Дэниел Реддинг начал действовать после того, как прочитал об убийствах, совершенных Лок. Дин понимал убийц из-за своего отца; не стоило и упоминать, что Дэниел Реддинг тоже их понимал. И если он понимал Лок – то, что ею двигало, что мотивировало ее, чего она хотела, если он хотел, чтобы Веббер следил за Дином, если он знал, кто я и что случилось с моей матерью…
Лок убивала этих женщин ради меня, а Реддинг решил с ней посоревноваться.
Оставалось еще много вопросов: как Реддинг узнал, кто я, как он выстроил всю картину и понял, что случилось с Лок; что он знал – если вообще знал – про убийство моей матери. Но в дневнике Веббера этих ответов не было.
Как только начались испытания, записи Веббера стали меньше фокусироваться на Реддинге.
Ты преклонялся перед ним – но затем ты стал им. Нет, ты стал чем-то лучшим. Чем-то новым.
Пять человек погибли. На этих страницах Веббер признавался, что убил четверых из них: Эмерсон, профессора и обоих конкурентов. Исходный план, который Реддинг представил каждому из троих через Веббера, который обеспечивал связь, заключался в том, что каждый выберет одну жертву и убьет одну чужую.
В твоем сознании никогда не было места для других.
Веббер посвящал целые страницы описанию своих фантазий о том, как он действовал бы, если бы сам убил Трину Симмс. Он представлял это, воображал, и Кларк погиб за то, что сделал это неправильно. Дни Кристофера были сочтены в ту секунду, когда его задержали.
И остался только один.
– Кэсси! – Бриггс окликнул меня, и я подняла на него взгляд, сидя на полу. – Ты в порядке?
Я провела здесь несколько часов. Бриггс добился своей цели: закрывая глаза, я не возвращалась в жуткие моменты, когда на меня охотились как на животное. Мне не казалось, что Веббер нависает надо мной, что его рука перекрывает мне воздух. Эти воспоминания не исчезли. Они никогда не исчезнут. Но на какие-то минуты, часы, может быть, даже дни я смогу их забывать.
– Ага, – сказала я, закрывая дневник и срывая перчатки – сначала с одной руки, потом с другой. – Я в порядке.
Когда мы вернулись домой, уже почти стемнело. Лия, Дин и Слоан сидели на крыльце, ожидая меня. Майкл работал кувалдой над треснутыми стеклами машины.
Каждый раз, когда он взмахивал кувалдой, каждый раз, когда в сторону отлетал осколок стекла, я ощущала, как что-то разбивается внутри меня.
Он знал. С того момента, как Дин вернулся домой, с того момента, как Майкл увидел его, он знал.
Я не хотела, чтобы все так случилось. Я этого не планировала.
Майкл поднял голову и поймал мой взгляд, словно мои мысли каким-то образом проникли в его сознание. Он изучающе посмотрел на меня, как в первый день, когда мы встретились, когда я еще не знала, на что он способен.
– Значит, вот так? – спросил он меня.
Я не ответила – не могла. Мой взгляд метнулся в сторону крыльца, вернее, сторону Дина.
Майкл беспечно улыбнулся мне.
– Что-то выигрываешь, что-то проигрываешь, – пожав плечами, произнес он, словно это всегда было только игрой, словно я не имела значения.
И он больше никогда не допустит, чтобы я имела для него значение.
– Тоже ведь хорошо, – продолжал он, и каждое слово расчетливо било мне в сердце, – может, если Реддингу что-то перепадет, он расслабится немного.
Я объективно понимала, что он делает. Если не можешь помешать им ударить тебя, заставь ударить. Но его слова причиняли мне боль. Ушибы и ссадины, пульсирующая головная боль – все это отступало на второй план по сравнению с небрежной жестокостью Майкла, с его явным безразличием.
Я знала, что, сделав выбор, потеряю одного из них. Я просто не представляла, что потерять Майкла – это вот так.
Я повернулась к дому, изо всех сил стараясь не заплакать. Дин поднялся. Наши взгляды встретились, и я позволила себе вернуться в то мгновение в лесу и все мгновения, которые к нему привели. Как я держу его за руку, провожу кончиками пальцев по подбородку. Как мы делимся секретами. Всем тем, чего никто другой – ни прирожденный, ни профайлер – никогда не поймет.
Если бы я выбрала Майкла, Дин понял бы.
Я двинулась к крыльцу, к Дину, ускоряясь с каждым шагом. Майкл окликнул меня.
– Кэсси!
В его голосе проступили искренние эмоции – просто намек на что-то, но я не могла распознать на что. Я оглянулась через плечо, но разворачиваться не стала.
– Да?
Майкл посмотрел на меня, и в его ореховых глазах отразилась смесь эмоций, которые я не могла различить.
– Если бы в лесу оказался я, если бы я поехал с Бриггсом, если бы меня ты увидела в ту секунду…
«…Был бы это я?» Он не закончил вопрос, и я на него не ответила. Я пошла к дому, а он продолжил вышибать окна у разваливающейся машины.
– Ага, – сказал он, и ветер донес до меня его слова, – так я и думал.
Спустя три недели…
В день, когда у меня прошел последний синяк, мы написали итоговый экзамен за курс средней школы. В этот же день агент Стерлинг вернулась в наш дом.
Когда мы впятером вернулись с экзамена, она раздавала указания грузчикам, а сама держала в руках большую коробку. Волосы у нее были небрежно завязаны в хвост на затылке, выбившиеся пряди прилипли к потному лбу. Сегодня она надела джинсы.
Я оценила изменения в ее внешнем виде, а также тот факт, что вещи Бриггса вынесли из его кабинета. Что-то изменилось. Куда бы ни завел ее поиск себя, какие бы воспоминания ни пробудило похищение, она пришла к какому-то решению, к чему-то, с чем она могла жить.
Стоявший рядом Дин посмотрел вслед Стерлинг, которая скрылась в своей комнате. Интересно, вспоминал ли он ту женщину, какой она была пять лет назад. Интересно, какое отношение к той женщине имела нынешняя Стерлинг.
– Думаете, это терапевтично – когда все вещи твоего бывшего мужа вытаскивают из дома? – спросил Майкл, когда мимо прошли грузчики со столом Бриггса.
– Есть только один способ узнать. – Лия двинулась в том же направлении, в котором скрылась агент Стерлинг. Через долю секунды мы последовали за ней.
Почти все следы Бриггса исчезли из кабинета: вместо складной кушетки стояла нормальная кровать. Стоя спиной к нам, Стерлинг поставила коробку на кровать и открыла ее.
– Как экзамен? – спросила она, не оборачиваясь.
– Блестяще, – ответила Лия. Она намотала на указательный палец прядь темных волос. – А как психологическая оценка агента федеральным ведомством?
– Как-то так. – Стерлинг повернулась к нам. – Как ты, Кэсси? – спросила она. Что-то в ее тоне подсказывало мне, что она знает ответ.
Говорят, что сломанные кости становятся крепче. В хорошие дни я убеждала себя, что так и есть, что каждый раз, когда мир пытается сломать меня, я становлюсь немножко прочнее. В плохие дни я подозревала, что всегда была сломана, что какие-то части меня никогда не станут нормальными и что именно благодаря этому я хорошо делаю свою работу.
И благодаря этому место, где мы находились, и те, кто в нем жил, стали для меня домом.
– Я в порядке, – ответила я. Лия воздержалась от комментариев по поводу моего ответа. Слоан, стоявшая рядом, наклонила голову набок, озадаченно глядя на Стерлинг.
– Вы вернулись, – сообщила Слоан агенту, наморщив лоб, – вероятность вашего возвращения была довольно низкой.
Агент Стерлинг снова повернулась к коробкам.
– Когда шансов мало, – произнесла она, доставая что-то из одной из них, – ты меняешь правила.
Выражение лица Слоан оставляло мало сомнений в том, что она считала это утверждение несколько сомнительным. Я слишком задумалась о том, что Стерлинг имела в виду, когда сказала, что меняет правила, и потому не уделила достаточно внимания вероятностям или шансам.
Тебя похоронили заживо в стеклянном гробу, и у тебя на груди спит кобра. Я вспомнила игру, в которую играли Стерлинг и Скарлетт Хокинс. Невозможные ситуации требуют невозможных решений. Вероника Стерлинг приехала сюда, намереваясь распустить программу, а теперь она переезжала жить в этот дом.
