Убийство с продолжением (СИ) - Юнак Виктор

– Федька, играть дальше будешь? – позвал его первый товарищ.

Федор оглянулся, посмотрел на друзей, покачал головой.

– Не, играйте без меня. Я с Тимофеем пойду.

– Ну, как хочешь.

– Ты не шутишь про кабак? – переспросил Федор.

– Ты смеешь сомневаться в слове подхорунжего, малец? – строго спросил Раскольников. – У нас в станице за такое давно бы уже нагайкой по спине получил… Ладно, не серчай! Пошли!

Раскольников пошел вперед быстрым шагом, Федор посеменил за ним.

Кабак в Семиреченске был один. Народ туда набивался каждый день. Иногда даже мест не хватало, и хозяин нашел выход – установил у одной стены несколько высоких столов, за которыми можно было только стоять. Не очень удобно, особенно для тех, кто уже изрядно нализался и сваливался под стол, зато экономия места, а свалившихся на оплеванный пол даже легче было вытаскивать из-под высокого стола, чем из-под лавок, за которыми сидело большинство посетителей.

Но Раскольников нашел два вполне удобных места за столом у окна. При этом, правда, пришлось выковырять из-под лавки уже лыка не вязавшего клиента, а его все еще державшегося на скамье дружка заставить уйти вместе с приятелем на свежий воздух. Тот, естественно, недовольно поворчал, но с казачьим офицером, пощелкивавшим нагайкой по сапогу, спорить не стал. Через пару минут перед Раскольниковым вырос кабатчик – плотный и потный, лысоватый еще не старый мужчина в засаленном фартуке поверх красной рубашки-косоворотки.

– Чего изволите, господин офицер?

– Мне ковш водки, а малому пивка свежего.

– А кушать что изволите?

– Вот это и будем кушать, – хмыкнул Раскольников. – Погодь, хозяин! Шутки надо понимать. Тащи пироги с грибами и свинячью лапу, запеченную в тесте.

Пока кабатчик передавал заказ половому, Федор с любопытством рассматривал интерьер кабака и его посетителей, пытаясь обнаружить среди последних знакомые лица. Но в этом смраде и духоте все лица расплывались и казались похожими друг на друга.

– Я у тебя давно хочу спросить, Федька, – отвлек мальчишку от созерцания Раскольников. – Откель у тебя фамилия такая – Достоевский. Мамка твоя – Желнина, сестры тоже.

– Так у моих сестер отец был казачий есаул Желнин, а у меня другой. Достоевский. Тоже Федор, как и я, стало быть, я Федор, сын Федора.

– Что за Достоевский? Мать, что ль, гуляшшая была?

Раскольников сделал вид, что ничего не знает о происхождении мальчишки, и выпытывал все, пытаясь выведать что-нибудь отличное от слов жены. Федора немного смутил этот вопрос, он несколько замялся, но в этот момент к столу подошел хозяин с ковшом водки и чаркой, за ним половой принес в деревянной кружке в форме бочонка пиво. Жена кабатчика на деревянном подносе принесла заказанные закуски.

Раскольников придвинул к себе кружку с пивом, глянул внутрь, принюхался.

– Пиво свежее?

– Обижаете-с, господин офицер. Намедни-с супружница моя собственноручно варила в корчаге, на меду. Сутки почти томилось в печи. Кроме воды, солода и меда – вот вам крест, – ничего нету боле.

Жена, еще не успевшая отойти от стола, согласно кивнула.

– Ладно, не обижайся. Это я так. Малой все-таки.

Половой налил из ковша водку в чарку, поклонился и отошел.

– Ну, Федька, – Раскольников поднял чарку и кивнул ему на кружку, – с причастием тебя.

Он засмеялся и стал следить за тем, как Федор пригубил кружку и стал большими глотками пить пиво. Поначалу, с первого глотка, пиво едва не вылилось назад, в кружку, но Федор стерпел и со второго глотка уже стал пить медленнее, и пиво легче проходило внутрь.

– На первой достаточно! – Раскольников свободной рукой опустил руку с кружкой Федора на стол, сам одним махом выпил свою чарку водки.

– Ты, малой, закусывай давай, кабы не развезло!

Раскольников подвинул к нему плошку с пирогами, а сам рукой отломил кусок свиной ноги. Федор и в самом деле почувствовал, как в голову ему что-то ударило, но что, он пока понять не мог.

– Так я у тебя спрашивал, откель у тебя фамилия такая – Достоевский?

– Ну, как же! Ты не слышал, что ль, что есть такой сочинитель – Федор Достоевский?

Федор, дабы преодолеть шум в голове, заговорил было достаточно громко, но его тут же осадил Раскольников:

– Ты потише-то, потише гутарь! Я же не глухой.

Федор понимающе кивнул и уже тише добавил:

– Так это, вот, мой отец.

– Чем докажешь?

– Так ведь маманя рассказывала.

– Ну, знаешь ли, бабы иной раз такое могут выдумать.

– Не веришь?

– А ты докажи!

– Пойдем!

– Не, погодь маленько. Мы ж еще не все выпили и не все съели. Негоже хозяев обижать.

Раскольников налил себе в чарку еще водки и жестом указал Федору на его пивную кружку.

– Так чем доказывать будешь? – спросил Раскольников после того, как оба закусили пирогами.

– У меня есть отцовские записки, роман, который еще нигде не публиковался.

– Врешь!

– Не вру! – Федор уже плохо себя контролировал и с силой стукнул кулаком по столу.

Кабатчик из-за стойки глянул на Раскольникова, тот махнул рукой: мол, все в порядке. Он вытащил из кармана серебряный пятак, кинул его хозяину, тот ловко на лету поймал монету. Раскольников тут же поднялся, хлопнул по плечу Федора, но у того встать не получилось: пиво ударило не только в голову, но и в ноги. Тогда Раскольников за шиворот поднял мальчишку, подхватил его под мышки и повел на улицу.

– Ну, пойдем, покажи свои записки.

Федор не столько шел, сколько его тащил Раскольников. Но на улице ему полегчало. К счастью для последнего, дома не было ни матери Федора, ни сестры Варвары. Федор тут же подошел к своему маленькому деревянному ларцу, с трудом вставил ключ в замок, открыл, поводил руками по небогатому скарбу в этом ларце и вытащил наружу завернутую в холстину толстую пачку исписанных мелким почерком листов бумаги.

– Во, гляди!

– Чего глядеть-то? Откель я знаю, что это за бумаги? Може, это ты сам их почеркал?

– Дурья ты башка! Глянь на почерк!

– Но, но! Ты в выраженьях-то не очень! Не то нагайки моей испробуешь. Откель я знаю, чей это почерк! Вот ежли б ты дал мне эти записки прочитать, тады я б тебе поверил.

– Так возьми, читай.

Раскольников живо взял бумаги, снова завернул их в холстину, спрятал за пазуху, ядовито усмехнулся, сказал:

– Ну, лягай проспись, не то мать заругает! И ни-ни про меня, ясно?

– Нешто я маленький, не соображаю.

Раскольников ускакал к себе. Ничего не сказал Любаше, а холстину с записками Достоевского спрятал в укромном месте в чулане. Он еще не решил, что будет с ними делать, но все же лучше иметь такое богатство у себя, нежели храниться оно будет у какого-то несмышленого отрока.

На следующее утро Федор проснулся с головной болью. Разумеется, про свой поход в кабак он ничего матери не сказал, однако вспомнил про рукопись. Решил проверить, на месте ли она. Конечно же, ее в ларце не было. Он весьма расстроился. Даже в тот день в гимназию не пошел. Когда его о том спросила вернувшаяся с работы в городской больнице, где она состояла сестрой милосердия, Варвара, он с таким испуганным видом посмотрел на нее, что Варвара встревожилась:

– Что с тобой, Феденька?

– Меня мама, наверное, проклянет!

– За что?

– Ты не выдашь меня, сестрица? – он по-детски преданными глазами посмотрел на нее.

– Конечно, нет, если ты мне расскажешь всю правду.

– Понимаешь, вчера приезжал Тимофей Любашин, повел меня в кабак, пивом угостил…

– Ф-федя! – с ужасом произнесла Варвара, обхватив щеки ладонями.

– Не хочешь, не буду рассказывать.

– Прости, ради бога. Это у меня вырвалось от неожиданности. И что же было дальше?

– Он меня все допытывался, почему я не Желнин, как ты с Любашей, а Достоевский. Ну, я и объяснил ему, что мой отец – сочинитель Достоевский. Он не поверил. Сказал – докажи. Ну, я и решил как доказательство показать ему отцовы записки… А он, видать, их увез.