У фортуны женское лицо - Демьянова Валентина

– Конец пути! – раздался в темноте насмешливый Димкин голос, и луч фонаря высветил перегораживающую коридор стену. – Ради этого стоило и помучиться!

Она, как и стены коридора, была сложена из блоков, но камни тут были иные.

– Захар постарался, – пробормотала я и попросила Димку: – Вокруг посвети.

Луч метнулся влево и уткнулся в стену. Ее древность сомнений не вызывала. Кладка была, что называется, «родная» и относилась к периоду построения коридора. Луч некоторое время дрожал на месте, затем переместился вправо.

– Что ты на месте топчешься! – не сдержав раздражения, прошипела я. – Веди вдоль стены!

Димка хмыкнул, но в спор ввязываться не стал. Сначала шла все та же кладка, а потом в круге света возникла дверь. Металлическая, с закругленным верхом. От нее, как и от стен, веяло древностью. Она была не заперта. Просто притворена, будто ожидая, что ее вот-вот откроют. Открывалась, правда, с трудом. Противно скребя по полу и упрямо цепляясь за неровности. К счастью, подобные мелочи Димку остановить не могли. Упор плечом, шаг, еще шаг... Протиснувшись один за другим в образовавшуюся щель, мы оказались в крохотной каморке, в центре которой, словно свеча на фоне темных стен, возвышалась мраморная статуя. Девушка, почти девочка, стояла изогнув стан и подняв лицо кверху. Так смотрят на солнце дети, беспричинно радуясь жизни. Пышные вьющиеся волосы были собраны на затылке в небрежный пучок, складки одежды плавно обтекали тело, создавая фантастическую иллюзию ткани. Левая рука девушки опиралась на копье, правая – вытянута вперед. Прикинув на глаз, я решила, что в ней едва наберется метра полтора.

– Теперь могу понять Шенка, – прошептала я.

– И ради этого идола столько человеческих душ положили? – раздался за моей спиной насмешливый голос.

– Много ты понимаешь! Идола! Да это одно из величайших чудес света. Творение самого Праксителя!

– А он у нас кто будет? – голосом деревенского придурка прогнусавил Димка.

Понимая, что он валяет дурака, я тем не менее пояснила:

– Великий древнегреческий скульптор! Жил в середине четвертого века до нашей эры! Древние источники называют сорок его произведений, до наших дней дошло только одно! «Гермес с младенцем Дионисом». О некоторых его скульптурах можно судить по римским копиям, остальное утеряно.

– Откуда такая уверенность, что это Пракситель, да еще подлинник?

То, как легко он выговаривал имя, еще больше укрепило меня во мнении, что Димка ломает комедию. А что за этим стоит, должно проясниться, как только статуя окажется на поверхности! Однако, что бы я там ни думала, на вопрос ответила:

– Пракситель выработал свой, присущий только ему, стиль. Он не показывал фигуры, как было принято у греков, в движении. Свои модели он изображал в статичном состоянии. Его привлекала не внешняя красота тела, столь хорошо проявляющаяся в момент действия, а человеческие эмоции. Его изваяния погружены в собственные переживания, причем не трагические, а легкие, лирические. И композиционно свои скульптуры он решал по одной схеме. Все фигуры обязательно опираются на подпорку. Дерево, вазу, пень... все, что угодно, но этот элемент всегда присутствует. Он использовал этот прием, чтобы придать телу плавный изгиб. И еще одна особенность... Видишь, завитки волос имеют красноватый оттенок? А следы синей краски в складках одежды? Пракситель свои скульптуры раскрашивал! Но это лишь косвенные доказательства.

– Есть и прямые?

В голосе Димки мне почудилась враждебность, но я сделала вид, что не заметила:

– Купив статую, Захар заказал ее экспертизу Французской академии и получил сертификат, что это творение Праксителя!

– Значит, статуя – не копия и ее автор – великий Пракситель! – произнес Димка.

– И если ты умеешь складывать два и два, то должен понимать, какую ценность она представляет.

– В денежном выражении, – с непонятной усмешкой уточнил Димка.

– В первую очередь в художественном, – ледяным тоном возразила я. – Появление этой скульптуры – сенсация! Ни один коллекционер не может похвастаться, что владеет подлинным Праксителем!

– Ну так и я о том же! Раз это такая редкость, значит, цену за девчушку будут предлагать заоблачную, – дурашливо закатив глаза, прогудел Димка и тут же вполне серьезно поинтересовался: – Деньги как делить будем? По совести или по праву сильного?

– На три равные доли, – стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, произнесла я.

– Значит, по-справедливому хочешь, – задумчиво протянул Димка.

– Ты думаешь иначе? – не сводя с него глаз, тихо спросила я.

Он помолчал, потом полез под футболку и вытащил из-за пояса пистолет.

«Ну все! Допрыгалась!» Чувствуя, как холодеют ноги, я ждала, что последует дальше.

Димка подержал пистолет на ладони, словно взвешивая, и протянул его мне:

– Возьми на время. Он, конечно, на предохранителе, но, говорят, и палка раз в году стреляет. А мне совсем не хочется, чтобы в тот момент, когда я буду тащить эту каменную бабу наверх, пушка вдруг ожила.

«Играет со мной, как кошка с мышкой! Одно из двух: или парень любит рисковать, или пистолет не заряжен», – подумала я, а вслух равнодушно пообещала:

– Сохраню в лучшем виде. – А у самой по спине текли ручейки пота. И это при том, что в келье стоял ледяной холод!

Если Димка мое состояние и заметил, то виду не подал.

– Хорошо, это Пракситель! Тогда не понимаю, почему Говоров такую ценность в мокром подвале замуровал! Головой страдал?

– Глупости говоришь! Захар был здоров, а спрятал потому, что ее хотели отнять!

– Кто?

– Некий Петрищев.

– Знакомая фамилия. Николай в своих записках его упоминал. Ругал сильно.

– Было за что! Петрищев считался другом Захара, но, чтобы завладеть статуей, он его оклеветал. Захара объявили душевнобольным и лишили всех прав.

– Круто!

– Вспомни, что за время было. Только кончилась война 1812 года. Из-за границы вернулись умеющие воевать полки, во главе которых стояли молодые генералы. В их умах бродили либеральные мысли, и они серьезно намеревались воплотить их в жизнь. Прямая угроза трону! И тут поступает донос, что богач Говоров в своем имении тайно вооружает мятежников! Ясно, что церемониться не стали!

– Но Петрищева это к цели не приблизило, так?

– Захар наотрез отказался отдавать статую, даже пытки не помогли.

– Гонор взыграл? Типа, умру, а не уступлю!

– Не без этого, конечно, но существовала и другая, для Захара более значимая, причина. – Я сняла с шеи медальон. – Полюбуйся!

Увидев портрет, Димка присвистнул:

– Лицом на статую немного похожа.

– «Немного», – передразнила его я. – Да она ее копия! И в этом вся причина!

– Хочешь сказать, из-за дурацкого сходства Захар жизни не пожалел?

– Именно!

– И кто эта девушка?

Я поддела ногтем пластинку с портретом и ткнула пальцем в выгравированную на обратной стороне надпись: «Нина, услада сердца моего».

Мы втроем сидели на траве около фонтана и держали совет.

– Все! – объявила Наташа. – Возвращаемся в Москву!

– Про Армена, случаем, не забыла? – поинтересовался Димка, лениво покусывая травинку. – Сурен уже сутки не выходит на связь. Не удивлюсь, если сюда уже движется кавалькада решительно настроенных джигитов.

– И что теперь? – вспыхнула Наташа. – В катакомбах прятаться?

– Тоже выход, но не лучший, – заметила я. – Предлагаю попробовать другой.

Димка с интересом на меня покосился:

– Что-то придумала? Выкладывай!

– Сейчас, только сделаю один звонок. – Достав мобильник, набрала номер Павла Ивановича: – Шеф, нужны координаты вашего знакомого. Того самого!

Димка дернулся и напряженно посмотрел на меня.

– Это человек, который поручил найти архив, – шепотом пояснила я, слушая, как в трубке разоряется Павел Иванович. Когда крик сорвался на визг, я его перебила: – Мое дурацкое любопытство тут ни при чем! Из Ольговки звоню. Тут тайник Захара обнаружился.