Железный марш - Мысловский Алексей

И уже не в силах разомкнуть это отчаянное объятие, они рухнули в постель, исступленно отдавая друг другу всю накопившуюся в сердцах непосильную нежность. И любили друг друга так же исступленно и отчаянно. И впервые наконец без ненавистного презерватива.

Устроившись сверху, точно неутомимая наездница, Наташа загнала себя до полусмерти, рыдая и вскрикивая. А когда почувствовала, что сейчас просто потеряет сознание, внезапно опрокинула его на себя и приняла в свое жаждущее лоно всю его горячую пульсирующую влагу. Напиталась ею, как губка. И в изнеможении затихла, впервые за всю свою грешную жизнь почувствовав себя настоящей женщиной…

…Жизнь, товарищи, убедительным образом доказала, что можно, оказывается, добросовестно служить новоявленным буржуям, но при этом сохранять в сердце кристально чистые коммунистические убеждения. И доказала на живом примере, имя которому — Марья Сергеевна Лебедянкина, несшая нелегкую вахтерскую службу в подъезде одного из высотных домов престижного жилого комплекса на улице Академика Билюгина.

Надо сказать сразу: любить нынешнюю власть у Марьи Сергеевны не было ровнешенько никаких оснований. Это и понятно. В эпоху развитого социализма работала она в одной неприметной конторе, перекладывала с места на место разнообразные бумажки, в смысл которых даже не вникала (и не входило это в ее обязанности), однако регулярно получала пусть и небольшую, но вполне приличную зарплату, на которую одинокой и бездетной женщине худо-бедно можно было прожить. И не так уж худо. Что греха таить — водились у Марьи Сергеевны и балычки, и сервелатик, и всяческие заморские сласти, а по праздникам так и икорка паюсная тож. Многое водилось. Благодаря, главным образом, продуктовым заказам, которые регулярно с заметной скидкой выдавались в те времена всем без исключения служащим упомянутой конторы. На закате перестройки, умудрившись скопить на сберкнижке даже небольшой капиталец про черный день, Марья Сергеевна благополучно вышла на пенсию. И стала получать от государства законное денежное содержание, прожить на которое опять-таки худо-бедно, но вполне было можно.

И вдруг случилось это. Упало натурально как снег на голову. И захватило скромную пенсионерку врасплох. За каких-то несколько месяцев почти весь ее годами нажитый капиталец в одночасье превратился в прах. Хорошо, умные люди вовремя присоветовали купить на остатки его немного валюты. И хоть страшно было — аж жуть! — Марья Сергеевна, мужественно преодолев не только страх, но и свои идейные принципы, прикупила-таки пресловутые доллары и упрятала их от греха подальше в старый чулок. И как оказалось, не напрасно. Ибо скромная ее пенсия очень скоро сделалась ну просто смешной. И жить на нее стало уже действительно и очень худо, и очень бедно. Но все-таки еще можно. Тем более что никаких особых запросов у Марьи Сергеевны, в сущности, никогда и не было.

Между тем жизнь в стране круто повернула в другое идейное русло и так же круто начала меняться. И меняться, как водится, не в лучшую сторону. Не стоит, пожалуй, в подробностях живописать, к чему это вскоре привело. Равно как и не стоит объяснять, что испытывала, взирая на столь возмутительные перемены, Марья Сергеевна и большинство людей ее поколения. А стоит лишь заметить, что под впечатлением увиденного в них с неожиданной силой вспыхнул проклятьем заклейменный ныне революционный дух и, взывая к справедливости, засияли в сердцах кристально чистые коммунистические идеалы.

Стоит также отметить, что до сих пор Марья Сергеевна политикой совершенно не интересовалась. В самом деле, ну куда ей было, со своим скромным умишком, до таких высот? На то существовали в едином лице — ум, честь и совесть нашей эпохи. И Марья Сергеевна всецело доверяла этому универсальному уму. Но случившаяся в стране катастрофа неожиданно поставила ее лицом к лицу не только с многочисленными и доселе неведомыми житейскими проблемами, но и с суровой реальностью политической борьбы. И нетрудно догадаться, какую сторону приняла в ней пожизненно беспартийная Марья Сергеевна.

Вслед за своими политическими кумирами она начала гневно именовать нынешнюю власть «оккупационным режимом», известных государственных мужей — «ворами в законе», а расплодившихся повсюду в невероятных количествах «новых русских» — проклятыми «буржуями». Что, однако, не помешало ей, поддавшись на соблазнительные посулы этих самых «буржуев» и рассчитывая на верные барыши, безоглядно вложить свою потаенную валюту в одну из пресловутых финансовых пирамид. Результат подобных вложений ныне хорошо известен. И не только Марье Сергеевне. Итог вполне закономерный и предсказуемый, зато основательно пополнивший ряды несгибаемых борцов за коммунизм.

В результате, оставшись в буквальном смысле без гроша, поскольку ее смешную пенсию начали до смешного надолго задерживать, Марья Сергеевна вынуждена была отчасти поступиться принципами и пойти в услужение к ненавистным «буржуям», а именно: наняться вахтером для круглосуточного дежурства в подъезде одного из элитных домов неподалеку от своей собственной хрущевской хибарки.

Работа оказалась столь же символической, как и выплачиваемая за нее зарплата. Которую тем не менее ей относительно регулярно выплачивали и на которую, тоже весьма относительно, но все-таки можно было как-то существовать. Пресловутые буржуи оказались при ближайшем рассмотрении обыкновенными гражданами, как и прежние, только значительно лучше одевались. А главное — у Марьи Сергеевны было на работе столько же свободного времени, сколько и дома.

Чтобы отчасти скрасить унылые часы очередного дежурства, она, как и подобает всякому идейному человеку, внимательно штудировала партийную печать, вникала в мудрые мысли новых коммунистических вождей и всякий раз поражалась беспощадной точности их критического анализа современной действительности. Впрочем, критиковать она и сама уже неплохо научилась, чему в немалой степени способствовала не только партийная печать, но и регулярные коммунистические митинги, непременным участником которых была и Марья Сергеевна. В бой за попранную справедливость она отправлялась с любовно изготовленными из подручных материалов транспарантами и портретами любимых вождей. И, заклеймив позором продажный режим, как говорится, с глубоким удовлетворением возвращалась на свой боевой пост в подъезде сугубо буржуазного дома на улице Билюгина. И вновь коротала унылые часы за чтением партийных газет.

По совести говоря, временами становилось Марье Сергеевне от этой беспощадной идейности и скучно, и грустно. И чтобы немного отвлечься, она украдкой почитывала одну популярную столичную газету: невероятно скандальную, изрядно пошловатую, откровенно развратную, а все-таки — ну очень интересную… Особенно же любила знаменитый кроссворд, над которым всякий раз изрядно потешалась и ломала себе голову.

Вот и сегодня, положив на колени свеженький номер этой непотребной и абсолютно безыдейной газетенки, скучающая вахтерша снова предавалась любимому занятию, не забывая бдительно поглядывать из своего застекленного «красного уголка» на проходивших мимо разнообразных людей. Следить за ними было, в сущности, незачем. Ибо Марья Сергеевна не имела решительно никаких прав не допустить проникновения в подъезд посторонних и всякого рода подозрительных лиц. Главная ее обязанность заключалась исключительно в том, чтобы сидеть. И она добросовестно сидела. А между делом разгадывала потешный кроссворд.

Составительница его, как всегда, блистала своим каверзным остроумием и откровенно морочила людям головы. Но и Марья Сергеевна тоже была не лыком шита и смело вступила с ней в идейную борьбу.

«Делимая часть неубитого медведя», — подслеповато щурясь на мелкие строчки, прочитала она. И тотчас уверенно вписала в шахматные клетки синей шариковой ручкой — «шкура». «Человек, уверенный в том, что завтра будет лучше, чем вчера». «Коммунист»? Не подходит… «Бандитский визит к должникам». «Ограбление», может быть? Нет, тоже не подходит… Зато «что находится внутри пирожка» она, конечно, отгадала сразу: «начинка». И «то, в чем нельзя утаить шило», тоже отгадала — «мешок». «Спаситель спортсменки, комсомолки, красавицы» был, разумеется, тотчас опознан, как «Шурик». И «социальное происхождение Зевса» тоже идеологически верно определено: «бог» А это что такое? «Комплимент, который отпустил В. И. Ленин М. Горькому». Так, 40 по горизонтали. Пять букв. Странно. Что бы это могло быть?