Праздничный коридор (СИ) - Ильянкова Валентина Михайловна

— Василина Дмитриевна, а как она учится в школе?

— Зосенька отличница.

— Это очень хорошо. Отделение не имеет право выдавать направление на учебу, нам для этого не выделяются средства. Головной филиал наш в Горевске, там же и техникум расположен. Филиал постоянно обучает молодежь. Я на следующей неделе еду с предварительным отчетом в филиал и, думаю, смогу получить для вашей дочери направление на учебу. А пока Вы или дочь поднесите мне некоторые документики.

— Спасибо, Василий Петрович.

— Да, пока не за что.

Василий Петрович положил трубку и подумал: «Какая потрясающая женщина, сама смертельно больна, а продолжает заботиться о дочери. Да к тому, же еще и приемной».

Да, районный центр Ивановск небольшой городок, все знают друг друга. И слухи здесь расползаются со скоростью ветра — не успеешь в одном конце городка чихнуть, как во втором — уже здравия желают. Так и о болезни Василины все давно знали. Клятва Гиппократа писалась не для местных врачей.

О том, что его жена смертельно больна, узнал и Олег. Побежал морально поддержать Василину или помощь оказать? Вовсе нет. Ему вчера принесли повестку с предложением явиться в суд для развода и раздела имущества.

А зачем ему раздел и последующий развод? Ситуация сейчас складывается в его пользу. Он не будет разводиться — Василина долго не проживет, и делить ничего не нужно. Зойку вообще можно во внимание не принимать — официально Василина ее не удочерила. Это просто замечательно, что в свое время он, Олег, не дал согласие на удочерение.

Какой он дальновидный и как удачно все сейчас сложилось! В первую очередь Олег решил встретиться с Василиной и убедить ее отказаться от судебных разбирательств. Конечно, он сможет ее убедить — раньше она всегда послушно исполняла его требования. Даже свою любимую Зойку не удочерила, потому, что муж не позволил.

Олег по-хозяйски, без стука, рывком открыл дверь райисполкомовского кабинета. Василина, как он и ожидал, находилась на рабочем месте.

«Наверное, за рабочим столом и умрет, — подумал Олег, — однако, она не похожа на умирающего человека, только похудела и бледная, как сама смерть».

— Привет, есть дело — слова вылетали резко и отрывисто, Олег явно демонстрировал свое недовольство, — ты зачем, блин, заявление в суд написала? Что сами не можем договориться? Имущество, видите ли, она будет делить!

— А когда с тобой можно было договориться?

— А ты попробуй меня попросить, может, я и домой бы вернулся.

— Вот это совсем необязательно. Делиться ты давно уже начал, только без моего участия, просто забирал все и выносил, когда нас дома не было.

— А ты докажи!

— И доказывать не буду, что упало — то пропало. Все остальное поделит суд. И развод судом оформим, и фамилию я по суду поменяю — снова стану Ромашовой!

— Что ты затеяла? Отдай все мне и не судись. Тебе ничего уже не нужно — ты скоро умрешь, остались считанные денечки. Даже до суда ты, скорее всего, не доживешь. Так, что, давай, забирай заявление из суда.

Василина бессознательным движением прижалась к спинке стула — накатывала тошнота и слабость, тело стало покрываться холодной испариной.

Она боялась показать свою слабость перед этим ничтожеством, потянулась к стакану с водой и судорожно отпила глоток. Отпустило — вода ей всегда помогала собраться с силами.

Олег зорко за ней наблюдал: «Проняло, сейчас согласится. Я всегда умел ее убеждать!».

В это время в дверь кабинета тихонько постучали, а затем дверь приоткрылась, и в кабинет заглянулпредседатель райисполкома, Иван Сергеевич.

— Василина, ты, когда освободишься, то загляни ко мне, а лучше всего позвони мне по внутреннему телефону.

Василина кивнула.

— А ты, что здесь делаешь? — строго спросил Иван Сергеевич Олега.

— Здравствуйте, Иван Сергеевич! — подскочил со стула с протянутой рукой Олег, — Я вот Линочку пришел проведать. Может надо чего — с работы проводить или перекусить поднести горяченького, чайку там сладенького или картошечки.

— Понятно, — Иван Сергеевич не замечал протянутую руку Олега, — чаек-то Василина Дмитриевна предпочитает пить без сахара, а картошечкой и вовсе не балуется. А тебя, милейший, давайте-ка, я провожу до двери, и ты больше сюда без нужды не заходи. Все понял?

— Хорошо, Иван Сергеевич, хорошо, как скажите.

Олег быстро вышел из кабинета и аккуратненько прикрыл за собой дверь.

— Как ты, Лина?

— Спасибо, уже получше. Вы что-то спросить у меня хотели?

— Нет. Секретарь моя доложила, что к тебе твой благоверный явился. Вот я и заглянул, чтобы он тут чего не натворил. Зашел, а ты вся бледная и съеженная, я и догадался, что не иначе, как что-то требовать от тебя пришел. Ты уж, Линочка, извини, что грубоват я с ним был. Но ты, же знаешь, что никогда я его не уважал.

— Это вам спасибо, Иван Сергеевич, я бы так быстро его выпроводить из кабинета не смогла.

— Эх, Лина, Лина…

— Все хорошо, Ваня.

— У тебя все хорошо, а у меня — не очень. Паршиво на душе. Ты не перегружай себя излишней работой. Домой пораньше уходи, перерывы почаще делай. У тебя диван в кабинете стоит, дверь прикрой и приляг, отдохни. Коллектив в твоем отделе хороший, воспитанный — справятся. А про Олега забудь, сюда мы его больше не пустим. Я на вахте указание оставил.

— Спасибо, Ваня. И за указание спасибо. А еще я тебя, Иван, попросить хочу об одном одолжении. Ты выслушай меня, только не перебивай. Когда я умру, не хмурься, Иван, рано или поздно со всеми это случается. Так вот, когда я умру, то дай еще одно распоряжение, чтобы на моей могильной плите написали мою девичью фамилию. Ты помнишь — Ромашова я.

— Помню, Лина, я все помню. Только тебе рано думать об этом.

— Не рано, в самый раз. Исполнишь? А Олега я действительно видеть не хочу. Даже вот доверенность оформляю юристу, чтобы вместо меня принял участие во всех тяжбах с этим человеком. Ни видеть его, ни слышать о нем больше ничего не желаю.

Но Олег сам о себе напомнил. Сходил в суд и написал слезное заявление с просьбой об отсрочке суда — и причины веские нашел: жена тяжело больна, но очень благородна — любит его и поэтому хочет избавить от стрессов и забот о ее здоровье, поэтому и разводится. Но он ее тоже любит и должен оставаться с ней и в радости, и в горе. И суд перенесли — на три месяца. Имеет право ответчик попросить отсрочку — может и помирятся!

Окрыленный первым успехом Олег решил и с работы Василину уволить. Останется без работы — быстрее уйдет на тот свет. Расчет был простой — он напишет анонимку в райком партии и намекнет об интимных отношениях Ивана Сергеевича и Василины. Поэтому, дескать, и держит председатель райисполкома на работе больного человека, место которому — в больнице.

Анонимка в райком партии была написана и отправлена. Ивана Сергеевича в райком пригласил сам первый секретарь.

— Здравствуй, Иван. Проходи, присаживайся. Не догадываешься, зачем позвал?

— Давно не видел, вот и позвал.

— Не только. На тебя заявление поступило. Вот читай — забрал у секретаря, чтобы не зарегистрировала.

Иван Сергеевич прочитал и брезгливо откинул от себя исписанный корявыми строчками листок — почерк явно изменили, видимо, анонимщик с определенным стажем кляуз и оговоров.

— Ну, что скажешь? Жду твой комментарий.

— А, что тут скажешь? — вопросом ответил Иван Сергеевич.

— Ты хоть предполагаешь, чьи руки испоганили бумагу?

— Не только предполагаю, но твердо знаю, что анонимку состряпал Олег — бывший муж Василины. Она хочет с ним развестись и выселить из квартиры. Олег сам несколько месяцев назад ушел от нее и живет сейчас в общежитии с какой-то бабенкой. Сидят вдвоем и ожидают, когда Василина умрет, чтобы заселиться в ее квартиру на все готовое.

— А как же ее дочь?

— А, что дочь? По документам она ей не дочь. У девочки есть живая и здоровая мать, которая проживает в деревне. Василина так и не смогла удочерить свое любимое дитя. Ты ведь знаешь наши суровые законы — без согласия мужа органы опеки решение об удочерении принять не могут. А сейчас, чтобы как-то устроить дочку в жизни, Василина получила от нашего банкира направление в банковский техникум на обучение Зоси за счет средств банка. Девочка умная и трудолюбивая, думаю, что справится. Но вот выписаться Зосе из квартиры и прописаться по месту учебы придется. И если судом Олега не выпишут, то квартира останется за ним.