– Если бы Ярцев не выкрикнул, что собирается срезать через парк, нам не пришлось бы скакать через ограждения и не пришлось бы смотреть вслед уходящему трамваю, – заметил Урядов.
В этот момент трамвай вдруг резко затормозил и остановился. Урядов и Деев лишь на секунду переглянулись и бросились к трамваю.
Глава 5
Георгий Сутихин начал воровать в девять лет, никого из близких и знакомых этим не удивив. Скорее они удивились, что Гошик, как называли Сутихина в детстве, так долго продержался не подворовывая. Его мать, Глафира Сутихина, понесла в шестнадцать лет, нагуляв ребеночка от залетного щипача, и это было по тем временам неслыханным позором. Отец выгнал беременную дочь из дома и спустя пять лет умер, стыдясь поступка дочери. Внука он так и не увидел. Мать непутевой Глашки первое время пыталась помогать дочери, но, оставшись без кормильца, забросила это занятие, ведь у нее на руках осталось еще шесть ртов, которые нужно было кормить. В те времена найти работу женщине было практически невозможно, и она перебивалась случайными заработками, до внуков ли тут?
Глафира Сутихина тоже не слишком преуспела в жизни. Перебравшись в Москву с младенцем на руках, она не придумала ничего лучше, как пуститься во все тяжкие. Восемь лет она «ходила по рукам», как говорили в народе про гулящих женщин, а в двадцать пять, благодаря своей миловидности, обрела-таки некое подобие дома и семьи. Глафиру подобрал безногий инвалид, получивший травму, работая на железной дороге, и Гошик с матерью переехали в однокомнатную квартиру на Серпуховской улице.
Руководство железной дороги по собственной инициативе назначило сожителю Глафиры небольшое пожизненное содержание, прожить на которое могла разве что кошка, поэтому союз инвалида и Глафиры явился спасением не столько для Глафиры, сколько для инвалида. Пользуясь связями, он устроил Глафиру на железную дорогу, где женщина занималась подноской шпал для ремонта железнодорожного полотна. Платили мало, но это было лучше, чем ничего.
Через год после того, как Сутихины переехали на Серпуховскую, сожитель Глафиры начал закладывать за воротник, а напившись, устраивать скандалы. Орудуя костылями, он гонял женщину по всей квартире, а загнав в угол, колотил до тех пор, пока она не теряла сознание. Гошик в такие моменты старался улизнуть из дома, чтобы отчим не зашиб его до смерти. Именно тогда у него появилась привычка ночевать в старом бараке за трамвайным депо.
Здесь же он встретил своего первого «учителя», вора-рецидивиста по кличке Ваня Алмаз. В тот год на Ваню Алмаза, замочившего во время последнего ограбления шишкаря из московских, охотился уголовный розыск всего Советского Союза. Им и в голову не могло прийти, что Ваня Алмаз может прятаться в самом центре Москвы, ориентировки на вора-домушника разослали по всем городам и весям, в самой же столице сыскари рыли носом землю скорее для того, чтобы показать, как активно они работают, нежели в надежде отыскать преступника.
А Ваня Алмаз преспокойно сидел в заброшенном бараке, пользовался услугами так своевременно вошедшего в его жизнь Гошика и от скуки посвящал мальца в тонкости воровской «профессии». К своим пятидесяти годам Гошик мало в чем разбирался, но воровской закон, как и Уголовный кодекс, знал назубок. Вот почему, сидя в кабинете капитана Урядова, он смело глядел в глаза опера и беззастенчиво врал.
– Сутихин, хорош Ваньку валять. Мы все равно узнаем правду. Про чистосердечку ты все знаешь, так что в твоих интересах сотрудничать со следствием.
Урядов вел допрос больше часа, но никаких подвижек не предвиделось. Георгий Сутихин продолжал идти в несознанку. Когда трамвай неожиданно остановился, Урядов и Деев, не теряя времени на размышления о том, каким чудесным образом это произошло, помчались к вагону. Сутихина они схватили, когда тот, тоже сообразив, чем ему грозит непредвиденная остановка, выскакивал в переднюю дверь. Повалив вора на землю, Урядов заломил ему руки за спину и быстро защелкнул наручники.
– Я же говорил, что он от нас не уйдет, – услышал Урядов голос участкового и поднял голову.
Ярцев стоял на рельсах широко расставив ноги и улыбался во весь рот.
– Ты что, выскочил на рельсы, чтобы остановить трамвай? – глаза Урядова от удивления поползли на лоб. – Тебе что, жить надоело? А если бы вагоновожатый не успел затормозить? Остался бы без ног, а то и вовсе…
– Но ведь все получилось, – сияя, произнес Ярцев. – Сутихин у нас в руках, значит, я все сделал правильно.
Спорить Урядов не стал, поднял Сутихина и повернулся к Дееву.
– Сумку его не видишь?
– Нет, наверное в трамвае оставил. Сейчас посмотрю.
Деев нырнул в трамвай, который продолжал стоять, так как водитель трамвая выскочил на пути и на чем свет стоит костерил Ярцева. Тот как ни в чем не бывало продолжал стоять на рельсах, не удосужившись объяснить ситуацию водителю. Пришлось Урядову самому прервать гневные речи водителя. Он предъявил удостоверение и объяснил ситуацию.
– Действия уполномоченного участкового милиционера хоть и были рискованными, но ситуация того требовала. От лица советской милиции мы приносим извинения и благодарим за содействие в поимке особо опасного преступника, – завершил объяснения Урядов, после чего водитель вернулся в трамвай, чтобы, дождавшись разрешения, убраться подальше от проклятого перекрестка.
Деев оставался в вагоне минут десять, но сумку Сутихина так и не нашел. Сам Сутихин на вопрос Урядова сделал круглые глаза и объявил, что никакой сумки при нем не было.
– Ошибся, начальник, не было никакой сумки, – твердил он раз за разом, все больше раздражая оперативника.
Трамвай пришлось отпустить, так как за ним успела выстроиться вереница из трех составов. Пока Урядов караулил Сутихина, Деев и Ярцев прошерстили отрезок трамвайной ветки от аллеи до места остановки, пробежались по аллее, надеясь, что вор сбросил сумку там, но найти ее так и не смогли. Устав от бесплодных действий, Урядов принял решение вести Сутихина в отделение, надеясь, что сумеет расколоть задержанного там. И вот Сутихин больше часа сидел в кабинете напротив Урядова, а расколоть его оперативнику так и не удалось. Все попытки разбивались о твердую уверенность Сутихина, что предъявить оперативники ему ничего не могут. И это было правдой.
– Ты же понимаешь, что сумку мы найдем, – увещевал Урядов. – В данный момент в аллее и у трамвайных путей работают с десяток участковых и патрульных. Они знают свое дело и не остановятся, пока не добьются положительного результата. Так что лучше сам скажи: что было в сумке?
– Да как же они смогут найти сумку, если ее не было? – издевался Сутихин. – А если и найдут, чем докажешь, что она моя? Опростоволосились вы, гражданин начальник, нечего вам предъявить Гошику.
– Тогда зачем ты бежал?
– На трамвай спешил, – усмехаясь, заявил Сутихин. – Трамваи по расписанию ходят, я на часы взглянул и понял, что прогулочным шагом мне не поспеть. Вот и побежал. А какого хрена вы за мной побежали, я без понятия.
– Мы еще не осмотрели твою квартиру, Сутихин. Уверен, там есть за что зацепиться. Кстати, мы можем задержать тебя на двое суток и без сумки, – сменил направление допроса Урядов.
– На каком основании? – Сутихин продолжал улыбаться. – Нет у вас такого права – людей без основания в камеру пихать.
– Основания у нас найдутся, Сутихин. Думаешь, мы случайно у твоего подъезда оказались как раз в тот момент, когда ты решил из дома удрать? Про убийство во втором подъезде слыхал?
– Убийство? Ты что, начальник, мокруху честному вору пришить задумал? – Веселость с Сутихина слетела в один миг. – Я сорок лет домушник, а мокрухи за мной никогда не числилось!
– Раньше не числилось, – сделав ударение на слове «раньше», произнес Урядов. – Жизнь, она штука сложная, Сутихин. Раз в год и палка стреляет.
– Про палку ты дуракам рассказывай, а я честный вор, мокрухи за мной нет, – стоял на своем Сутихин.
