Ронни – сокращенно от Вероника – то есть агент Вероника Стерлинг.
– Заключенный по имени Роберт Миллс. – Джуд говорил отрывисто, а мои пальцы уже потянулись к краю папки. – Обвинен в убийстве бывшей жены. Убит в тюрьме незадолго до оглашения приговора.
Человек, с которым общался Реддинг. Я крепче сжала край папки. Тело его жены так и не нашли. Ее забрали, как мою мать.
Я открыла папку. Джуд коснулся моего подбородка, и его загрубевшие пальцы мягко заставили меня повернуться к нему.
– Кэсси, девочка, не спускайся в эту кроличью нору одна.
Глава 17
Информация в папке оказалась скудной. Роберт Миллс обвинялся в убийстве бывшей жены. Несмотря на то что ее тело так и не нашли, материальных улик было предостаточно. Его ДНК обнаружили на месте преступления, которое было залито кровью его бывшей жены. Он и раньше применял насилие. Мэлори Миллс жила под другим именем; Роберт незадолго до преступления выяснил ее адрес. Полиция нашла на месте преступления три окровавленных пули, и на каждой обнаружили ДНК Мэлори. Эксперты исследовали пистолет, который нашли в мусорке неподалеку, и установили, что из него выстрелили по меньшей мере шесть раз, так что полиции оставалось только принять версию, что остальные три пули остались в теле жертвы.
Пистолет был зарегистрирован на ее бывшего мужа.
Тебя оставили, раненую и истекающую кровью, на полу больше чем на пять минут. Повсюду были лужи крови – больше 42 % крови, которая была в твоем теле.
Дин, сидевший рядом, изучал фото с места преступления на экране телефона. Агент Стерлинг, наверное, сейчас прикалывала их распечатки к стене в подвале – еще один кусочек мозаики. Я предпочла обдумывать то, что прочла, пока мы были в самолете, в другом месте.
На кладбище.
Я смотрела на мамино имя, вырезанное на могильном камне: «Лорелея Хоббс». Еще до того как мы похоронили тело, я знала, что останки, которые мы опустим в могилу, ей не принадлежат. Теперь я пыталась осознать тот факт, что они могут принадлежать Мэлори Миллс. Не первый раз я задумывалась о том, что моей маме пришлось отнять чужую жизнь, чтобы сохранить свою. Но теперь я не просто думала о теле, лежавшем на глубине два метра под нами, я думала о живой, дышащей женщине, помнила о ней, когда снова просматривала улики, которые использовались, чтобы обвинить в убийстве ее бывшего мужа.
Три исчезнувших пули. Я представила, как лежу на спине, как пули обжигают живот, грудь, ногу. Ты бы потеряла сознание. Без немедленной медицинской помощи ты бы умерла.
– Но Мастера выбрали тебя, – сказала я так тихо, что сама едва расслышала эти слова. – Так же, как они выбрали мою мать.
Если я была права, Мэлори Миллс не погибла от тех выстрелов. Мастера стреляли в нее, а потом спасли. Они забрали ее, подставили ее мужа, а потом, когда ее раны зажили, заставили сражаться насмерть с ее предшественницей. Они удерживали ее силой – до тех пор, пока не забрали мою мать.
– Что у них общего? – тихо спросил Дин.
– Мэлори было слегка за двадцать. – Я вернулась к фактам. – Маме на момент исчезновения было двадцать восемь. Обе молодые, здоровые. У Мэлори были темные волосы. У мамы – рыжие. – Я старалась не вспоминать мамину заразительную улыбку, то, как она танцевала под снегом. – Обе пережили насилие.
Мама сбежала из дома в шестнадцать, чтобы скрыться от отца, который был агрессивнее, чем отец Майкла. А Мэлори Миллс? Не просто так она жила под другим именем, не просто так окружной прокурор смог осудить Роберта Миллса, хотя тела не нашли.
Вы выбираете женщин, которые уже сталкивались с насилием. Вы выбираете тех, кто способен бороться. Вы выбираете тех, кто сумел выжить. А потом заставляете их совершать немыслимое, чтобы остаться в живых.
Я хотела подойти ближе к Дину. Коснуться своими губами его губ, забыть о Мэлори Миллс, и об имени матери на могильном камне, и обо всем, что я прочитала в этой папке.
Но я не могла.
– Когда я ездила к твоему отцу, он цитировал мне Шекспира. «Бурю». «Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!»
Дин достаточно хорошо знал своего отца, чтобы прочесть между строк.
– Он имел в виду, что, может быть, мама не у них в плену. Может быть, она одна из них.
– Мы не знаем, что эти монстры делали с ней, Дин. Мы не знаем, на что ей пришлось пойти, чтобы выжить. – Меня пробрал холодок, хотя я по-прежнему чувствовала тепло, исходящее от Дина. – Мы знаем, что она не просто очередная жертва. Она Пифия. Богиня правосудия – вот как назвал ее Найтшейд. – Судья и присяжные. Словно она одна из них.
– Не по доброй воле. – Дин сказал то, что мне нужно было услышать. Но правдивыми его слова от этого не стали.
– Она выбрала убить женщину, которую мы похоронили. – Произнести это вслух было все равно что сорвать повязку с раны и с ней пять-шесть слоев кожи.
– Твоя мать выбрала жить.
Именно это я повторяла себе последние десять недель. Я провела несчетное количество ночей, глядя на потолок и размышляя: сделала бы я то же самое, если бы мне пришлось бороться за свою жизнь? Смогла бы я убить другую женщину – предыдущую Пифию, которую заставляют биться со мной насмерть, – чтобы спасти себя?
Как и десятки раз до того, я попыталась поставить себя на место матери, представить, каково ей пришлось после того, как ее забрали.
– Я очнулась почти в полной темноте. Я должна была быть мертва, но я была жива. – Потом мама подумала бы обо мне, но это я пропустила и перешла к мыслям, которые наверняка проносились в ее голове, когда она пыталась разобраться, что случилось. – Они порезали меня. Ударили ножом. Они подвели меня к краю смерти. А потом вернули.
Сколько еще женщин, кроме моей матери и Мэлори Миллс, могли рассказать такую же историю? Сколько Пифий уже было раньше?
Вы ждете, пока они поправятся, а потом…
– Они заперли меня в комнате. Я была не одна. Ко мне подошла другая женщина. У нее был нож. И рядом со мной лежал нож. – Мое дыхание стало прерывистым. – Я знаю, почему они были так близки к тому, чтобы убить меня, и почему они меня вернули. – Мне казалось, что мой голос даже звучит как мамин. – Они хотели, чтобы я посмотрела Смерти в глаза. Они хотели, чтобы я знала, каково это, чтобы знала без тени сомнений, что не готова умирать.
Я взяла нож. Я сражалась. И я победила.
– Мастера выслеживают этих женщин. – Дин возвращал меня из тьмы. Он не использовал местоимений, которые мы применяли при профайлинге, не говорил «я», «мы» или «ты». – Они наблюдают за ними. Они знают, через что они прошли, знают, как они выжили.
Я шагнула вперед, так что могла бы положить голову ему на грудь.
– Они следили за моей мамой – несколько недель, месяцев или лет, а я даже не могу вспомнить всех городов, где мы жили. Я – лучший свидетель, что у нас есть, а я не помню ни одной полезной детали. Ни единого лица.
Я пыталась. Я провела в этих попытках не один год, но мы так часто переезжали. И каждый раз мама говорила мне одно и то же.
Дом – это не место. Дом – это люди, которые тебя любят. Всегда, вечно, несмотря ни на что.
Всегда, вечно, несмотря ни на что.
Всегда, вечно…
И тогда я вспомнила: я была не единственным человеком, которого мама обещала любить. Я не была единственным свидетелем. Я не знала, что сделали с моей мамой и в кого она превратилась. Но кто-то другой знал. Кто-то знал ее. Кто-то ее любил.
Всегда, вечно, несмотря ни на что.
Глава 18
Моя сестра, Лаурель, казалась маленькой для своего возраста. Педиатр предположил, что ей около четырех – здорова, за исключением нехватки витамина D. Это, в сочетании с бледной кожей и теми скудными сведениями, которые мы узнали у самой Лаурель, привело нас к выводу, что она бо́льшую часть жизни провела взаперти – вполне вероятно, под землей.
