Анатомия безумия - Блэр Анна

Что, если вся ее жизнь – продукт больной фантазии дефектного рассудка, желающего развеять скуку?

Как можно быть уверенным в таких вещах, если хотя бы однажды задаться вопросом: что такое реальность? Как можно не сойти с ума, если не задвинуть эти идеи подальше, в самый темный и пыльный уголок сознания, куда даже бродящие от скуки мысли не смогут дотянуться?

Чайка с криком спикировала вниз, с самого края обрыва, под которым яростно пенился свинцовый океан.

Чайки не боятся высоты, потому что полет – неотъемлемая часть их природы. Чайки не задумываются ни о чем, кроме поиска отбившейся от косяка рыбешки, что допустит оплошность и взмахнет своим серебристым хвостом над мутной поверхностью воды.

И Джейн порой хотела бы быть чайкой. Такой же беззаботной и отважной, чтобы можно было расправить крылья и умчаться в бесконечное небо подальше от пыльных городов, заполненных озлобленными и грустными людьми. Подальше от общества, вынуждающего прожигать свою единственную жизнь в угоду другим. В никуда. Вот о чем порой мечтала Джейн, видя этих птиц.

Однако Джейн была всего лишь человеком. Она была рождена, чтобы платить счета за коммуналку, работать до пенсии и кормить государственный аппарат налогами со скромной зарплаты. Иной жизни Рид боялась. Боялась, потому что никто из ее родственников, друзей или знакомых иначе никогда не делал. Если все молчаливо приняли правила чужой игры, приходится притворяться, что тоже их знаешь. Приходится глушить собственную никчемность сутолокой дня и калейдоскопом навязанных целей.

Чайки не боятся высоты, а Джейн жить боится.

– Ты в порядке?

Роберт остановился и вглядывался в помрачневшие глаза коллеги. Он редко видел ее такой, чаще Джейн вилась рядом со смущенным или сосредоточенным выражением лица, именно поэтому этот внезапный порыв глубокой печали показался детективу странным. Девушка слабо покачала головой и, отклонившись от маршрута, пошла ближе к обрыву, с которого всего минутой ранее высматривала свою добычу чайка.

– Не говори, что ты собираешься прыгать, – вздохнул Роберт, направляясь за напарницей. – Ты мне еще тут нужна.

– Нужна? – переспросила она, перекрикивая внезапно налетевший ветер.

– Конечно. Мы же напарники.

– Как они тут живут? – после короткой паузы проговорила Джейн, неотрывно глядя на волны.

Раз за разом они разбивались о скалы и возвращались обратно, будто набираясь сил для нового тщетного наступления. Под ботинками детективов хрустела пожухлая трава, высушенная жестким ветром и низким солнцем, бледным пятном светящимся из-за вечных туч. В таком месте поистине можно почувствовать себя на краю мира: впереди не было ничего, кроме белесых барашков волн, а за спиной крохотный клочок земли, лишь немного тронутый уродливыми человеческими строениями.

– Привыкли, – пожал плечами Роберт. – Мы тоже ко многому странному привыкли. Человек – существо адаптивное и живучее. Похлеще таракана.

Человек привыкает всю жизнь. Пока он достаточно гибок, он может вынести что угодно, однако с первыми признаками закостенелости его шансы тают. К старости люди не хотят адаптироваться к новым правилам жизни, отчаянно цепляются за все, что напоминает им о золотых годах, когда тело было еще молодо, а сознание не блуждало в тумане прожитых лет. Старые люди смотрят в прошлое с теплой ностальгией, поэтому они не замечают угроз будущего. Не потому, что не могут, нет. Они не хотят. Не хотят видеть, как мир, который они знали, меняется до неузнаваемости. Не хотят видеть, как постарели их друзья, как поменялись улицы, как радостный и приветливый мир стремительно стал жестоким и незнакомым.

Роберт боялся в один день обнаружить, что его критичность вовсе не плод разумности и дотошности, а порождение упрямства. Того самого консервативно-слепого упрямства, что он так отчаянно презирал долгие годы, не сумев различить страх под маской отвращения. Палмер безусловно боялся в один день осознать, что он постарел. Боялся встретить седого старика в отражении мутного зеркала в ванной, боялся почувствовать боль в пояснице во время утренней зарядки. И ужас этот был обусловлен совершенно естественным страхом смерти.

– Такие странные ощущения здесь, – проговорила Джейн, убирая темные пряди волос от лица. – Я не могу это объяснить, но мне вдруг стало так бесконечно одиноко и тошно. Меня будто выпотрошили, а кожу натянули на старую, растрескавшуюся фарфоровую куклу…

Она захлебывалась в словах, которые никак не могли описать ее чувств. Все было не то и не тем, эти ощущения невозможно облачить в пару фраз.

– Тебе стоит поменьше общаться с пациентами, – серьезно ответил Роберт. – Это не очень хорошо влияет на психику. Ты и так слишком впечатлительная.

– И что предлагаешь? – нахмурилась Джейн. – Помню, как ты мне сказал уволиться и устроиться бариста в убыточной кофейне с напитками по десять долларов.

– Рекомендация все еще в силе. Ты не создана для этой работы. Не хватает стержня и выдержки для такого, – пожал плечами он. – Я от своих слов не отказываюсь. Но это не потому, что я тебя недолюбливаю.

– А почему?

– Потому что так будет лучше, чем через десять лет самой приехать в «Фаррер» и ощущать себя здесь как дома, – многозначительно ответил он. – Нам пора. Потом на воду посмотришь. В отпуск езжай или отгулы возьми. Иногда лишним не будет.

– Кто бы говорил, – пробормотала Джейн, возвращаясь на тропу.

***

Небольшой трехэтажный домик расположился почти на самом краю обрыва, оттесняемый к краю плотным изумрудным лесом. Рядом с входом располагалось несколько деревянных лавочек, поросшим мхом, и столики, усыпанные окурками. Строение выглядело бы полузаброшенным, если бы не редкий теплый свет из зарешеченных окон.

– Боятся, что работники сбегут? – усмехнулся мужчина, осматривая здание.

– Скорее боятся, что к ним прибегут, – пожала плечами его напарница.

Входная дверь была не заперта, внутри детективов ждал довольно аккуратный подъезд, который кто-то явно пытался облагородить растениями в горшках. Впрочем, фикусы не особо прижились и теперь торчали насмешливыми желтыми вопросительными знаками из кашпо.

– Нам нужна квартира номер 304.

– Смею предположить, что это просто дальняя квартира на третьем этаже, – произнес Роберт, направляясь к лестнице.

Эрик Фисбер жил на мансардном этаже. Перед входом детективы остановились. Без лишних слов Джейн достала из рюкзака две пары перчаток и бахилы. Убедившись, что все меры предосторожности для сохранения важных улик были соблюдены, Роберт достал ключ из внутреннего кармана пальто и отворил дверь.

На скошенной стене, служившей крышей дому, были наклеены многочисленные плакаты. Некоторые изображали металл-группы, другие имели не самое приличное содержание. Девушка выудила фотоаппарат и сделала несколько обзорных фотографий для дела.

– Ты по правому краю, я по левому, – кинул Роберт, и детективы разделились.

Детектив ощупал одеяло, из которого в воздух поднялись клубы пыли, медленно закружившиеся в свете тусклой лампы. Он поднял подушку и вытащил порнографический журнал.

– Раритет из прошлого века, – усмехнулся он, повернувшись к напарнице.

– А ты что хотел? На острове без интернета и постоянной связи все откатятся на пару десятков лет назад.

Роберт протряс журнал, однако кроме слипшихся страниц ничего обнаружено не было. Мужчина с отвращением положил его на место и приподнял матрас. Меж погнувшихся досок лежала свернутая пачка купюр и несколько блоков сигарет.

– Сколько там ему лет было? Четырнадцать? – пробормотал он.

– Роб! – возмущенно воскликнула Джейн, отрываясь от осмотра шкаф.

– Ханжа, – покачал головой Роберт.

Он уже хотел было опустить матрас, однако застиранная до дыр простынь приподнялась, обнажая глубокий разрез. Детектив нахмурился и рывком сорвал постельное белье.

– Что такое? – встрепенулась девушка.

– Иди сюда и фиксируй, – проговорил Роберт, натягивая перчатки сильнее.