Потом он словно выпить меня что-то заставляет, и я выпиваю. Это странный сон, однако заканчивается он очень сладко. Я забираюсь к Михаилу Александровичу на руки и крепко его обнимаю за сильную шею, утыкаюсь ему в плечо, вдыхая его запах. Мне жутко холодно, и я так хочу получить от него хоть каплю тепла, поделиться своей болью от потери близких, рассказать, как мне страшно и одиноко.
Это ведь сон, во сне же можно. По-настоящему я никогда не расскажу, не признаюсь, как мне тяжело все это время справляться одной с проблемами и переживать боль потери.
От Бакирова приятно пахнет дорогим одеколоном и сигаретами, он очень горячий, и я даже не могу обхватить его руками. У него очень широка спина и твердый торс… как камень.
А еще я говорю этому страшному бандиту, что он мне нравится, а он… целует меня куда-то в висок. И этот сон был бы просто идеальным, если бы, проснувшись, я не заметила перед собой Михаила Александровича наяву.
Злого и строгого. Сидящего в кресле напротив.
***
С ней явно было что-то не то. В последнее время я бываю в клубе редко, но каждый, мать его, раз я вижу мелкую, и то, что я вижу, мне не нравится. Она бледная, слабая и какая-то уж больно хилая.
Решаю накормить ее, но сразу жалею. Не потому, что в падлу дать ей кусок хлеба бесплатно, а потому, что Ангел есть нормально не может. Как все, не привлекая внимания.
Когда она апельсины те долбаные ест, облизывая их влажным языком, я смотрю и ненавижу ее. Потому что кукла их ест не как все люди, а так сексуально, что у меня просто встает. Ангел сосет и облизывает эти дольки апельсина, слизывает с них сок, тогда когда я смотрю на это и отчетливо представляю, что еще она может слизывать своим сладким языком.
Хочется знатно выругаться, подаю сигнал Тохе, чтоб свалил, потому как он тоже, походу, засмотрелся на Ангела. Мне же хочется ее накрыть хрустальным колпаком и смотреть, как она ест эти хреновы апельсины только для одного меня!
Пару дней назад Ангел дважды едва не падает в обморок, и я ее отпускаю раньше. Чтобы не мозолила мне глаза. Уж сильно много ее становится в последнее время. Она меня отвлекает, а точнее… привлекает. Даже не чем-то одним, а именно вся, полностью. Мне не нравятся мысли, которые приходят мне в голову, когда я смотрю на эту зеленую девчонку, поскольку мысли эти точно не о святом духе.
Мы с Тохой готовим новую поставку на осень. Еще больше в этот раз, так что наесться сможем все. Сегодня в клуб заваливаюсь на пять минут, но замечаю, что еще ни хрена не убрано, тогда как первые посетители уже есть.
– Где малая?
– Какая именно?
– Алена, не тупи.
– Лина? Ее не было сегодня, – лепечет Алена, а я сжимаю зубы.
– Где она?
– Я не знаю, ее и вчера не было. Похоже, наша младшенькая выдохнулась.
– Да она загуляла! Может, первая любовь, все дела там… – подошедшая к нам Маринка вставляет свои пять копеек, а я беситься почему-то начинаю.
– Тоха, на контроле тут.
– Стой, Бакир, а как же договор? Я подписал уже.
– Потом, – доставая ключи от машины, чеканю я.
Я помню ее адрес наизусть, хотя был там всего дважды. Хочу проверить, просто убедиться, хотя знаю прекрасно, что мне нет до этой девчонки никакого дела и быть не должно!
Доезжаю быстро, поднимаюсь в квартиру. На удивление, не заперто. Хоть я могу войти, хоть еще какой хер. Говорил же закрываться, блядь! Так и послушала.
– Ангел.
В квартире темно и ебать как холодно. На улице и то теплее. Дубарь просто отменный.
Нащупываю свет, включаю. Все аккуратно сложено, не похоже, что квартиру обнесли, тогда какого черта тут происходит…
Прохожу по коридору, не разуваясь. На кухне пусто, в гостиной тоже. Спальню еще нахожу. Нормальная обстановка, чисто все. Просто, конечно, но у большинства сейчас так.
Включаю свет в спальне и вижу, что на кровати кто-то есть. Лежит под горой одеял, макушка только выглядывает да волосы русые струятся по подушке.
Если я ошибся и она принимает, шкуру спущу. Живьем.
– Хм… Ангел, – зову басисто, но она не отвечает. Совсем, и я быстро теряю терпение. Одним махом отбрасываю этот ворох одеял с нее и тут же жалею. Ангел в одной только белой майке лежит и коротких шортах, открывающих ее точеные, уж больно худые ноги.
Заставляю себя глаза отвести и не пялиться на нее, на ее небольшую грудь без лифчика, с явно розовыми маленькими сосками, но, как ни странно, девочка не реагирует на мое присутствие.
Она лежит на боку, поджав ноги, обхватив себя руками, и дрожит. Сильно. Хоть что с ней делай, раскладывай и трахай. Походу, ей по херу сейчас.
Сажусь на край кровати. Разворачиваю ее на спину, как куклу. Прикладываю руку к ее лбу. Горит. Ну зашибись.
***
– Эй, кукла! Давай просыпайся.
Ее пушистые ресницы трепещут, губы очень сухие, потрескались, на шее быстро пульсирует венка.
Самым верным решением сейчас было бы просто свалить отсюда, но я не делаю этого. Даже не знаю почему, просто не делаю.
– Ангел, – зову уже громче, и девчонка все же отрывает глаза, а там туман. Поволока изумрудов, но глаза красные, уставшие и больные от явно высокой температуры.
– Мне холодно… – щебечет, едва шевеля языком, бухтит как паровоз, однако вовсе не прикрывается, будто не узнает.
Знатно выругавшись, я поднимаюсь и начинаю шарить по шкафчикам. Ну хоть что-то же должно быть в этой хате, хоть какая таблетка чертова!
Не найдя ни хрена в комнате, иду на кухню. Самая обычная, простая даже. Открыв шкафы в поисках аптечки, замечаю, что они пустые. Реально нет в них ни хрена! На всякий случай проверяю холодильник и кладовку. Одна полупустая банка варенья. Все. Чем, блядь, она питается? Святым воздухом?!
Зарплату же выдали, не обидел. Ладно, разберемся.
Откапываю, наконец, маленькую коробку лекарств. Есть нужные таблетки от температуры. Отлично, только почему она не взяла их, докторша будущая, мать ее!
Беру стакан воды и таблетки. Иду в спальню. Малая снова под одеяла забралась, к стене подлезла, одну только голову видно.
– Ангел, иди сюда.
Достаю ее из этих одеял. Горячая, дрожит вся, аж подкидывает ее.
– Х… холодно. Мне. Мам, это ты? Не уходи…
И бухтит снова, держась маленькими ладонями за шею и грудь. Блядь, она же ребенок еще совсем. Маму зовет. Черт возьми.
Чертыхаюсь и сажусь на корточки. Поднимаю ее, придерживаю голову.
– М-м-м… Нет…
Кукла пытается махать руками, но я, конечно, сильнее. Спина напрягается оттого, что к малой не я мог зайти, а кто угодно, и она в таком состоянии ни хрена бы не смогла сделать, вот реально, ни хрена!
– Нет… Пусти!
Махает руками, приходится их поймать одной своей и тут же стиснуть зубы, ощутив нежность ее кожи.
– Пей! Открывай рот! Давай. У тебя температура. Запивай водой.
Заталкиваю эту таблетку с трудом в ее сухие губы, но кукла ее все же выпивает.
Сажусь на край кровати, однако тут же жалею. Видно, чувствуя тепло, Ангел ко мне подлезает и облепляет меня руками за шею. К плечу прижимается, а я не шевелюсь. Каменным словно становлюсь, охреневаю просто от этого ее закидона.
Черт возьми, ну какого черта я вообще сюда поплелся? Однако не отталкиваю ее. Не трогаю Ангела, вообще не касаюсь, хотя руки горят. Так сильно мне хочется прижать ее к себе, вдохнуть запах волос, коснуться тела.
Словно находясь в бреду, девочка начинает реветь. По-настоящему, притом с силой меня руками обхватив, сила, оказывается, у нее все же есть.
– Мне страшно… так страшно! – шепчет, и я чувствую, что от ее слез у меня уже кофта мокрой стала.
– Не бойся ничего.
Осторожно руку прикладываю к ее худым лопаткам через майку. Никого в жизни не успокаивал, и тут на тебе, дожил, блядь.
– Я боюсь попасть в детдом. Я осталась одна. Никому я не нужна. Никому.
