир Александрович. Всю жизнь он с лошадьми был связан, можно сказать, что на ипподроме вырос. А когда однажды упал с лошади, сломал себе ногу да стал сильно прихрамывать, его и выперли из жокеев. Тогда он, болезный, принялся потихоньку приворовывать у беспечных зрителей. Раз получилось, два, а потом, как всегда бывает, пошло-поехало. Вор-рецидивист, три раза отбывал срок. Но самое страшное для него – это не сроки, проведенные в лагерях, а то, что в это время он был отлучен от лошадей. Вот он чего больше всего боится. Он и теперь на ипподроме обретается, подсказывает обремененным большими деньгами спекулянтам, на каких лошадей ставить. Люди поговаривают, что завязал он с криминальным прошлым… Но что-то мне не верится. Если прижать его как следует да пугнуть новым сроком, он все расскажет.
– Это мы организуем, – твердо заверил Орлов. – Это я обещаю. – Он торопливо подошел к своему сейфу, недолго покопался в нем и, высоко подняв руку, представил на всеобщее обозрение черный, с бело-красными полосами, с металлическими уголками приличных размеров кошелек. – Сослуживцы на сорокалетие подарили, – сообщил он с ухмылкой. – Но я не пижон какой-нибудь, чтобы такой гомонок при себе носить. Срамно мне, старшему оперуполномоченному уголовного розыска, с такой вызывающе неприличной штукой ходить. Долго он у меня валялся, видно, теперь пригодился для дела. Мы набьем его резаной бумагой, чтобы он выглядел пухлым и чтобы у карманника Жокея не было выбора: плачь, а воруй. Кто ж по собственной воле откажется от денег в таком завидном лапатнике! Верно я говорю, братцы? А «живцом» будет у нас… Копылов. Он по виду подходит: интеллигентный, с портфелем и, самое главное, его никто в городе не знает. Приехал какой-то снабженец по лесозаготовке в город и отправился поиграть на бегах. Ничего особенного в этом нет, товарищ вне подозрений. Да и самостоятельно справиться с хромым инвалидом Копылов сможет без особого труда. Ну а на подхвате будет Журавлев, которого тоже пока в городе никто не знает. Возражения не принимаются, – сурово пресек попытку Копылова отказаться от исполнения им роли «наживки» деятельный Орлов, уже полностью находящийся в предвкушении предстоящей операции. – Ну что, с богом!
Глава XII
Уже на подходе к ипподрому ощущалось праздничное настроение: из репродукторов, прикрепленных на высоких тополях, далеко окрест разносилась громкая бравурная музыка, а у центрального входа, где на арке были изображены две лошадиные головы и полукругом шла вычурная надпись «Тамбовский ипподром», оживленно толпились нарядно одетые любители скачек.
Сегодня должен был состояться решающий заезд легендарных рысаков Лебедя и Крепыша, который наконец-то определит победителя и поставит если не точку, то жирную запятую в долгом противостоянии между Лавровским и Новотомниковским конными заводами. Поэтому желающих в этот воскресный день попасть на ипподром было достаточно – люди все продолжали подходить. Неравнодушные зрители приходили целыми семьями, самых маленьких вели за руку родители, а совсем крошечных младенцев везли в колясках.
Проникнуть без билета на территорию ипподрома, окруженного высоким трехметровым забором с натянутой поверху колючей проволокой, не представлялось возможным даже для вездесущих мальчишек. Они довольствовались тем, что шумной компанией суетились возле забора, стараясь по очереди одним глазком заглянуть в узкие щели. Самые отчаянные из них иногда куда-то отлучались и скоро возвращались, пряча в пригоршне дымившийся окурок. По-товарищески передавая друг другу недокуренную папиросу, они быстро затягивались и по-блатному, подражая взрослой шпане, презрительно цвикали сквозь зубы желтой тягучей слюной.
Следивший за порядком милиционер в звании старшего сержанта, белобрысый и веснушчатый парень лет двадцати, но уже с боевым орденом Славы третьей степени, время от времени напуская на себя строгий вид, негромко покрикивал на пацанов:
– А ну, не хулиганить тут у меня! Замечу, что курите прилюдно, в шею погоню аж до самого дома! Уяснили?
Заметив, что другая компания мальчишек подозрительно долго вертится у его милицейского мотоцикла, с любопытством разглядывая технику, он поспешно направлялся к ним и, беспокоясь о сохранности вверенной ему машины, громко шугал огольцов:
– Эй, балбесы! А ну, брысь отсюда!
Он уходил, и мальчишки вновь бесстрашно прилипали к щелям, восторженно переговариваясь между собой, комментировали предстоящие соревнования.
Прибывшие на ипподром в числе первых Копылов с Журавлевым рассчитывали не спеша осмотреться на месте. Они послушно купили билеты. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания и держась друг от друга на почтительном расстоянии, словно незнакомые люди, они толкались среди зрителей, зорко высматривая известного в преступных кругах карманника Жокея, которого, по словам Капитоныча, невозможно было спутать ни с одним инвалидом.
Прошло достаточно времени, и многолюдье с улицы постепенно перетекло внутрь ипподрома через узкий, как бутылочное горлышко, проход, втянув за собой и оперативников. Следом, чуть поколебавшись, ушел и милиционер, сурово погрозив мальчишкам увесистым кулаком.
– Увижу, будете хулиганить, обижайтесь потом на себя! – предупредил он, и со значением похлопал по облезлой кобуре, давая понять, что в противном случае снисхождения к провинившимся бедолагам не будет.
