Потерянная жертва - Брындза Роберт

– Подождите-ка… – Она помолчала и вдруг просияла улыбкой, в которой было все, кроме радости. – Я… Компания «Стаффорд и Кларк» – ваш клиент. Не думаю, что ваша работа – расследовать информацию обо мне… о нас. Мы с Форрестом вместе уже почти семь лет. Мы помолвлены и собираемся пожениться…

– Вы же понимаете, что мы должны задать этот вопрос? – сказал Тристан.

– Да. Я просто не ожидала, что попаду в засаду.

– Это засада? Форрест напрямую связан и с Джудит Лири, которая знала Томаса Блэка. Почему об одной связи вы упомянули, а о другой нет?

– Потому, Тристан. Это не имеет никакого значения. Форрест никак не связан с Джейни Маклин. Он был в ужасе от всей этой истории. Перестал общаться с Робертом, когда его арестовали.

Кейт смотрела на Мэдди, пораженная ее наивностью или же настойчивостью – она не вполне понимала, что именно это было.

– В связи со сложившейся ситуацией нам нужно поговорить с Форрестом.

– Конечно. Уверена, с этим проблем не будет. Он и сам собирался поговорить с вами, правда, по поводу статьи в «Риал Крайм». – Мэдди резко поднялась, запустила руку в карман пальто. – А теперь мне правда пора возвращаться в офис. Вот ваши ключи. Главный вход, парадная дверь, задняя дверь, ведущая во двор. – Она положила на стол два комплекта ключей. – Я попрошу Форреста вам позвонить. Как я уже сказала, он рад будет пообщаться в любое время. А теперь извините.

Миг – и входная дверь захлопнулась. Кейт и Тристан ошарашенно застыли, а потом поднялись, подошли к окну и стали смотреть, как Мэдди переходит дорогу, наклонив голову и оживленно разговаривая с кем-то по телефону. Она выглядела совершенно другим человеком. Деловитым и уверенным.

– Что это было, черт возьми? – спросила Кейт.

– Я думаю, ваш вопрос ей пришелся не по вкусу, как нам этот кофе, – сказал Тристан. – Неужели она искренне считала, что мы не узнаем о Форресте?

– Слава богу, мы подписали контракт. Думаю, нам нужно вооружиться дополнительной информацией. Съездить в Голден Лейн. Нанести визит Роберту Дрисколлу.

Глава 12

Полуденное солнце косо светило сквозь щели четырех стен тюрьмы Уэйкфилд, которую в Британии прозвали «Особняком монстров». Питер Конуэй прошел сквозь двери, медленно и с трудом двигаясь, всем телом опираясь на трость.

На следующий день его ожидал стоматолог. Зараженные десны болели так сильно, что он не мог ни спать, ни есть, и от этого совсем ослаб.

Двое сопровождавших его охранников помогли ему пройти по коридору из камеры.

С момента госпитализации он заметил, что отношение людей к нему изменилось. Через несколько недель ему должно было исполниться пятьдесят девять, и, беспомощный, слабый, беззубый, он чувствовал себя львом, уже не способным рычать. Его больше не выводили в общий прогулочный двор, и теперь ежедневную дозу свежего воздуха он должен был получать в другом дворе, поменьше, где никогда раньше не бывал и где компанию ему составлял лишь детоубийца Томас Блэк, сидевший в инвалидной коляске.

Несмотря на слабый солнечный свет, Томас Блэк всегда носил огромные очки и шерстяную шляпу. В первые десять лет заключения он был крепким, мускулистым мужчиной. Но рак разрушил все его тело снаружи и изнутри, и теперь его было не узнать. Дверь закрылась, на тридцать минут заперев их во дворике, и Томас взглянул на Питера. Единственный квадрат голубого неба был виден наверху, сквозь тонкую сетку. Через окно за ними наблюдал санитар.

Мысль о том, что остаток дней он проведет в тюрьме, больше не пугала Питера. Теперь это означало лишь, что за решеткой он состарится и умрет – и в этом что-то да было. Он считался высокопоставленным заключенным. Его боялись. С ним обращались по-другому – не лучше, но по-другому. Его уважали.

Но теперь Питер видел, что он стареет, и стареет некрасиво. Он вспомнил, что говорил по этому поводу один из его коллег, еще в другую эпоху, когда он был полицейским: вот тебе тридцать, вот сорок, а к пятидесяти ты станешь уксусом или вином – это зависит от тебя.

– Вот куда нас отправляют перед живодерней? – спросил Питер, ковыляя к Томасу.

– Это и есть живодерня. Просто пока мы об этом не знаем, – сказал Томас. – Они забрали мой мочевой пузырь и кишки. И, насколько я знаю, забрали твои зубы.

– Завтра они заберут остальное.

Томас сверкнул жуткой хеллоуинской улыбкой.

– Генри Йейтс хорошо тебя отделал, да? – Он издал шипящий звук, его плечи затряслись.

– Это смех третьей или четвертой стадии?

– Четвертой. От любого движения я немного припускаю в штаны, но мне подвесили мешок. – Он потер пальцем под очками. – Вообще-то, ты мне должен спасибо сказать. Я вызвал охрану.

– Ты выждал несколько минут, просто наблюдая.

Томас вновь зашипел.

– Сам виноват, не устоял на ногах. Что бы ни случилось в драке, если на ногах устоишь, рожу тебе не перекроят.

– Сколько тебе осталось жить?

– Говорят, полгода.

Глядя на Томаса, можно было сказать, что ему осталось еще меньше. На хорошее вино он уж никак не походил. Уксус до мозга костей.

– Запишу в ежедневник, – пообещал Питер.

Повисла тишина. Он обвел взглядом жалкий дворик – гулять тут по кругу в его состоянии было просто смешно. Тут и собака не разлеглась бы.

Томас поправил шерстяную шапку и пристально посмотрел на него. Питер знал историю каждого заключенного. Знал, кто из них как попался. Томаса Блэка полиция остановила из-за неисправных стоп-сигналов. В задней части его фургона нашли полумертвую девушку, завернутую в брезент. Ему было сорок два года.

В газетах всегда пишут истеричные статьи о том, что худшие из серийных убийц Великобритании содержатся в роскошных условиях: питание лучше, чем в больнице, личный телевизор. Может, это и правда, но справедливость все равно торжествует – к старости. Питер видел, что близится и его черед. Его тело становилось хрупким и сморщенным, он превращался в кислый уксус. Блэк стал никчемным стариком, и его никто уже не боялся. Что будет с Питером, когда он станет таким же? Когда окажется во власти сиделок, которые будут кормить его с ложки и вытирать ему задницу? Вот что его ужасало.

Томас снял гигантские солнцезащитные очки. Его высохшая рука была усеяна темными синяками, словно чернильными пятнами. Причмокнув сухими, потрескавшимися губами, он взглянул на окно, где у экрана работал санитар, не проявляя интереса к двум старым чудовищам.

– Подойди ближе, – велел Томас, протянув ему руку.

– Тянуть тебя за палец я не буду, – сказал Питер.

Ему было неприятно смотреть на Томаса, на его дряблую кожу, свисавшую с костей. Томас вновь облизнул губы. Его язык был похож на засушенную ящерицу.

– Ты слышал, что мои письма продали с аукциона? – с гордостью в голосе сказал он.

– А, те, что ты отправлял той усохшей старой корове с Южного побережья?

– Иди в задницу, Конуэй.

– Ну прости. Усохла только ее дыра между ног, все остальное было вполне ничего.

– Все. У тебя был шанс, – сказал Томас, пытаясь через стекло привлечь внимание санитара.

– Ладно, ладно. Я просто шучу. Не злись. Я знаю, что она была…

– Она была, – сказал Томас, поджав губы.

– И что с письмами?

Томас медленно почесал нос, снова надел очки.

– В одном из них я писал что-то насчет тебя и нераскрытого дела об убийстве по твоему бывшему месту обитания.

– По нашему бывшему месту обитания, – поправил Питер.

– Кажется, какая-то компания в Лондоне, издательство или вроде того, что-то вынюхивает. Они связались с моим адвокатом по поводу авторских прав на мои письма. И похоже, тут замешана мамаша твоего мальчика.

– Кейт?

Томас кивнул.

– Они хотят поговорить с нами. Они могут заплатить. Деньгами… или даже лучше. Деньги тут можно потратить разве что в столовой, а вот влияние – то, чего нам не хватает.

– Кто?

– Что значит «кто»?

Питер поднял глаза на санитара, но тот был по-прежнему занят своими делами.