Твой последний шазам (СИ) - Мартин Ида

Костик опустил голову мне на колени.

— А встретил тебя, и совсем прошло. Даже когда ты меня бросила.

Я хотела сказать, что не бросала его, но решила не сбивать, только погладила по волосам и он, закрыв глаза, лежал, прислушиваясь к ощущениям.

— После того как Гриша погнался за мной, я перелез через забор и рванул в лес. Он вообще был резвый парень, но догнал меня не сразу. Пришлось по дороге выбросить маску и баллон тоже. Но он всё равно поймал меня возле карьера. Повалил и стал бить. Я просто лежал, а он ругался и пинал. В общем-то ничего необычного, а потом вдруг чувствую — перестал. Убираю руки от лица, а его нет. Вместо него стоит Мила и улыбается. Я сначала решил, что сознание потерял и мне это всё чудится. Но оказалось, что она просто оттолкнула его. А там такое место, обрыв…. Ты сама видела.

Я спустился к нему, надеялся, что жив, но он очень неудачно упал. Мы вернулись в обход коттеджей, я взял бабушкин телефон, вызвал скорую, а потом его выкинул. Посадил Милу на автобус, и она уехала. Вот и вся история. Я тебя не обманывал, Тоня.

— Но почему ты мне сразу не рассказал?

— Потому что я тебя знаю. Ты самый рьяный борец за справедливость. Ты или проговорилась бы, или стала требовать, чтобы я её сдал. Я не хотел тебе врать, но и рассказывать тоже.

В своих прогнозах относительно меня он был прав.

— А если они серьёзно обвинят тебя? Ты об этом подумал?

— Именно об этом я и думаю с утра до вечера. Но, если даже так произойдет, то меня просто закроют в психушке. А её посадят… Я не могу её сдать, Тоня. Никак не могу… Она же всё равно моя мать. Пусть такая, какая есть. Но она заступилась за меня. Только подумать… В первый раз в жизни заступилась. И без тебя я тоже не смогу. Это страшный выбор. Как с теми людьми на железнодорожных путях. С той вагонеткой. Никакого правильного решения нет. И впервые с тех пор, как мы познакомились, я хочу умереть. Сейчас, когда ты у меня есть, я снова хочу умереть. Это дико, да?

Мой взгляд упал на проступившие ярко-красные следы на его груди.

— Прости. Не знаю, что на меня нашло. Очень больно?

— Достаточно больно, — он медленно улыбнулся. — Спасибо.

Я провела пальцем по чуть припухшей полосе.

— Может, помазать чем-то?

— Ты про это… — он задержал мою руку. — Я решил про то, что ты мне наговорила. А это — терпимо, но если хочешь помазать, я не против. Но лучше поцелуй.

Глава 25

Никита

Я был напуган, опущен, потерян. Я запаниковал до такой степени, что когда шли с Дятлом от церкви обратно, остановился и присел на корточки, чтобы отдышаться.

Я не просто испортил отношения со всеми своими друзьями, но и сделал такую гадость, из-за которой мне было тошно от самого себя.

Я же знал, как отчаянно Тифон пытается удержать Зою. Все его разговоры, мысли, планы были только о ней. Диснейленд! Трифонов в Диснейленде. Я чуть со смеху не умер, когда это услышал. Он готов был пойти на всё, даже признание на асфальте написал бы, я уверен. Если бы его попросила она.

И с чего я взял, что люблю её сильнее? Как это определил? Почему тогда под дождем возле шашлычной решил, что вправе влезать в их отношения? Из-за Саши? Ну, конечно. Обычная примитивная ревность маленького, жалкого человечка, каковым я, как оказалось, и являлся, и не только в глазах Лёхи, но и в своих собственных.

Вот почему я никогда не мог стать Тифоном. Потому что ему никогда такое бы и в голову не пришло, ни по трезвому, ни по пьяни, ни во сне, ни при смерти. А мне пришло.

— Ты чего? — Дятел остановился возле меня. — Живот болит? У тебя всё в порядке?

— Нет, — впервые в жизни признался я ему. — Всё ужасно. Всё ещё хуже, чем ужасно.

— Кто-то умер? — почти шепотом спросил он.

— Да! — крикнул я на него, но на самом деле не на него, а вообще. — Умер!

Дятел испуганно отшатнулся:

— Кто?

— Кто-кто? Я! Сдох! Разговариваю, хожу, но сдох!

— Что ты такое говоришь? — он всплеснул руками прямо, как бабушка. — Расскажи, что случилось.

Остановил меня за локоть и настойчиво придержал.

— Никит! Когда рассказываешь, легче становится. Помнишь, раньше ты не рассказывал и от этого было только хуже.

— Да куда уж хуже? — я остановился, посмотрел ему в глаза, а потом взял, и выложил всё.

Всё-всё. И про фотки, и про Сашу, и про Зою, и про себя и свою подлянку.

Дятел слушал внимательно и очень серьёзно, даже тупых вопросов не задавал.

— Андрей тебя побьёт. Это точно, — сказал он, когда я наконец закончил.

— Пусть хоть убьёт. Легче будет.

— Ты ему скажешь?

— Скажу.

— И не боишься?

— Я боюсь, что он узнает об этом не от меня. Тогда не будет ни единого шанса объяснить. Или извиниться.

Извиниться. Я усмехнулся этой мысли. Как за такое можно извиниться? Сказать: «Ой, Тиф, прости ничего не соображал, ерунда вышла»?

— Но ты ведь не специально это сделал. Просто не подумал. Так со всеми бывает. Как у меня с медалями. Я ведь представить не мог, чем это обернется.

— А я мог. Я подумал. Я нарочно это сделал. Понимаешь? Со зла, а ещё мне казалось, что это весело: весь из себя такой не расслабляющийся, железный Трифонов с шашлычными девками на руках. Это было смешно. Это и сейчас смешно, если не думать о том, чем оно теперь обернется.

— Я понимаю, — задумчиво сказал Дятел. — У меня тоже такое бывает, когда я на тебя иногда злюсь или обижаюсь. Вот точно так же. Именно так. Именно из-за того, что другие важнее тебе, чем я. Так что я понимаю, что дело не в Зое или в Саше, а в Андрее. Скажи ему правду. Скажи честно, что тебе важен он сам.

Трифонов стоял ко мне спиной и рылся в своём рюкзаке. Зоя знала его слишком хорошо. И как, интересно, я должен был его остановить?

— Сейчас ночь. Куда ты поедешь? Электрички, может, и не ходят уже.

— Машину поймаю, — он не обернулся.

Огромный серый мотылёк залетел в комнату и шумно кружил возле лампочки.

— Это не лучшая твоя затея.

— Мне нужно её увидеть. Очень.

Я оглянулся на дверь, прикидывая, можно ли его запереть в домике, но разозленный Трифонов выбьет её, как нечего делать. На край, спокойно вылезет через окно.

— Завтра поедешь.

Интересно, могли ли бы мы втроём его как-то скрутить и связать? Возможно и смогли, если бы заранее договорились с Максом, но связывать всё равно было не чем. Если только простынями. Мысли неслись галопом.

— Завтра вернусь.

Лицо каменное, взгляд непроницаемый, но дракон трепетал, выдавая волнение.

— Даже, если всё плохо?

— Сказал, вернусь, значит вернусь.

Он достал паспорт, вложил в него пару пятисоток, сунул в боковой карман штанов.

Подобрать подходящие слова не получалось. И в этом растерянном замешательстве, физической расправы я, пожалуй, боялся меньше всего. Самое отвратительное было то, что после того, как он обо всём узнает, в тот же момент, нашей дружбе придёт конец. В мою сторону он больше не посмотрит.

Я словно стоял над пропастью и смотрел в её бездонную черноту. Одно неосторожное движение, и я полечу вниз. Стремительно и безвозвратно. И никакие психологические смыслы Дятла меня не спасут. Вместе с Трифоновым я потеряю и Лёху, и Зою, и самого себя. Того себя, который так хотел стать самым лучшим на свете другом.

— Если бы я ей доверял, то и она мне тоже. Вроде и понимаю головой, но ничего с собой поделать не могу. Знал же, что не нужно ничего начинать. Чувствовал. Это как с наркотой, стоит только попробовать, — он понюхал плечо на футболке. — Блин, я очень воняю?

— Очень.

Криво усмехнулся и направился к выходу.

— Зря ты так переполошился. Зоя сама мне говорила, что всегда с тобой будет, чего бы не произошло.

— Моя мать тоже всегда твердила: «Не волнуйся, Андрюша, я всегда за тебя». И чего? Где она теперь? Нет, Никит, никому нельзя доверять. Никому. Все кругом так и норовят подставить или кинуть. Вот только Лёхе верю и тебе.

Он меня ещё и пальцем не тронул, но уже было больно. Зачем это он мне доверял?