Неугомонная покойница - Донован Кемпер

Лейла проводила меня через довольно мрачный вестибюль в комнату в левом флигеле, пообещав, что долго ждать мне не придется. Она вышла, и стук ее каблуков громко отлетал от деревянных, очаровательно неровных полов, которым, как я подозревала, минула добрая сотня лет. Попивая кофе, я изучала комнату. Судя по окнам, выходящим на восток, и антикварно- му письменному столу, она определенно принадлежала к так называемым «утренним комнатам». Из-за моей одержимости викторианской эпохой перед моим мысленным взором сама собой нарисовалась хозяйка дома, сидящая за этим столом, с пучком на макушке и петлями из кос по бокам головы, с пышными манжетами, шуршащими по бумаге, на которой она день за днем выводила ровные уверенные строки и ждала ответных писем несколько дней, а возможно и недель, и ни в одном из них не сообщалось, что прием отменен, и не содержалось мемов из «ТикТока» (что за деньки были: никто не требовал введения центрального отопления, возможности голосовать или владеть собственностью, так ведь?). Я сидела на винного цвета диване, набитом и обтянутом так туго, что он напоминал колбасу, но я всем весом вжалась в маленького упрямца, давая отдых пояснице. Конечно же, начав интервью с Дороти, я снова выпрямлюсь и застыну как кочерга.

В общем, это была приятная комната и, хотя я еще не знала об этом, выражавшая вкусы Дороти. Центральное место в ней занимал камин, над которым висела оригинальная карта Мэна начала восемнадцатого века. По обе стороны камина высились встроенные шкафы, битком набитые разномастными книгами в твердых и мягких обложках, без какой-либо видимой системы. Но для меня самой примечательной деталью комнаты оказалось освещение – не потолочное, а исходившее от нескольких настольных ламп (поздний час и набежавшие тучи вынудили включить свет). Их теплое свечение идеально гармонировало с видавшим виды кофейным столиком, потрепанным половиком и легкомысленно неубранной черной мешаниной в камине. После недель проживания в гостиничной стерильности приятно было оказаться в месте, где люди живут по-настоящему – то есть в доме.

Я уже начала чувствовать себя непринужденно, когда в комнату вошел неоправданно красивый мужчина.

Сказать про него «слишком высокий и слишком широкоплечий» – то же самое, что сказать о выпечке «слишком сладкая», вдыхая ее аромат. Не хочу произвести впечатление озабоченного подростка, но у меня голова пошла кругом при одном взгляде на этого мужчину (даже если отбросить тот факт, что голову мне пришлось задирать). Он был одет в синие джинсы и черную футболку, и я обнаружила, что перестала понимать, зачем мужчинам носить что-то другое. На одной штанине, чуть выше колена, виднелась прореха длиной в несколько сантиметров, и я взгляд не могла отвести от мелькавшей в ней мясистой мышце (в свое оправдание скажу, что означенная мясистая мышца находилась на уровне моих глаз). Ее покрывала неожиданно темная поросль – неожиданно, поскольку волосы на голове у него были светлые.

Описать красоту его лица я не могу до сих пор, даже после всего случившегося – настолько она была смехотворно стереотипной. Угловатые черты легко представлялись отлитыми в металле или вырезанными из камня. Полагаю, именно поэтому боги всегда изображаются с подобными чеканными чертами – их, в конце концов, выбивали в камне. Плавными на его лице были только линии впадин под скулами и ямочка на подбородке – эдакая жопка а-ля Кэри Грант [6] или Том Брэди [7]. Вообще-то, вошедший выглядел почти точь-в-точь как этот самый невыносимо притягательный из спортсменов, за исключением ресниц – длинных, роскошных, которыми природа Брэди обделила. Еще его отличал маленький, почти женский рот – очко в его пользу, поскольку я не заметила и следа фирменной усмешки Брэди.

Я упомянула его детское лицо? Его кожа сияла – нет, она не покраснела от недавнего физического усилия, она сияла как шелк, как бывает только в юности, пока благословение природы не покинуло наши тела. Естественно, ему было не больше тридцати, а скорее ближе к двадцати, если бы меня попросили угадать – конечно же, меня никто не просил, я бессознательно прикинула сама, когда он остановился на половичке посреди комнаты.

Я решила, что это один из приятелей Питера – единственного ребенка Дороти Гибсон, который устроил громкую скандальную вечеринку в 2001 году. Или, как выразилась «Нью-Йорк пост» в одном из своих остроумных заголовков: «НЕ ТОЛЬКО СЫН ДОРОТИ, НО И ДРУГ ВСЕМ НАМ!» (О, этот 2001 год: никакой толерантности, но никто ничего не замечает.) Практически в одну ночь он стал едва не популярнее Джона Кеннеди-младшего и самым желанным холостяком в стране. Папарацци с удовольствием щелкали его в окружении бывших пассий и легкомысленных друзей, и я легко могла представить, как кадр с вошедшим незнакомцем украшает тот или иной глянцевый таблоид. Он буквально лучился здоровьем, и, судя по морщинкам вокруг его маленького рта (единственным на безупречно гладком лице), он часто улыбался.

– Приветик. – Он в самом деле так сказал, я не преувеличиваю. «Приветик». Господи боже. – Я Денни Питерс, один из сотрудников личной охраны сенатора Гибсон. Можете звать меня офицер Питерс, хоть я и не коп. Или, если хотите, можете звать меня телохранитель, это круто звучит. Но вам стоит знать, что девяносто процентов моей работы – это логистика. В общем, можно просто Денни.

Эта речь отлетела у него от зубов так бодро, что я поняла – он произносит ее перед каждым встречным в расчете обезоружить обаянием и непосредственностью. Наверное, в 99,99 % случаев он достигал успеха, и я решила оказаться в оставшихся 0,01 %.

Глупо с моей стороны было не догадаться, что он состоит в охране. Мы привыкли считать, что такие люди носят костюмы и темные очки, но на самом деле они одеваются так, чтобы не выделяться среди окружающей остановки. И как мне предстояло выяснить, в Доротилэнде никто не одевался как спецагент. Полагаю, меня сбила с толку шевелюра Денни, похожая на густую круглую швабру – с такими ходят серферы или музыканты, но такую не ожидаешь увидеть на голове человека, который занимается охраной порядка. С другой стороны – ну выбрал человек такой стиль. Но все-таки он был слишком дружелюбным, как щенок-переросток лабрадора.

Я приподняла бровь.

– Приветик, Телохранитель.

Щенок тявкнул в ответ – коротко, как, наверное, делают Рекс или Боня на радостях, что вы вернулись домой. Понятия не имею, как оно бывает, терпеть не могу собак.

Денни широко распахнул глаза, так что из-за его нелепо роскошных ресниц они стали похожи на ромашки. Коров изображают с карими глазами, поэтому впервые в жизни я видела голубые глаза, столь же огромные и добрые, как у коровы.

– Ага, значит так? Ну ладно-ладно, вижу, с вами ухо надо держать востро. Так, это, конечно, сплошная морока, но мне надо быстренько досмотреть ваши вещи и вас.

Знаю, о чем вы подумали, но досмотр произвел на меня впечатление исключительно из-за профессионализма досматривавшего. Потом он повел меня по прохладному темному коридору (я изо всех сил старалась не пялиться на его задницу, но их явно оказалось недостаточно), пока мы не остановились у закрытой двери, на которую он указал оттопыренным большим пальцем:

– Жгите.

– Спасибо.

Денни посторонился, я постучала в дверь костяшками пальцев и вдруг ощутила руку на своем плече. Какого черта?

– Простите, у вас ярлычок…

Он оказался так близко, что я ощутила сандаловый аромат его одеколона, смешанный с запахом чистого белья. Когда Денни заправлял ярлычок обратно, его пальцы задели меня, отчего я вздрогнула и мысленно приказала мелким волоскам на загривке улечься обратно. Денни слегка хлопнул меня по плечу.

– Вот теперь порядок.

«Господи боже, вот обязательно подобное должно было случиться именно сейчас?» – подумала я и с облегчением услышала, как кто-то проорал по ту сторону двери: