– Та-ак, сейчас это сюда высыпаем… потом сюда, а затем все это вместе в эту черную волшебную баночку. Сейчас добавим в нее водички, и у нас будет… проявитель.
Журавлев с минуту глядел на его занятие, потом тяжело поднялся и прошел в угол, где лежала кипа старых газет. Взял одну и, пока возвращался назад, на ходу скользнул глазами по тексту: это была заметка Филимонова с его фотографией.
«Надо на квартиру прихватить парочку, – машинально подумал Илья. – Пускай Серафима Никаноровна ему передаст».
Он вернулся и взял еще несколько газет. Развернув одну из них, он расстелил ее на столе, затем вынул из потертой кобуры пистолет и, усевшись на скрипучий стул, собрался было почистить ТТ, как неожиданно зазвонил телефон. Звонил дежурный по управлению Соколов.
– Журавлев, к тебе тут товарищ пожаловал, – сообщил он.
– Что за товарищ? – поинтересовался Илья, прижимая подбородком к плечу черную эбонитовую трубку.
– Капитан Филимонов.
– Сейчас выйду, – поспешно ответил Илья, с облегчением подумав, что раз его уж отвлекли, то надо заодно и свою хозяйку навестить, тем более что отсутствовал он на квартире уже трое суток. За срочными делами некогда было за комнату заплатить, хотя и обещал доброй старушке незамедлительно сделать это с первой зарплаты. А свое слово он привык держать.
Илья с глухим щелчком вставил в рукоять ТТ обойму, сунул пистолет в кобуру и быстрыми шагами направился к выходу, прихватив со стола газету «Советский часовой» для Филимонова.
– Капитоныч, – крикнул он на ходу, – передай Орлову, что я на часок отлучусь, деньги за квартиру отнесу, может, старушка что-нибудь купит. А то все некогда. Да и сегодня кто знает, как оно получится.
– Угу, – не поднимая головы, кивнул занятый Капитоныч.
В вестибюле Филимонов рассказывал дежурным свежий анекдот. Старшина Бирюков посмеивался сдержанно, прикрывая темной ладонью широкий рот с отсутствующим передним зубом. Соколов, который всегда был угрюм и задумчив, в этот раз хохотал от души, далеко назад запрокидывая голову, совсем не заботясь о том, что фуражка вот-вот свалится с головы на пол. Увидев подходившего Илью, он, продолжая всхлипывать от смеха, вытер мокрые глаза и хрипло проговорил:
– Журавлев, если бы ты еще на пару минут задержался, мы бы с Бирюковым точно здесь от смеха умерли! Ну и здоров товарищ капитан травить анекдоты. Хоть стой, хоть падай!
Улыбчивый Филимонов крепко поздоровался за руку с Ильей и движением черных бровей указывая на дежурных, сказал:
– Здорово я их развеселил? Заскучали ребята. Ну, бывайте. – Он махнул милиционерам рукой и вслед за Журавлевым вышел на улицу. Взяв у лейтенанта газеты со своим портретом, Филимонов щелкнул ухоженным розовым ногтем по странице и с видимым удовольствием произнес: – Гренадер! Вот Ольга-то обрадуется! Ты сейчас куда? – поинтересовался он и, узнав, что Илья направляется на квартиру, задумчиво добавил: – С тобой, что ли, прогуляться? Ольга в госпитале, одному дома скучно. Она только вечером вернется, как раз и встречу.
– Составь компанию, – согласился Журавлев обрадованно: будет с кем по дороге поговорить.
Было два часа дня, самая жара. Высокое ослепительно-белое солнце нещадно жарило сверху, его лучи, с удивительной легкостью проникая сквозь спутанные ветви молодых тополей, немилосердно жгли загорелые лица редких прохожих. Не помогало даже то, что недавно проехала «поливалка», щедро разбрызгивая нагревшуюся в бочке воду: асфальт только парил, продолжая все так же источать невидимый жар.
По дороге им встретился дворник. Он по-хозяйски обстоятельно выметал березовой метлой набиравшийся в ямках густой тополиный пух и набивал им объемный тряпичный мешок.
На подходе к перекрестку улиц Советской и Базарной офицеры вдруг услышали тягучие звуки аккордеона.
– Пойдем послушаем, – предложил Филимонов. – Давно я эту музыку не слыхал. Мы ненадолго.
– Да мне и самому интересно, – с радостью отозвался Журавлев. – У нас в деревне, бывало, всю ночь молодежь гуляла. Уж такая развеселая жизнь была. Но ничего, бандитов переловим, опять заживем, еще лучше прежнего. Я в этом сильно уверен, – твердо заявил Илья и даже кулаком перед собой энергично потряс. – Иначе и быть не может.
Филимонов с усмешкой покосился на него, но промолчал.
Гармонистом оказался совсем молодой парень в линялой голубой рубахе навыпуск, в полосатых широких брюках, небрежно заправленных в солдатские кирзачи. Он сидел на деревянном ящике, удобно привалившись спиной к прохладной кирпичной стене одноэтажного здания старой постройки. Сверкая из-под потрепанного козырька клетчатой кепки веселыми глазами, он с ленивой медлительностью растягивал меха покоившегося на его острых коленях аккордеона. Лакированные клавиши отливали на солнце сахарным и дегтярно-черным блеском.
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Парень пел красивым голосом, с надрывом; вскоре возле него стали собираться прохожие. Сопереживая герою песни, они тяжко и глубоко вздыхали, слушая слова новой песни, которая только-только появилась на радио, и еще не все могли ее исполнить сами и настолько жалостливо. Старушка, стоявшая возле гармониста, то и дело вытирала кончиком платка мокрые глаза и уходить не собиралась, надеясь со смиренной стойкостью выдержать до конца песни.
Стоит солдат – и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя – мужа своего».
В этом месте парень пустил скупую слезу. Собравшиеся стали неспешно, с чувством благодарности, больше к главному герою песни, чем к исполнителю, бросать мелочь в жестяную банку из-под американской тушенки.
Симпатичное лицо аккордеониста с темными усиками над пухлой губой показалось Журавлеву знакомым. А тут еще этот музыкальный инструмент, на котором было что-то написано непонятными немецкими буквами. С нарастающей тревогой Илья принялся усиленно вглядываться в лицо гармониста. От сильного напряжения, от чересчур внимательного, до рези в глазах, взгляда по телу Журавлева прошла нервная дрожь, от волнения перехватило горло. Он с трудом сглотнул и с силой ударил себя несколько раз кулаком в грудь.
– Ты чего? – спросил встревоженный Филимонов.
Прерывисто дыша на капитана острым запахом табака, Журавлев приглушенным осекшимся голосом поведал Филимонову о том, что с ним произошло по пути из Тамбова в Инжавино, когда он добирался туда ночью на поезде.
– Да ладно тебе, – засмеялся Филимонов, – мало ли что может показаться. Пуганая ворона куста боится.
– Точно тебе говорю, – стоял на своем Илья. – Та картина у меня и сейчас перед глазами. Думаю, надо проследить за ним.
– Ну, брат, этак можно любого обвинить, – с явной досадой на его неуступчивый характер ответил Филимонов и, по-дружески приобняв Журавлева за плечи, сделал слабую попытку увести Илью. – Пошли, а то еще что-нибудь привидится.
Журавлев твердо снял его ладонь со своего плеча и хмуро сказал:
– Ты иди, не задерживаю. А меня очень интересует, куда этот певец потом отправится. Тут «на авось» никак нельзя.
– Тогда и я остаюсь, – ответил Филимонов. – Чем черт не шутит, а вдруг понадоблюсь.
Благодарно кивнув танкисту, Илья повернулся к парню.
«Совсем страх потерял, сучонок», – невольно подумал Журавлев, не сводя с него зорких глаз.
Время от времени приподнимаясь на носки, чтобы лучше видеть, в какой-то момент Илья встретился с ним глазами. Видимо, во взгляде Журавлева было что-то угрожающее, потому что темные зрачки гармониста мгновенно расширились от плеснувшегося в них испуга. Он понял, что не просто так смотрит на него этот высокий лейтенант. Гармонист, хоть и был бандитом, все-таки дураком себя не считал и понял, что офицер его узнал, хотя мог на чем угодно поклясться, что сам его видит впервые.
