За три года у Франчини было время на то, чтобы вовлечь в свои махинации Сартора, так что эти имена можно было соединить двунаправленной стрелкой. А потом появился дотторе Никерсон и стал добывать золото на участке, который Франчини давно застолбил. И что было дальше? Какие варианты?
Брунетти встал и подошел к окну. Церковь Сан-Лоренцо, расположенную в дальнем конце кампо, через канал, недавно вновь открыли для посещения. Археологические раскопки там, пусть и с перерывами, продолжались, и иногда дверь церкви была заперта, а на следующий день открывалась. Комиссар некоторое время наблюдал за посетителями, входившими и выходившими из храма: часть из них была в белых защитных комбинезонах и желтых касках, часть – в костюмах и галстуках.
Брунетти вернулся к столу, а его мысли вернулись к покойному Франчини. Пока тот без сознания или мертвый лежал на полу, убийца имел свободный доступ к книгам, однако фолианты, несмотря на ветхость, заметную даже неискушенному, уцелели. Убийца задержался лишь для того, чтобы помыть обувь.
Как можно избавиться от пары ботинок или сапог? Или он настолько глуп, что сохранил их? Он выбросил обувь в мусорный бак? Или в воду?
Брунетти набрал номер Боккезе.
Криминалист ответил после восьмого гудка:
– Что там еще, Гвидо?
– Кровь на полу, в которую наступил убийца… Ее можно отмыть с обуви?
Интересно, хоть кто-нибудь звонит Боккезе, чтобы спросить, когда лучше высаживать георгины и победит ли Юве [339] в Лиге чемпионов?
Ждать ответа пришлось около минуты.
– Следы крови Франчини обнаружены в кухонной мойке, – сказал криминалист.
– А отпечатки пальцев?
– Я бы сказал тебе об этом, ты так не думаешь?
– Думаю. Ну конечно. Извини! А мог ли преступник удалить следы крови?
– Нет. Смыть ее можно, удалить полностью – нет. На нем была обувь с «вафельной» подошвой – худшее, что мог надеть убийца. – После паузы Боккезе добавил: – Если он смотрит телевизор, то все это знает и избавится от сапог.
– Спасибо, – сказал Брунетти. – Ты мне очень помог.
Боккезе хмыкнул.
– Ты отвлекаешь меня от своих же книг, Гвидо!
Он засмеялся, и в трубке послышались гудки.
Брунетти решил, что такие разговоры и мысли не то, чего ему хотелось бы в замечательный весенний день. Он позвонил домой и спросил у Паолы, не желает ли она встретиться с ним на набережной Дзаттере и прогуляться, а потом пообедать на летней площадке какого-нибудь ресторана поближе к рива.
– А дети? – спросила она исключительно ради проформы, тоном, который Гвидо прекрасно знал.
– Оставь им обед и записку, и давай встретимся в «Ни́ко», выпьем по бокалу. А потом прогуляемся вниз по набережной и там пообедаем.
– Отличная мысль! – сказала Паола. – Но тогда ты лишишься гноччи и рагу.
Мужчина, менее искушенный в супружеских отношениях, ответил бы, что те же блюда можно заказать и в ресторане, чем навлек бы на себя бурю.
– Жаль, такое мне не хотелось бы пропустить!
– Могу сварить половину клецек детям, а что останется, мы съедим с тобой на ужин, – предложила Паола.
– Вряд ли у нас будет аппетит, если мы наедимся до отвала моэ́кке, – произнес Брунетти, предвкушая удовольствие от поедания деликатесных мягкопанцирных крабов, первых в этом сезоне.
– Ты? – спросила Паола своим лучшим, наигранно-невинным тоном. – Не захочешь ужинать?
– Очень смешно!
Предупредив жену, что немедленно выходит, Брунетти повесил трубку.
Он удержался от соблазна рассказать ей о своих подозрениях насчет сотрудников Мерулы, поэтому обед прошел прекрасно. Гвидо с Паолой даже договорились поехать этим летом к морю – только неясно, к которому. Они вместе вернулись на остановку речного транспорта «Академиа» и разъехались оттуда в разные стороны. Брунетти было ужасно неприятно – впрочем, как и всегда, – видеть, как Паола уезжает. Сколько он ни корил себя за это (мол, это не по-мужски!), опасения, что здесь, в самом мирном из городов, с его супругой, едва она скроется из глаз, обязательно что-нибудь случится, никуда не делись. На него накатывал навязчивый страх – и так же быстро отступал, при каждой разлуке, постоянно. Но признаться ей в этом у Брунетти до сих пор не хватило мужества.
Они с Паолой задержались за кофе и легкомысленной болтовней, поэтому в квестуру он вернулся после четырех и с порога заметил синюю пластиковую папку. Внутри, как Брунетти уже знал по опыту работы с криминалистами, его ожидал отчет Боккезе. Документ просто принесли и оставили на рабочем столе комиссара. Отчет оказался двухстраничным: на первой был перечень обработанных книг, на второй – людей, чьи отпечатки обнаружили на переплетах.
Ко всем книгам прикасался Франчини. Отпечатки Сартора были на всех фолиантах, украденных из Мерулы. Отпечатки дотторессы Фаббиани – только на трех.
Может, судью это и не впечатлит, но для Брунетти этого было вполне достаточно, чтобы сесть за стол и вернуться к своим схемам. Он заштриховал кружки с фамилиями «Франчини» и «Сартор». Пора переходить к активным действиям! Брунетти позвонил Гриффони и попросил ее прийти. Ему хотелось убедиться в том, что и для нее этих доказательств вполне достаточно.
22
Да, так и оказалось.
– Как в легенде о троянском коне, – сказала Клаудиа и улыбнулась. – Он во вражеском стане, ему доверяют. Бога ради, обязанность охранника – следить, чтобы с книгами ничего не случилось. Разве кто-нибудь встревожится, увидев, как он выходит с книгой из хранилища? Кто станет заглядывать в сумку, с которой он вечером возвращается домой?
– А Франчини? – спросил комиссар.
Клаудиа так долго молчала, что он решил – ей нечего добавить.
– С ним мы уже не сможем поговорить. А вот с Сартором – сможем, – все-таки ответила она.
– Сейчас?
– Время еще есть. Мы успеем доехать до Мерулы, там и побеседуем.
Брунетти решил, что лучше позвонить и уточнить, на месте ли охранник, и не ошибся: оказалось, что два дня назад жена Сартора позвонила в библиотеку и сообщила, что он очень болен и не выйдет на работу, пока не поправится.
Чтобы не вызвать подозрений чрезмерной заинтересованностью Сартором, Брунетти сказал собеседнику – скорее всего, это был парень с первого этажа, дежурный, – что хочет расспросить Пьеро (он нарочно назвал охранника по имени, Пьеро, и произнес это очень дружелюбным тоном), не вспомнил ли он еще что-нибудь важное из разговоров с Никерсоном, но, конечно же, готов подождать до следующей недели.
На вопрос парня, есть ли в деле подвижки и надеются ли они вернуть книги в библиотеку, Брунетти печально ответил, что вряд ли. Случись так, что они с Сартором свяжутся, лучше, если ему скажут, что полиция не рассчитывает найти украденное.
Повесив трубку, комиссар пересказал Гриффони ту часть разговора, которой она не слышала, хотя, конечно, догадаться обо всем было несложно.
Ее голос не мог бы прозвучать бесстрастнее, когда она сказала:
– Жена Сартора позвонила на следующий день после вашего с ним разговора. В день смерти Франчини.
Брунетти набрал номер синьорины Элеттры и спросил, есть ли в деле адрес Сартора. После короткой паузы она ответила, что охранник живет двумя калле ниже остановки «Академиа», назвала ну́меро чи́вико [340] и предупредила, где нужно будет свернуть налево, а после – направо.
Калле-ларга-На́ни… [341] Брунетти не был там уже много лет, десять, а может, и больше. Кажется, на углу стоит табачная лавка, но кроме этого Брунетти ничего не вспомнил. Они с Гриффони сели на вапоретто, номер второй, вышли на «Академиа» и без труда разыскали нужный дом – четыре двери от табакайо, сохранившейся до сегодняшнего дня.
