Хороший, плохой, неуловимый - Макеев Алексей Викторович

– Страшно? – Она удивленно повернулась к нему.

– Страшно. Потому что Глеб свою любимую вмиг потерял. Из‐за нашей дурацкой работы.

– Я, между прочим, тоже подругу потеряла. Так что лучше вернись к своей дурацкой работе. И принеси мне голову ее убийцы на блюде!

– Даже так?!

Она приложила его руку к животу и широко улыбнулась.

– Тогда мы с малышом будем в безопасности.

– Ради этого – все, что захочешь. Даже уши убийцы Кеннеди.

– А вот это… – она зажала рот и бросилась в туалет, – было лишнее.

– Ангели‐и-иш? – Он прислушался. – Милая!

Он помахал рукой и заметил, что по‐прежнему держит венок от агентства.

– Любимая? Я за нормальными цветами съезжу? А эти лилии как‐то…

В туалете грозно зашумела вода.

– Понял, понял!

Он еще раз прочитал записку и сделал ее фото для московских коллег. А вскоре получил знак с поднятым вверх большим пальцем от Гурова.

– Лев Иванович! Без вас никак! – Голос Верочки, секретарши Орлова, еще звучал в ушах Гурова, когда он входил в кабинет к начальнику. Тот устал безрезультатно распекать Крячко и жаждал новой жертвы, мысленно капитулируя перед начальством. Ведь убийство психолога Юлии Юнг так и не сдвинулось с мертвой – во всех отношениях – точки.

– Есть там хоть кто‐то, – Орлов поднял усталый взгляд на вошедшего Гурова, – на кого вы с Крячко реальную ставку делаете?

– Да на всех, – хмыкнул Гуров, кивнув на разбросанные по столу начальника фотографии подозреваемых. – Там маньяк на маньяке сидит и маньяком погоняет.

– Например? А то послушать Крячко, ни проблеска надежды…

– Да в том‐то и дело, что там все… – попытался оправдаться Крячко.

– …больные, – закончил Гуров.

– Это прекрасно! – потер руки Орлов. – Давайте конкретику!

– Мне больше всех нравится, – скривился Гуров, – сынок чиновника из МИДа. Станислав Родионович Стулов. Двадцати лет от роду. Вырос на ведомственной даче с двумя нянями. Увлечен папиным автопарком «Феррари». И собственным обсессивно‐компульсивным расстройством. С трех лет в терапии. Юлия – его двадцатый психолог. Он их коллекционирует.

– Мило, – расплылся в улыбке Орлов. – Люблю таких. Наш человек!

Гуров положил перед ним фото смазливого молодого человека с мечтательно‐порочными глазами цвета светлой бирюзы под темной линией бровей, аккуратно очерченными, бледными, сухими губами и белокурыми вьющимися волосами до плеч, которые как будто золотил упавший откуда‐то мягкий весенний свет.

– Я с ним встречался, – вздохнул Крячко. – Чарующе нежный товарищ. Женщины, особенно сокурсницы из МГИМО, слетаются как пчелы на мед.

– Он для них, наверное, как принц Уильям для простолюдинок в своем университете, – кивнул Орлов.

– Лучше, – пожал плечами Крячко. – У меня дочери. Обе утверждают, что принц‐то лысоват. И вообще в мамашу нервический. Любовница эта его, маркиза Чафли, ни рыба ни мясо как‐то…

– Чамли, – хмыкнул Гуров. – «Чафли» – это вафли из забегаловки с фольгированными шарами, где мы по утрам сидим.

– Это где день рождения моей пятилетней внучки устраивали? – Орлов полез в телефон.

Гуров и Крячко смущенно переглянулись.

– Замнем для ясности, – понимающе кивнул Орлов. – Мужчины! – Он с трудом подавил смешок. – Давайте вернемся к делу. Что еще об этом херувимчике скажете?

– Раз в неделю, – ответил Гуров, – эта реинкарнация Сергея Есенина делилась с Юлией Юнг навязчивыми мыслями о том, как насилует и режет на ремни, мягко говоря, пожилых вахтерш из дома «Известий», где проживает в доставшейся от бабушки квартире.

– На ремни – это, надеюсь, образно? Связь посредством эротических фантазий между бабушками и теми, кто сидит в предбаннике ее роскошных апартаментов, есть?

– Если бы. Я прослушал его увлеченные самокопания за последний год. Так там активно сравниваются винтажные сумки Prada, коих у бабули аж целая антресоль, с самопальными клатчами из лоскутов с женских спин. Для жен дипломатов неприсоединившихся стран.

Орлов нервно сглотнул:

– Бабушка‐то хоть своей смертью умерла?

– Инфаркт миокарда в крымском санатории. Документы о вскрытии не оставляют сомнений. Есть, правда, и негласные сведения…

– Так‐так…

– Местные коллеги утверждают, что сердечный приступ случился под сильным впечатлением от курса массажей, сделанных местным доктором‐мачо. К нему там из статусных пенсионерок очередь.

– Еще бы! Понимаю их. – Орлов потер спину и осекся. – Ну, в плане остеопатии. – Настал черед подчиненных сдержать смех. – В доме «Известий» храбрый портняжка живет, говоришь?

– Кутузовский проспект – он такой, да.

– Александру Твардовскому, который там жил, поди, и не снилось, что соседу по дому о старушках грезится.

– Никому не снилось. Особенно в сочетании с экскориационным расстройством.

– Это что за зверь? – недоумевающе спросил Орлов.

– Человек навязчиво ковыряет кожу вплоть до гнойников и шрамов. Чаще всего на лице. Так что дипломатический юноша со своей физиономией не всегда дипломатичен.

– Ладно. Поговорите с ним осторожно. Проверьте алиби. Кто‐то еще занятный среди клиентов звездной психологини есть?

– А как же! Денис Павлович Кучеренко. Двадцать два года из проведенных сорока на планете санитар из морга, который воображает себя коллегой из викторианского Лондона, сыном погибшего моряка и нищей прачки…

– Не вижу в этом ничего плохого.

– Его кумир надругался над пятьюдесятью трупами ангелоподобных блондинок во время дежурств в морге при госпитале Святой Виктории. Свои укусы в момент экстаза маскировал, накладывая неуклюжие швы…

– Спасибо за эти подробности! – от души поблагодарил Орлов и позвонил своей преданной секретарше. – Верочка! Обед отменяется. Пропал аппетит… А откуда, – он брезгливо сморщился, глядя на фото Кучеренко, – у такого создания деньги на визиты к Юнг? Она брала за часовую беседу бюджет обеспеченной провинциальной семьи.

– Сразу видно, вы никого не хоронили давно, – упрекнул Крячко.

– Сплюнь! – Начальник постучал по дереву. – А что?

– А то. Что санитары в морге получают солидные деньги от похоронных агентств. Там на самом деле все в доле. От врача «Скорой помощи», сообщившего о новопреставленном, до санитарки, которая обмывает перед выдачей.

– Какой‐то новый мир!..

– Загробный, – фыркнул Гуров.

– Ну и шутки у тебя, Гуров! Ладно! Вы все же проверьте, не шантажировал ли Юлию Юнг ваш любитель истории. Может, оказал ей когда‐то посильную помощь? Документы о вскрытии подделал или еще что. Ну и проверяйте постепенно ее самых подозрительных клиентов. Весь этот, – он с презрением кивнул на фото, – парад парафилий. Особенно тех, кто был недоволен консультациями, фанател от женщин типажа Юлии или намеренно ее выбрал, потому что маму напомнила. Есть там такие?

– Пациентов с эдиповым комплексом двое, – охотно отозвался Крячко. – Балерун и тренер женской волейбольной команды.

– И оба были женаты на спортивных блондинках с каре, как Юлия, – поддержал Гуров.

Орлов посмотрел на них как на нерадивых детей:

– Ну и контингент! Начните с более агрессивного. – Сыщики кивнули и направились к двери. – И про семейную терапию не забывайте!

– В смысле? – не понял Гуров.

– Кстати, – пробурчал Крячко, – хотелось бы с женой время провести.

– Да при чем тут твоя личная жизнь, Крячко? Я про клиентов Юлии, которые к ней в полном семейном составе ходили. Может, там такие же маньяки, как на этих фото. Или ваши Колосовы, не к ночи будь помянуты. Глава благородного семейства флористов уже в «Черном дельфине» икебаны ваяет.

Гуров хмыкнул.

– Туда ему и дорога. Отдельно, как говорит молодежь, доставляет, что одолели его, – Орлов гордо выпрямился, – мои орлы! Хоть Штолин своими саратовскими птенцами и хвастает.

– С нами работали хорошие молодые следователи, – понимая, куда ведет разговор, спокойно заметил Гуров.

– Да? – Орлов бросил быстрый взгляд на коллег. – Тогда попрошу предоставить им возможность самим доказать свою невиновность. И в расследование гибели Елизаветы Максимовны Колтовой, как Британия в мировую войну, не вмешиваться.