Железный марш - Мысловский Алексей

«Заинька моя, заинька… — с нежностью думал он, спускаясь в лифте. — Все будет хорошо. И все у тебя будет. Семья. Дом. Дети… И конечно, никаких больше танцев. Отныне с этим покончено. Раз и навсегда…»

На четвертом этаже кабина неожиданно остановилась. Очевидно, кто-то заранее нажал здесь кнопку вызова. А когда откатилась широкая дверь, Игорь Николаевич увидел невысокую симпатичную девушку в скромном платьице с наброшенной поперек согнутой в локте руки легкой ветровкой. Лица ее он так и не разглядел, потому что на незнакомке были большие солнцезащитные очки. Но зато сразу оценил обаятельную улыбку, которой она наградила Игоря Николаевича и его верных молодцев. Но почему-то не решалась войти.

— Что, братцы, возьмем эту красотку? — обернувшись к ним, небрежно усмехнулся Широков. И вдруг с изумлением заметил, как меняются на глазах лица его охранников, мертвеют и вытягиваются от неожиданности и ужаса.

Удивленный этим стремительным превращением, он тотчас резко повернул голову, но… Никакой улыбчивой девушки на площадке четвертого этажа больше не было! А вместо нее Игорь Николаевич Широков вдруг с отчаянием обреченного воочию узрел свою смерть…

Останкино

День

— Старуха, ты не представляешь, какая это была для меня трагедия! — доверительно жаловался Никитин, заливая свое горе великолепным коньячком.

Оба сидели в стильном кабинете Никиного «верховного» продюсера, куда тот пригласил ее ненароком заглянуть, чтобы, как всегда, посетовать на свою разнесчастную жизнь. Была пятница. Еще один сумасшедший день наконец-то подходил к концу. Большую часть студийных проблем Ника уже благополучно сбросила с плеч. Так что искать ее по всему телецентру в принципе было некому и незачем. И теперь, устроившись рядом с Никитиным на массивном кожаном диване, она терпеливо принимала у него очередную горькую исповедь.

Жаловаться Никитин умел и любил. Порой Нике даже казалось, что этот солидный, без малого сорокалетний мужчина так навсегда и остался вечно обиженным, чувствительным мальчиком, который неизменно нуждался в том, чтобы его то и дело сочувственно гладили по головке. Жаловался он решительно на все: начиная от непосильной работы, которой, к слову сказать, уделял в день едва ли больше полутора часов, до непосильного душевного одиночества, вызванного перманентными конфликтами со своими многочисленными женами и любовницами; в крайнем же случае жаловался на ненавистных инспекторов ГАИ либо на погоду…

Выбранная им в качестве жилетки, Ника всякий раз стойко терпела эти бесконечные плаксивые монологи и даже находила в себе душевные силы для совершенно искреннего сострадания. Ничего не поделаешь — при всех своих недостатках Сашка Никитин был, пожалуй, единственным человеком, способным при необходимости горой встать против начальства как за нее, так и за популярный, но весьма неблагонадежный «Криминальный канал».

— Ты представь, старуха: три недели я ее обхаживал! Три недели! Цветы охапками носил. Золотишко. Побрякушки разные. Словом, бешеные деньги угрохал! И вот наконец она лежит у меня в постели и ждет. Можно сказать, сгорает от нетерпения. А этот гад, — Никитин в сердцах хлопнул себя ладонью по бедрам, — не стоит. Не стоит, хоть ты сдохни! Ну разве это не свинство?!

Казалось, он сейчас расплачется.

— Не горься, Санька. Ну не стоит… Это же обычное дело. С кем не бывает? — с материнской нежностью успокаивала его Ника. — Считай, что это было просто маленькое недоразумение…

— Недоразумение?! — расстроился Никитин, всегда особенно трепетно относившийся к своим незаурядным мужским достоинствам. — А если это конец? Конец, понимаешь? Если у меня началась импотенция?!

— У тебя? — усмехнулась Ника. — Да быть этого не может! — уверенно заявила она. — Тебя еще лет на сорок хватит…

— Ты правда так считаешь? — с надеждой спросил он.

— Ну конечно, правда. Ты же классный мужик, Санька! Веришь, у меня лучше тебя никого не было! — очень искренне солгала Ника.

— Ах, старуха, что бы я без тебя делал? — облегченно вздохнул Никитин и опрокинул очередную стопочку с коньяком. — Ты просто воскресила меня, как трехдневного Лазаря… — Но тотчас на его холеном лице вновь выразились сомнение и тревога. — Слушай, а если и в следующий раз у меня опять ничего не получится? Я же от стыда сдохну!

— Чепуха, — со знанием дела возразила Ника. — Тебя просто нужно хорошенько разогреть. Уж я-то знаю… Ну хочешь, эксперимент проведем?

— Какой эксперимент?

Вместо ответа, поставив на журнальный столик недопитую рюмку, Ника невозмутимо расстегнула на нем брюки и вкрадчивой рукой скользнула Никитину в пах. «А если и в самом деле импотенция? — с беспокойством подумала она. — У таких трахальщиков это и в сорок лет бывает…»

Но к счастью, ее опытные и нежные пальцы на глазах сотворили настоящее чудо. Никитин начал понемногу воскресать и вскоре утвердился в полной своей мужской силе.

— О, старуха, — блаженно застонал он, откинувшись на спинку дивана, — ты волшебница… Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен…

«Идиотка! — спохватившись, мысленно выругала себя Ника. — И что, спрашивается, ты собираешься теперь с ним делать?» По правде говоря, продолжать эксперимент у нее не было ни малейшего желания.

Зато у Никитина оно, напротив, решительно появилось. Обняв ее одной рукой за плечи, он другой ловко расстегнул на Нике блузку, спустил с плеча легкую бретельку ажурного лифчика и принялся нетерпеливо ласкать ее грудь. Вот тебе и трехдневный Лазарь…

Спасение явилось к ней неожиданно и как нельзя кстати. Попросту говоря, в дверь мягко, но настойчиво постучали. И в тот же миг оба, точно подброшенные мощным ударом электрического тока, отшатнулись друг от друга и стремительно привели себя в порядок.

— Александг Никитич, к вам можно? — деликатно осведомился из коридора музыкальный голос Ариадны. Зная повадки Никитина, она никогда не входила к нему без предупреждения.

— Да, да! Пожалуйста, Ариадна Евгеньевна! — гостеприимно ответил продюсер «Криминального канала».

— Пгостите великодушно, Алексанг Никитич, — со смущенной улыбкой, вероятно, оттого, что застала обоих вполне одетыми и невозмутимо пьющими коньяк, изящно грассируя, пропела старомосковская интеллигентка. — У меня только два слова. Для Вегоники Агсеньевны.

Ника взглянула на нее с благодарностью.

— Вегоникочка, догогая! Вам только что звонил ваш пгиятель. Кажется, из пгокугатугы…

— Виталька?

Ариадна близоруко заглянула в маленькую записку, которую держала перед собою в руке, словно аккредитационную карточку.

— Совегшенно вегно. Калашников. Виталий Витальевич. Чгезвычайно любезный молодой человек…

— И что?

— Он велел пегедать, чтобы вы немедленно бгосили все дела и сгочно приехали вот по этому адгесу, — Ариадна, наконец, вручила Нике записку.

— С камерой? — машинально спросила девушка. Хоть ей и без того ясно было, что неожиданный Виталькин звонок мог означать только одно: что ей необходимо сломя голову мчаться вместе со своей съемочной группой по указанному им адресу.

— Улица Академика Билюгина, — вслух прочитала Ника. — Санька, ты часом не помнишь, где это?

— Опомнись, старуха! — удивился тот. — Это же на проспекте Вернадского. Возле германского консульства.

— Ах да. Конечно, — кивнула Ника, которая моталась по заграницам отнюдь не так интенсивно, как ее «верховный» продюсер. — Он больше ничего не просил мне передать? — спросила она у Ариадны.

— Только это. Слово в слово, догогуша… Может быть, позвонить опегатогам?

— Нет, нет! Я сама к ним загляну! И к «светлячкам» тоже… — возразила Ника, поспешно вставая. И, бросив на Никитина выразительный взгляд, добавила: — Извини, Сашенька. Как-нибудь в другой раз мне об этом расскажешь, ладно?

Воскрешенный ловелас только со вздохом развел руками, провожая разочарованным взглядом Никины грациозные бедра.