Последний Рейс - Грей Анна

Я осталась стоять у своего забора, пытаясь унять дрожь в коленях. Степан медленно опустил крышку кузова. Оставшиеся покупатели неслышно разошлись. Лишь баба Нина качнула головой и скрылась в подворотне, что-то шепча себе под нос.

– Спокойной ночи, – бросил мне Степан, запирая замок.

– Спокойной, – отозвалась я тихо.

Он поднялся в кабину. Прежде чем тронуться с места, бросил долгий взгляд в сторону двора Морозовых. Через минуту мотор взревел, и фургон тронулся. Я постояла, провожая взглядом красные огоньки, пока они не растаяли во мгле за поворотом.

Я на негнущихся ногах дошла до крыльца и спряталась в доме, закрыв дверь на засов. Сердце ещё долго не желало успокаиваться. Я приоткрыла дверь в комнату сына: Илюша мирно спал, уткнувшись носом в плюшевого мишку. Глядя на него, я ощутила, как постепенно отходит тревога. Ради этого спокойного сна стоило начать новую жизнь.

В тот момент я ещё не знала, что тьма уже поджидает за дверью.

Глава 2.

Мне не спалось. Я лежала на диване в гостиной, укутавшись старым маминым пледом. В ушах всё ещё звучали недавние сцены: Вера, испуганно жмущаяся ко мне в фургоне; бешеные глаза Петра. Я пыталась отогнать эти образы, но стоило прикрыть веки, как голос Петра снова раздавался в памяти.

За тонкой перегородкой что-то глухо бухнуло. Я встрепенулась. Словно об стену ударилось что-то тяжёлое, послышался звук разбившегося стекла. Снова послышались звуки – неразборчивые, будто ссора сквозь зажатое полотенце. Мужской голос, резкий шёпот, потом жалобный всхлип. Сердце ухнуло в груди. У Веры. Там творится неладное.

Я села, опустив босые ноги на пол. В горле запершило от внезапной сухости. Внутренний голос шептал: «Вмешайся, сделай что-нибудь». Но страх сковал меня. С детства я боялась таких ночных скандалов – ещё когда отец кричал на мать по пьяни, я замирала в кровати и мечтала стать невидимой. Я сжала кулаки до боли. Хватит. Надо действовать.

Я встала и сделала шаг к выходу – и вдруг всё стихло. Звуки оборвались так резко, будто их и не было. Я застыла, прислушиваясь. В голове промелькнула надежда: может, показалось? Или они успокоились?

Из-за стены, из двора Веры, раздался крик – пронзительный, полный ужаса. Женский крик, оборвавшийся хриплым всхлипом.

Я сорвалась с места. Не помня себя, рванула к двери, едва не опрокинув табурет. Распахнула дверь, выбежала во двор. Земля оказалась холодной и сырой под босыми ногами, но я не ощущала ни холода, ни боли – только ледяной комок внутри и отчаянный импульс: беги!

Я кинулась через дорогу к дому Веры. Сквозь тени едва различила фигуру у калитки – кто-то уже опередил меня. Баба Нина, накинувшая пуховый платок прямо на ночную рубашку, шарила трясущимися руками по столбику забора.

– Господи, что же это… – бормотала она, оглядываясь на меня круглыми глазами. – Это она кричала, да? Верка? Что там у них творится?

– Не знаю, – я толкнула калитку. – Помогите открыть!

Мы вдвоём навалились на тяжёлую калитку, она зарычала ржавыми петлями и поддалась. Во дворе было темно – лишь из приоткрытой двери дома падала узкая полоска света на крыльцо.

– Вера! – позвала я, переступая порог двора. Сердце колотилось так, что я чувствовала пульс в висках. – Вера, ты где?!

Нина всхлипнула рядом, хватаясь за мой локоть. Мы сделали пару шагов и одновременно споткнулись о что-то в траве. В слабом свете с порога я увидела ноги – босые, неподвижные. Вера лежала навзничь у нижней ступеньки крыльца.

– Верочка… – прошептала Нина и опустилась на колени. Я рухнула рядом.

Вера не двигалась. Глаза её были открыты, остекленевший взгляд уставился в небо. Рот приоткрыт, на губах белая пена. На бледной шее – тёмные полосы, словно отпечатки грубых пальцев. Меня захлёстывала волна ужаса, но сквозь неё пробился ошеломлённый вопрос: неужели поздно?

– Веруня… – Нина тряслась, пытаясь нащупать пульс на шее подруги. Я задержала дыхание. Но лицо Веры было восковым, безжизненным.

Я усилием воли взяла себя в руки. На правой ладони Веры что-то темнело. Я нагнулась ближе. Между её окоченевших пальцев виднелся лоскут ткани – тёмной, плотной. Будто часть чьего-то рукава оторвана.

– Помогите! – голос бабы Нины сорвался в плач. – Люди! Убили!

Её крик вырвал меня из оцепенения. Надо звать на помощь. Я дрожащими пальцами вытянула телефон и набрала 112. Казалось, прошла вечность, прежде чем глухой мужской голос ответил.

– Что у вас случилось? – спросил диспетчер.

– Убийство, – выдавила я. – Посёлок Лесозёрск, улица Центральная, дом шесть. Женщина мертва. Пришлите кого-нибудь, срочно.

– Оставайтесь на месте. Вы в безопасности?

– Не знаю. Кажется, да. Приезжайте быстрее.

Не успела я отключиться, как во дворе послышались новые голоса и топот. Сбежались остальные соседи, разбуженные нашим криком. Кто-то принёс фонарь, и круг дрожащего электрического света выхватил из темноты ужасную картину.

– Господи боже… – произнёс кто-то сдавленно. – Да что же это делается…

Я заметила и Петра. Он стоял чуть поодаль, прислонившись спиной к стене дома. Лицо его было мертвенно-серым. Большой мужчина будто сжался вдвое – руки дрожали, губы шептали что-то несвязное. Потом он вдруг рывком оттолкнулся от стены и бросился к жене.

– Верка… Верка, очнись! – простонал Пётр, падая на колени. Он тряс её за плечи. – Не надо… Ты чего… Очнись, родная… Это я, Петька твой. Очнись, слышишь?

Его речь спутывалась. Я застыла, не в силах вымолвить ни слова. Сосед Павел осторожно потрогал Верин запястье, покачал головой.

– Она… она… – пробормотал Пётр, глядя на побледневшее лицо жены. И вдруг вскочил. – Нет! Нет!! Не трогал я её! Это не я!!!

Он закричал так громко, что я отшатнулась. Лицо его исказилось.

– Не я! Слышите все?! Не я убивал! Когда это случилось, я в доме был! Спал! Проснулся от криков – а она уже… уже вот так лежит! Не я это сделал, клянусь!

– Никто и не говорит пока… – начал было Павел, но Пётр не слышал.

– Вы все думаете, что это я! – он ткнул дрожащим пальцем куда-то в сторону собравшихся. – Думаете, прибил жену, да? Как вы смеете! Я любил её! Слышите? Любил!

Слёзы текли по его лицу. Он рыдал, снова падал на колени у тела Веры. Это было страшное зрелище – крупный мужик в полной исступлении, разбитый горем. Страх сжал моё сердце. Кто мог такое сделать с человеком? Кто сейчас, этой ночью, был среди нас – убийца?

Вдалеке раздался вой сирены. По стенам двора заметались синие отблески. Через минуту в калитку вбежали двое патрульных с фонарями наперевес, а за ними и капитан Пахомов.

Я узнала его – невысокий коренастый мужчина лет сорока, в мятой форме и при оружии. Лицо без тени эмоции. Только прищур глаз и плотно сжатые губы выдавали напряжение. Он скользнул взглядом по лежащей Вере, по плачущему Петру и резко развернулся к толпе:

– Всем стоять на местах! Никто ничего не трогает, – жёстко скомандовал он. – Патрульные, осмотреть периметр.

Двое молодых полицейских бросились исполнять приказ. Капитан подошёл ближе к телу. Я видела, как его взгляд на миг задержался на руке Веры – там, где я заметила лоскут ткани. Пахомов нагнулся, и обрывок исчез в его ладони. Он быстро сунул находку в карман куртки и лишь после этого обратился к нам:

– Кто обнаружил?

– Я… и вот Марина, – выполз голос бабы Нины. – Мы прибежали на крик… Уж поздно, поздно было…

Она всхлипнула. Я уловила острый взгляд капитана.

– Марина Кольцова, – представилась я. – Я соседка. Мы услышали крик и выбежали. Она уже лежала здесь.

– Понятно. Вы видели кого-нибудь? Может, убегал кто?

– Нет, никого не видела. Только Веру… вот так.

– Ясно, – он захлопнул блокнот. – Так, граждане, всем просьба разойтись по домам. Ночь на дворе. Мы тут разберёмся. Утром всех опросим.

– Подождите… – пробормотала я. – Разве не надо прямо сейчас…

– Утром, я сказал, – отрезал капитан, глядя мне прямо в глаза. Взгляд был холоден. – Идите.