Выступать практически обнаженной, как это делают другие танцовщицы, мне не хочется, поэтому приходится проявить фантазию. Когда нахожу в шкафу аккуратно сложенную черную ткань еще от мамы, идея приходит сама собой. Я достаю старую мамину швейную машинку, в тетрадке рисую эскиз и спустя четыре часа мучений встаю перед зеркалом.
На мне черное бархатное платье. В обтяжку, как вторая кожа. С длинными рукавами, закрытым декольте и открытой спиной. Почти до самой попы.
Оно едва прикрывает мне колени, и, подколов волосы, я понимаю, что оно мне чертовски идет.
Не то чтобы я была первоклассной швеей, но мама научила меня шить, поэтому создать платье все же получается, и результат даже мои ожидания превосходит.
Одно только плохо: я смотрю на себя в зеркале и, конечно, узнаю, а значит, Бакиров тоже узнает меня, притом сразу же.
Лицо. Мне нужно как-то его закрыть… Пораскинув мозгами, решаю сшить еще и маску. Делаю ее в форме черной бархатной бабочки, обшитой маленькими бусинками, взятыми с маминого свитера, и, на удивление, получается красиво, а что более важно – закрывает мое лицо. Маска прячет его почти полностью, и через нее видны только мои глаза и немного подбородок.
Теперь же, смотрясь в зеркало, сама себя не узнаю, а значит, я на верном пути.
Весь следующий день я как на ножах и даже впервые пропускаю занятие на курсах. Так сильно переживаю за танец, боюсь забыть движения, но и сдаваться так просто не стану.
Я прихожу на работу с рюкзаком, в котором лежит платье, и, отработав свою смену, тихонько перебегаю в раздевалку к девчонкам-танцовщицам.
– Нормально? – нарядившись в платье, спрашиваю Алену, которая то и дело пытается меня отговорить.
Приглядевшись, она поджимает губы.
– Почти. Иди сюда. Поправим немного.
Алена помогает мне уложить длинные тяжелые волосы, подколов их какой-то красивой заколкой, и красит мне глаза матовыми черными тенями. Ресницы тоже красит тушью в два слоя, делая мои и без того немаленькие глаза просто огромными. На губы наносит блеск, хоть их и не видно под маской.
– Как красиво!
Не могу насмотреться на себя. Впервые в жизни я себе нравлюсь, и даже очень. Это платье идеально подчеркивает мои скромные, но все же формы, и даже ножки худые тоже видно. Я вчера делала полную эпиляцию и сегодня нанесла на них специальное масло, отчего теперь они просто шикарно выглядят.
– Малышка, а где твоя обувь?
– Эм… ее нет. У меня дома не было ничего подходящего.
Пожимаю плечами. С обувью я просто не успела.
– Так, Лина, а какой размер у тебя?
– Тридцать пятый.
– Ладно, Золушка. Держи, эти самые маленькие, нормальные будут. Пробуй.
Надеваю эти туфли. Черные матовые. На тонкой высоченной шпильке и огромной платформе. Сразу становлюсь выше, спина выравнивается, и икры напрягаются до предела.
– Ну как?
– Знаешь, в этом что-то есть. На первый раз встанешь за Викой. Если движения забудешь, уходи со сцены, ясно?
– Ага…
На часах уже одиннадцать, и я уже давно должна быть дома, но только не сегодня. Мне все равно, как я доберусь домой. Я должна станцевать. Я очень хочу этого.
Уже через пятнадцать минут мы выходим. Загорается тусклый свет, включают красивую эротическую музыку.
Нас пятеро на сцене, и, оказавшись на ней впервые, я теряюсь в первые секунды, но быстро заставляю себя собраться, а еще… я ищу взглядом его. И нахожу.
Бакиров сидит у дальней части зала, где и обычно. Рядом с ним какая-то девушка, аж липнет к нему, а у меня в груди снова жечь начинает. Он часто с разными женщинами приходит, тогда как я горю просто от боли.
Ладно. Если ему не нравлюсь, так, может быть, хоть другим понравлюсь. К черту!
Закрыв глаза, начинаю двигаться в такт музыке. Да, мне стыдно, но сейчас больше больно, потому свой стыд я отгораживаю куда подальше, да и я в маске, а значит, могу делать что хочу.
Мои движения плавные и сексуальные. Я отрабатывала их каждую ночь до автоматизма. Я прогибаю спину, верчу бедрами и откровенно попой, извиваюсь вокруг шеста, показывая себя.
Обувь мне подходит идеально, поэтому мои движения не скованные, а очень выверенные, уверенные, и в какой-то момент я все же открываю глаза, чтобы увидеть Бакирова, который сейчас смотрит прямо на меня.
***
Танец заканчивается быстро, и в какой-то момент я теряю из виду Михаила Александровича, чтобы через секунду обернуться и увидеть его прямо у сцены. В душе тут же холодеет, и, резко развернувшись на каблуках, я первой убегаю за кулисы.
Руки подрагивают, и, чтобы не спалиться, мне приходится забежать в свою обычную раздевалку. Быстренько стягиваю маску, платье и туфли, прячу все это в рюкзак и, переодевшись в свою простую одежду, осторожно выхожу из раздевалки.
Больше всего сейчас я боюсь, что Бакиров меня спалит, однако каким-то чудом мне удается выскользнуть из клуба, пока он разговаривает с Анатолием, стоя ко мне спиной у барной стойки.
Оказавшись на улице, вдыхаю прохладный воздух. Получилось! Он меня точно не узнал и смотрел впервые… как на женщину! Я почему-то это отчетливо уловила. Во взгляде Бакирова был интерес, подделать который просто невозможно, и мне все равно, какой ценой я добилась этого взгляда мужчины. Я его получила, а значит, я вовсе не уродина. И я ничем не хуже других.
Возвращаюсь домой уже после полуночи. Зайдя в квартиру, кладу рюкзак на кровать и забираюсь на нее с ногами. Такой аферы я еще в жизни не проворачивала, однако ощущения от нее позволяют забыть об усталости и о том, что я почти не спала последние дни.
Звонок телефона заставляет подскочить на месте.
– Алло.
– Доброй ночи, зайчонок.
Смотрю на номер. “Неизвестный”.
– Кто это?
– Майор Архипов, помнишь меня?
Его голос. Тот самый, мерзкий. Это тот мент, который тогда приходил ко мне в квартиру. Я думала, он забыл обо мне, но нет.
– Вы? Как вы узнали мой номер?
– Я все знаю, девочка. Скажи мне, ты уже близко к Бакирову подобралась?
– Это не ваше дело! Я не буду вам ничего говорить! Мне уже восемнадцать, и вы не сможете больше меня пугать детдомом, я ничего не боюсь!
– Чш… – шипит, будто змея, – не повышай на дядю милиционера голос. Я защищал тебя все это время, между прочим. Смотри, никто тебя не прессует, ты спокойно себе работаешь в клубе Бакирова. Должна быть благодарна. Тебя не забрали в детдом, хотя должны были.
– Мне не нужна ваша помощь, я сама могу справиться со своими проблемами и мне нечего бояться больше!
– Поверь, каждому есть чего бояться, даже тебе, и я могу сделать тебе очень больно, девочка, но не хочу этого. У Бакира поставка новая скоро будет, и ты скажешь мне, когда и где это произойдет, кто там будет, все поняла?
– Нет! Я не буду крысой. Я же сказала вам тогда!
– Будешь, иначе пожалеешь, – он не кричит, но у меня мороз идет по коже от его слов. Вкрадчивых, опасных, скользких, словно имеющих двойное значение. – У тебя неделя, девочка. Я жду звонка. Не выполнишь условие – будешь плакать. Кровавыми слезами, зайка.
Вызов сбивается, и я чувствую, как сильно колотится сердце. Что значит пожалею? Что имел в виду этот мент?
Я ворочаюсь полночи, уснуть так и не удается. Я впервые не знаю, что делать. Рассказать Михаилу Александровичу об этом и сразу же потерять работу и, главное, его уважение или как-то постараться узнать про эту сделку? Хотя это нереально.
Бакиров меня и так к себе не подпускает, и даже если я что-то и услышу, это будет неточно.
Да и не крыса я. Шпионить за ним не собираюсь, а этот мент наверняка просто пугает меня.
Он не сможет мне сделать ничего. Не сможет.
Глава 27
– Лин, можно провожу?
