Дебри - Пирс Сара

– Это Брайди и ее дочь Этта. – Он улыбается ребенку, но девочка не улыбается в ответ, зарывшись головой в изгиб материнской руки. – А это Лия, – кивает Нед в сторону девушки.

Она поднимает голову, но черты лица скрыты в тени широкополой панамы. Ей не больше тридцати, белокожая и болезненно худая.

Нед делает шаг назад.

– И наконец, Мэгги. Именно благодаря ей мы все объединены.

Из белого фургона в центре появляется женщина с вьющимися темными волосами с проседью. Ее широкие ступни обуты в кожаные сандалии, а в руке она держит кружку. Скорее всего, ей больше шестидесяти или даже за семьдесят, но в движениях чувствуется нехарактерная для такого возраста легкость.

Остановившись рядом с ними, она опрокидывает кружку, и темная жидкость проливается на льняную рубаху. Громко выругавшись, Мэгги протягивает руку, и извилистый шрам на ее щеке сморщивается, когда она улыбается.

– Похоже, не считая Неда, только я здесь достаточно вежлива, чтобы поздороваться с вами. – Мэгги машет рукой в сторону вершины холма. – Вам понравится в «Эйрстримах». Там всем нравится.

– Она так говорит только потому, что я зачитала ей отзывы, – вступает в разговор Брайди. – Никто оттуда не заходил к нам и не рассказывал. Им хватает и одной встречи с «немытыми».

Отходя в сторону, она откровенно пялится на Элин. Внимательно изучив ее лицо, переключается на Айзека.

Элин отворачивается, испытывая неловкость. Несмотря на теплый прием, ее не покидает чувство, что не все здесь так просто.

– И надолго вы?

Нед кладет кирку на верстак и снова принимается слизывать кровь с пальца.

– До конца недели. Как я слышал, здесь можно увидеть много интересного. – Айзек поправляет рюкзак на плечах. – А вы? Устроили здесь стоянку?

– Нечто более постоянное. – Нед смотрит на Мэгги. – Сколько мы уже тут? Года четыре или больше.

– Наверное, – улыбается она. – Это как минимум.

– Устали скитаться, – добавляет Брайди, отлепляя от лица волосы дочери. – Так что пока мы здесь.

– И все это время вы живете здесь в таком составе? – интересуется Элин.

Нед переводит взгляд на нее, а потом снова на собаку.

– Да, только мы.

Повисает пауза. По лагерю словно проносится порыв холодного ветра, и атмосфера становится враждебной.

Подмышки Элин щекочет пот. Она поворачивается к брату, чтобы подать знак, но тут замечает какое-то движение за окном синего фургона справа.

– И вам не жарко здесь летом? – продолжает ни о чем не подозревающий Айзек. – Мы слышали о пожарах.

– Слава богу, до нас он не дошел. – Мэгги отхлебывает кофе. – А когда становится слишком жарко, тут есть места, где можно охладиться. Мы покажем вам, если хотите, они в стороне от наезженных дорог.

– Было бы здорово.

Мэгги улыбается, но только губами. Отвернувшись, она берет со скамейки тряпку и вытирает пятно на рубашке.

– Ну ладно, нам пора, – произносит Айзек, поняв намек. – Может, еще увидимся и попросим у вас совета.

Группа на скамейке возобновляет разговор. Один лишь Нед поднимает руку, чтобы помахать на прощанье, и подходит к краю поляны, но его быстро поглощают тени от нависших деревьев.

Пройдя несколько метров по тропе, Элин оборачивается и смотрит на синий фургон.

На этот раз за окном ничего не видно, только сосновые ветки позади фургона покачиваются на ветру.

7

Кир

Девон, июль 2018 года

Пенн разливает вино. Во время трапезы разговор сворачивает на тему трейлера, путешествий и людей, с которыми мы познакомились.

Майла передает салат остальным и улыбается.

– Пенн говорит, фургон стал значительно красивее с тех пор, как я видела его в последний раз.

Я кладу себе салат.

– Тяжкий труд любви, но оно того стоило.

Майла поворачивается к Зефу.

– Ты впервые путешествуешь в доме на колесах?

– Ага, раньше был слишком занят. На работе творилось сущее безумие.

Мы немного болтаем о карьере Зефа, а также об отредактированной версии того, как она завершилась, которая меня устраивает. Брат не задает вопросов о его дурной славе. Пенна не интересуют знаменитости, так что вряд ли он искал Зефа в Интернете. Еда для брата – всего лишь топливо, а не экзистенциальное наслаждение. Он не будет обсуждать тонкости веганских блюд.

Зеф украдкой поглядывает на него, явно беспокоясь из-за отсутствия восторгов. Впрочем, он никогда в таком не признается. Зеф никогда не выставляет себя напоказ, требуя внимания, но со временем я поняла, что внимание пришло само, ему не нужно было его требовать.

В конце концов именно Майла говорит то, что нужно. Спрашивает, где он учился, в чем находил вдохновение. Зеф, как обычно, рассказывает о Франции, Лондоне, Юго-Восточной Азии, ресторанах на Восточном побережье. О правилах, которые он нарушил, и людях, которых он очаровал, чтобы добиться своего.

Майла внимательно слушает.

– Мне всегда хотелось съездить в Азию, но вечно было недосуг. Один мой знакомый утверждает, что это изменило его жизнь.

Зеф серьезно смотрит на нее.

– В каком смысле?

– В духовном, я думаю. Он был ослеплен западной идеологией, – объясняет она, слегка наклонившись над столом и забыв о еде.

Пока разговор ведут в основном Майла и Зеф, она продолжает восторгаться, а Пенн, глядя на меня, приподнимает бровь, но я молчу. Я привыкла к тому, как люди раскрываются рядом с Зефом. Он умеет слушать и задавать вопросы. Дает собеседнику возможность почувствовать себя особенным. Значительным.

Когда в разговоре наступает затишье, Пенн обращается ко мне, меняя тему:

– Итак, ты собираешься показать нам образцы?

Я приношу из прихожей папку и передаю черновики по столу. Их очень много. Люди всегда удивляются, как много на свадьбах бывает канцелярии, помимо самих приглашений и открыток-напоминаний. Расписание церемонии, карточки с местами, меню, таблички для напитков, свадебные сувениры и благодарственные записки. Список бесконечен и благодаря социальным сетям постоянно растет.

– Потрясающе, – бормочет Майла. – Правда, Кир, я не видела ничего подобного.

Я улыбаюсь.

– Спасибо. Когда стараешься для кого-то из близких, это всегда значит чуть больше.

Я люблю использовать в своих работах мрачную тематику, и на этот раз мне помогло здание, в котором Пенн и Майла устраивают свадьбу, – внушительный викторианский особняк на берегу моря. До проведенного несколько лет назад ремонта он находился на грани запустения. Сквозь дыры в крыше и трещины в осыпающихся стенах даже проросла трава.

В качестве источника вдохновения для рамок на открытках я использовала карниз здания, правда, немного видоизменила его, вспомнив недавнее прошлое: в изящный узор вплела плющ и полевые цветы. Смотрится красиво, но в первоначальном проекте, который я никому не показывала, природа взяла верх. Поглотила сложный узор. Буквально задушила.

Мои первые попытки всегда одинаковы. Мрачные. Уродливые. Чтобы они стали приемлемыми для клиентов, я делаю рисунки более легкими. Менее безумными.

– Ты когда-нибудь попробуешь снова рисовать для себя? – интересуется Майла.

Я качаю головой.

– Вряд ли я справлюсь с напряжением.

– С напряжением? – Она устремляет на меня внимательный взгляд.

– Постоянным страхом… осуждения. – Я пожимаю плечами. – Со стороны галеристов, критиков. Публики. Нынешнее занятие… мне подходит. Стабильный доход, и работать можно где угодно.

– А я думаю, это просто отговорка, – без обиняков заявляет Зеф. – То, чем она сейчас занимается, не подталкивает ее расширить границы. – Я сохраняю нейтральное выражение лица, поскольку уже слышала это раньше. В его мире отказаться от своего призвания в любой области сродни провалу. – Мне кажется, она боится того, что получится, если она даст себе волю.

Во рту внезапно пересыхает, и я нервно сглатываю. Он не знает, насколько близко подобрался к сути. Я не просто боюсь дать себе волю, я в ужасе. Рисовать так, как рисовала в детстве, свободно, открыто, без границ… меня пугает. Это искусство умерло вместе со смертью отца. Единственный выход для него теперь – мои карты, и то только для нас с Пенном.