Только не дворецкий - Блейк Николас

— И все-таки это убийство, — весело ответил Бредон. — Взгляните-ка! — И он указал на блестящие полосы, прочерченные по линолеуму колесиками кровати. — Видите эти следы? Они не доходят до того места, где стоит кровать, а обрываются двумя дюймами раньше. А это означает убийство, и притом дьявольски изобретательное. Формально полиция вряд ли сможет что-нибудь доказать. Но одного наши просветленные братья не учли: если в преступлении замешаны четверо, кто-то один обязательно даст слабину на допросе и выдаст всех остальных. Я вот о чем подумал, доктор Мэйхью: когда ваш приятель Энстон уезжал отсюда, он забрал движимое имущество? Например, инвентарь из гимнастического зала?

— Продал все, до последнего гвоздя. Ему нужно было выручить как можно больше, а община в такие мелочи не вникала. Знаете, за домом есть что-то вроде сарая, где Энстон держал всякую всячину; я ни капли не удивлюсь, если там найдутся и брусья, и все остальное. Вы что, решили позаниматься гимнастикой? А то я бы предложил сперва пообедать.

— Просто мне вдруг захотелось взглянуть на инвентарь, вот и все. А потом, как вы и предложили, обед.

Гипотеза доктора Мэйхью полностью подтвердилась. Сарай позади дома был доверху завален спортивным хламом. Гимнастический конь всем видом выражал немой упрек за то, что его так долго не забирают с пастбища; еще блестели отполированные юными ладонями брусья; горизонтальная лестница, сложенная втрое, втиснулась под немыслимым утлом, а пол покрывало хитросплетение колец и канатов. Бредон взял наугад один из канатов и вытащил на свет.

— Смотрите, — сказал он, проведя по нему ладонью, — канат разлохмачен по всей длине. Не оттого, что по нему лазали мальчишки — они надевают спортивные тапочки. К тому же видно, что этим потертостям всего день или два. Да, вот как они это сделали; наверное, стоит сказать полиции… Компания останется в убытке, это факт; я, правда, не знаю, на что теперь можно употребить страховку — разве что выстроить мавзолей в память об общине. Нет больше никакой общины, доктор Мэйхью.

— Вы должны его извинить, — произнес доктор Симмондс. — Иногда с ним это бывает. Стыдно признаться, Бредон, но я не вполне поспеваю за ходом ваших мыслей. Как им удалось прикончить Джервисона, если он сидел, закрывшись на ключ, в своем гимнастическом зале? Чтобы уморить человека голодом, нужно или запереть его без еды, или держать силой, не давая до нее добраться.

— Вы ошибаетесь, — возразил Бредон. — Способов сколько угодно. Можно отравить еду и сказать, что она отравлена. Но это не наш случай — я пробовал молоко, которое покойный оставил нетронутым, и, однако, я жив. И потом, человек, изнемогающий от голода, все равно предпочел бы рискнуть. Теоретически можно внушить человеку под гипнозом, что еды рядом нет, а то, что он видит, — вовсе не еда. Но это все теория, а в жизни никто не слыхал, чтобы преступления совершались таким способом. Нет, на момент смерти Джервисона у индусов было надежное алиби.

— Вы хотите сказать, они уморили его где-то еще, а тело принесли сюда уже после?

— Вряд ли. Понимаете, гораздо проще было бы запереть его здесь без еды, а потом принести пищу и создать впечатление, будто покойный сам отказался от нее. Но этот способ, как и ваш, требует, чтобы преступники могли попасть в помещение. Доктор Мэйхью, вы случайно не в курсе, кто первым обнаружил тело? И насколько трудно оказалось проникнуть в здание?

— Дверь была заперта изнутри, а ключ оставлен в замке. Замок пришлось вырезать. Я сам при этом присутствовал. Это, конечно, обязанность полиции, но индусы позвали и меня, как только почувствовали, что дело неладно.

— Вот как? А ведь это очень поучительно. Наглядный пример того, как преступники всегда перебарщивают в таких вещах. Вы или я, случись нашему другу запереться одному и не выходить десять дней, принялись бы кричать в замочную скважину, а потом послали бы за слесарем. А эти господа сразу зовут врача и полицию, словно зная заранее, что понадобятся и тот и другая.

Вот чем опасна уверенность в том, что ты замел все следы.

— Бредон, друг мой, но пока нам остается лишь верить вам на слово, что это убийство. Если вы и правы, то, должен признать, преступникам удалось безупречно скрыть все улики. Хотя я уверен, что здесь классический случай суицида на почве помешательства.

— И вы ошибаетесь. Вы обратили внимание, что у кровати лежали блокнот и карандаш? Но какой сумасшедший не поддался бы желанию нацарапать что-нибудь на первом попавшемся под руку клочке бумаги — особенно если он думал, что ему грозит смерть от голода или от яда? Даже если покойный и вправду производил опыт с голоданием, все равно это странно: он должен был оставить хоть строчку. А то, как белье было свалено в кучу на кровати и разбросано вокруг, — чем вы это объясните? Ни один человек так не встает с постели, сумасшедший он или нет.

— Ну так объясните же поскорее! Я, наверное, тоже лишился ума — а может быть, вы, не знаю: но вот морить себя голодом нам решительно ни к чему. И доктор Мэйхью, между прочим, из-за нас до сих пор не обедал.

— В целом все очень просто. Миллионер подобрал этих шарлатанов где-то в Америке. Они такие же мистики, как мы с вами, — нахватались умных слов, только и всего. Проведали, что у Джервисона водятся деньги, и втерлись к нему в доверие, рассчитывая на поживу. А когда выяснилось, что «пророк» завещал свои деньги общине, осталось только избавиться от него — и все. Индусы провели рекогносцировку и решили в полной мере воспользоваться тем оружием, которое было у них под рукой. Никогда не ищите оружие на стороне: куда полезнее изучить привычки жертвы и обставить убийство, так сказать, в ее собственном вкусе. Все, что требовалось от собратьев Джервисона по общине, — это поощрять его бредовые эксперименты, а потом снабдить банальнейшей снотворной микстурой, заверив, что она обладает магическим действием. Вероятно, они же и посоветовали ему закрыться в гимнастическом зале под тем предлогом, что там ему никто не помешает. Они же настояли и на том, чтобы выкатить кровать на середину комнаты — сказали нашему мистику, что на него непременно должен попасть луч полуденного солнца, или наплели еще какой-нибудь чепухи. Вы хоть раз слыхали, чтобы человеку захотелось поставить кровать посреди комнаты? Для нас естественно ставить ее у стены, хотя почему — я не знаю.

— А что же дальше?

— В ту ночь они ждали, пока не подействует снотворное, — ждали до самого рассвета, когда уже можно было все разглядеть, не боясь быть замеченными кем-нибудь из любопытных соседей. Они связали несколько лестниц в одну, а всего вероятнее, разложили во всю длину горизонтальную лестницу из сарая и вскарабкались на крышу. С собой они взяли канаты — те самые четыре каната, что раньше подвешивались к потолку на железных крюках. Эти крюки и теперь были закреплены на концах канатов;

полагаю, индусам пришлось обвязать их платками, чтобы избежать лишнего шума. Через стекла фонаря им было хорошо видно спящего. Сквозь отверстия для вентиляции каждый из четверых спустил канат и стал орудовать крюком, как якорем; поудив немного, они зацепили эти «якоря» за металлические перильца в изголовье и в ногах кровати. Медленно-медленно, ровно-ровно они начали вытягивать канаты; это выглядело словно мрачная и кощунственная пародия на известную евангельскую сцену. А бедняга Джервисон крепко спал, одурманенный снадобьем; должно быть, во сне ему казалось, что он левитирует и дух его наконец освободился от бренной плоти. В общем-то, к этому дело и шло.

Он крепко спал, а когда проснулся, обнаружил, что висит в воздухе на высоте сорока футов над землей — в собственной кровати. Белья на ней не было — убийцы не могли оставить жертве шанса спуститься вниз. Так он провисел больше недели; если крики его и были слышны снаружи, то достигали лишь слуха четверых безжалостных убийц. Отважный человек, возможно, спрыгнул бы вниз, предпочтя расстаться с жизнью таким путем. Но вы ведь сами сказали, доктор Симмондс, что Джервисон боялся высоты. Он не решился спрыгнуть.