Что случится на пятый день? Ответ на этот вопрос знали мы оба.
– Почему последовательность Фибоначчи? – спросила я.
– Может, я из тех, кому нужно, чтобы все сходилось, – сказал Дин. – Каждое число в последовательности Фибоначчи – сумма двух предыдущих. Может, то, что я делаю, – часть последовательности. Каждое убийство превосходит следующее.
– Тебе это нравится? – вслух спросила я. – То, что ты делаешь? Доставляет удовольствие?
Пальцы Дина застыли в моих волосах.
Доставляет удовольствие?
И тогда я осознала, как Дин мог понять этот вопрос. Я села и повернулась к нему.
– Ты не такой, как он, Дин.
Я провела рукой по его подбородку. Дин больше всего боялся, что в нем было что-то от отца. Психопатия. Садизм.
– Я знаю, – ответил он.
«Ты знаешь, – подумала я, – но ты не веришь».
– Верь мне, – прошептала я.
Он положил ладонь мне на щеку и кивнул – всего раз, едва заметно. У меня сдавило грудь, но внутри будто что-то поддалось.
Ты не такой, как твой отец.
То, что случилось с мамой, – не моя вина.
Чувствуя, будто сердце бьется у самого горла, я встала. Пошла за флешкой с файлами о маме. А потом вернулась и вложила ее ему в руку.
– Открой их, – сказала я ему совсем тихо, потому что слова застревали в горле. – Открой их, потому что я не смогу.
Глава 16
Скелет завернут в темно-синюю шаль.
Я сидела перед компьютером рядом с Дином, открывая одно фото за другим, и чувствовала, как палец тяжелеет с каждым кликом.
Давно засохший цветок вложен в левую руку скелета.
Ожерелье у нее на шее, цепочка болтается в грудной клетке.
Пустые глазницы смотрели на меня из черепа, в котором не осталось плоти. Я смотрела на его очертания, ожидая вспышки узнавания, но ощущала лишь, как желчь поднимается к горлу.
Ты срезал мясо с ее костей. Эксперты пришли к выводу, что это было сделано после смерти, но это слабо утешало. Ты уничтожил ее. Ты разрушил ее.
Дин положил ладонь мне на затылок. Я здесь.
Я сглотнула, подавляя тошноту, которая становилась невыносимой. Раз. Другой. Третий – а потом перемотала к следующей фотографии. Их были десятки – фото грунтовой дороги, на которой ее похоронили. Фото строительной техники, которая выкопала простой деревянный гроб.
Ты завернул ее кости в одеяло. Ты похоронил ее с цветами. Ты нашел для нее гроб…
Я заставила себя дышать и переключилась с фотографий на чтение официального отчета.
Согласно данным патологоанатома, на скелете осталась зарубка – на внешней стороне одной из костей ее руки – она защищалась от ножа, который буквально рассек ее руку до кости. Результаты лабораторного анализа показывали, что кости перед тем, как захоронить, обработали какими-то химикатами. Из-за этого останки было сложно датировать, но анализ места преступления позволял сделать вывод, что маму похоронили через несколько дней после того, как она исчезла.
Ты убил ее, а затем стер с лица земли. Ни кожи на костях. Ни волос на голове. Ничего.
Пальцы Дина мягко разминали мне мышцы шеи. Я отвела взгляд от компьютера и посмотрела на него.
– Что ты видишь?
– Заботу. – Дин помолчал. – Почтение. Сожаление.
Мне захотелось сказать, что мне все равно, чувствовал ли убийца сожаление. Мне было все равно, что она была для него так важна, что он не стал просто сбрасывать ее тело в какую-нибудь яму.
Не тебе ее хоронить. Не тебе ее чтить, больной сукин сын.
– Думаешь, она его знала? – Мой голос казался далеким мне самой. – Это ведь единственное объяснение тому, что мы видим? Он убил ее в состоянии аффекта, а потом об этом жалел.
Забрызганная кровью гримерная, которая навсегда отпечаталась в моей памяти, говорила о доминировании и гневе; место захоронения, как сказал Дин, о почтении и заботе. Две стороны одной монеты – а если их совместить, получается, что это не был случайный акт насилия.
Ты забрал ее с собой. Я всегда знала, что тот, кто убил маму, забрал ее из ее комнаты. Была она жива или мертва, когда он это сделал, полиция установить не смогла, хотя с самого начала они знали, что, если она потеряла столько крови, шансы выжить почти нулевые. Ты забрал ее с собой, потому что она была тебе нужна. Ты не мог оставить ее, допустить, чтобы ее похоронил кто-то другой.
– Наверное, он ее знал. – Голос Дина заставил меня вернуться в настоящее. Я заметила, что на этот раз, говоря об этом деле, он не использует слово «я». – А может, он наблюдал за ней издали и убедил себя, будто их отношения взаимны. Будто она знает, что он смотрит. Будто он знает ее так, как никто другой.
Мама зарабатывала на жизнь, выступая в роли «экстрасенса». Как и я, она хорошо умела читать людей – достаточно хорошо, чтобы убеждать их, будто у нее есть связь с «той стороной».
Она предсказала что-то тебе? Может, ты приходил на ее представление?
Я порылась в памяти, но все лица в толпе будто сливались в одно. У мамы было много клиентов. Она провела множество представлений. Мы переезжали настолько часто, что сходиться с людьми не было смысла. Никаких друзей. Никакой семьи.
Никаких мужчин в ее жизни.
– Кэсси, посмотри на это. – Дин снова обратил мое внимание на экран. Он увеличил одну из фотографий гроба. На поверхности дерева была вырезана какая-то эмблема – семь маленьких кругов, которые складывались в семиугольник вокруг символа, похожего на знак плюс.
«Или, – подумала я, размышляя о сожалениях, погребальных ритуалах и монстре, который вырезал этот символ, – на крест».
Глава 17
Глубокой ночью я все же уснула. Мне снились мамины глаза, широко посаженные, подведенные тушью, так что они казались невозможно большими. Мне снилось, как она в тот день прогоняла меня из гримерки.
Мне снилась кровь, и на следующее утро я проснулась, ощущая, как что-то липкое капает мне на лоб – капля за каплей. Я резко распахнула глаза.
Надо мной стояла Лия, держа в одной руке соломинку, а в другой – банку газировки. Она убрала палец с верхнего отверстия соломинки, и мне на лоб упала очередная капля.
Я вытерла ее и села осторожно, чтобы не разбудить Дина, который лежал на кровати рядом со мной, по-прежнему одетый.
Лия сунула соломинку в рот, высосала оставшуюся в ней жидкость, а затем ткнула ее обратно в банку. Ухмыляясь, она покосилась на спящего Дина, затем, подняв бровь, взглянула на меня. Когда это не вызвало никакой реакции, она тихо цыкнула языком. Я встала, и ей пришлось сделать шаг назад.
– Это не то, что ты думаешь, – глухо сказала я.
Лия задумчиво покрутила соломинку между средним и большим пальцами.
– Значит, вы вовсе не засиделись допоздна, изучая информацию на той флешке, которую дала тебе агент Стерлинг?
– Как ты…
Лия перебила меня и повернула мой по-прежнему открытый ноутбук экраном ко мне.
– Восхитительное чтиво.
У меня внутри все упало. Лия знает. Она прочитала документы, и она знает.
Я ждала, что Лия скажет что-то еще о файлах, что были на компьютере. Она молчала. Потом ушла в свою спальню. Через некоторое время я двинулась следом, как она и рассчитывала. Мы вышли на балкон.
Лия закрыла за нами дверь, потом уселась на перила. Мы были в сорока этажах от земли, и она сидела на перилах, идеально балансируя, и смотрела на меня сверху.
– Что? – спросила я.
– Если ты скажешь Дину хоть слово из того, что я собираюсь сказать тебе, я буду отрицать сам факт этого разговора. – Лия говорила непринужденно, но я верила каждому ее слову.
Я приготовилась принять удар.
– Ты делаешь его счастливым. – Лия слегка прищурилась. – Насколько это вообще возможно для Дина, – поправилась она. – Насчет точных цифр нужно спросить Слоан, но, по моим оценкам, его мрачные периоды сократились на двести процентов с тех пор, как между вами возникло… вот это вот, то, что возникло между вами.
