Наследие души - Холмс Е. е.

Мое сердце, казалось, пропустило удар. Выходит, он заметил меня.

– Да, верно. Но не припомню, чтобы видела тебя, – призналась я.

Мое лицо горело. Я покраснела. Почему я покраснела?

– Ну, сколько там, на этом курсе – человек двести? И к тому же мою посещаемость нельзя назвать образцовой – побочный эффект раннего начала семинаров.

Он подмигнул мне. Обычно я находила этот жест оскорбительным, но теперь почему-то не возражала.

– Кстати, меня зовут Эван. Эван Корбетт.

Он протянул мне руку. Я перегнулась через перегородку, но, не успев даже толком пожать ему руку, отпустила ее.

– У тебя рука ледяная! – испуганно ахнула я.

– О, да, извини, – засмеялся он, засовывая руку в карман. – Плохое кровообращение. К тому же я выбрал кабинку у окна, а там ужасно дует. Но мне нельзя сидеть в комфорте, иначе я засну, и это будет конец моей работе!

Я просто улыбнулась, потирая пальцы. Холод не отпускал, и кровь странно билась в венах.

– Так ты называешь свое имя только парням с теплыми руками или…

– Ой, извини! Я Джесс Баллард.

Его улыбка стала шире.

– О, превосходно!

Ответ несколько озадачил меня.

– Что именно?

– Просто мою сестру зовут Джессика, так что я смогу запомнить твое имя, а то у меня с этим проблема. Впрочем, мне почему-то кажется, что твое имя я бы не забыл.

– Э-э-э, и как продвигается твоя работа? – Мне хотелось продолжить разговор, но я чувствовала себя неловко; мне нечасто, если вообще когда-либо, доводилось общаться с парнями, от которых захватывало дух.

– Ничего оригинального или сногсшибательного, но, думаю, могу рассчитывать на приличную оценку, если только удастся закончить. – Он присел на краешек стола и сложил руки на груди. – Тебе никогда не приходило в голову, что бесполезно пытаться написать что-то нетривиальное о пьесе, которая живет уже четыреста лет?

– Понимаю, что ты имеешь в виду. Я, конечно, не открываю здесь ничего нового. Если поколения докторантов не додумались до этого, уверена, что и у меня не получится.

– Вот именно. Так ты, Джесс, выбрала английскую литературу?

– Вообще-то я еще не решила.

– Молодец! Я никогда не понимал, почему люди выбирают специальность еще до того как попадают в колледж, – сказал Эван.

– В самом деле? Кажется, все, кого я знаю, уже сделали свой выбор.

– О, я тебя умоляю! Половина из них сменит специальность по три раза, прежде чем окончит учебу. Здесь предлагают столько курсов, зачем ограничивать себя так рано? Бери всего понемногу, исследуй, ищи себя, понимаешь? – Эван обвел рукой библиотеку, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

Нас окружало море книг, и чтобы прочитать их все, не хватило бы и трех жизней.

Я почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Попыталась подавить неприятное ощущение, но оно застало меня врасплох. И, должно быть, отразилось на моем лице, потому что Эван внезапно забеспокоился.

– Эй, ты в порядке? – Он оторвался от стола и шагнул ко мне.

Я попятилась и кивнула.

– Да, в порядке. Просто… то же самое мне всегда говорила мама.

Услышав такие слова, я удивилась самой себе. Мне было достаточно тяжело говорить о маме, тем более с совершенно незнакомым человеком, но было в Эване что-то располагающее к откровениям. Выражение его лица казалось открытым и честным, и я поймала себя на том, что доверяю ему.

– Мама умерла летом. Она все время говорила, как завидует тому, что я уезжаю учиться. Настаивала на том, что я должна посещать все возможные занятия, чтобы ничего не упустить.

– Мне жаль. Похоже, она была умной женщиной, – мягко произнес Эван.

Я обнаружила, что могу улыбаться и в таком разговоре.

– У нее бывали моменты.

– Ну а с моей мамой совсем другая история. На свете нет ни одной хорошей идеи, до которой она не додумалась бы сама; просто спроси ее. – Эван закатил глаза.

Я знала, что он добавляет юмора ради меня, и оценила это.

Он продолжил:

– Она была очень недовольна, когда я увлекся лякроссом. Хотела, чтобы я продолжил играть на фортепиано.

– Это хороший навык – музицировать. Жаль, что мне не дано, – сказала я.

– Да, но мама заставляла меня заниматься по два часа в день, когда я был младше. – Он усмехнулся, когда мои брови невольно поползли вверх. – Я знаю, да? Как хобби это неплохо. Она все еще находится на стадии отрицания и не может поверить, что я не стану выдающимся концертирующим пианистом.

– Э-э-э, а существует ли такая профессия, как выдающийся концертирующий пианист?

Он усмехнулся.

– На самом деле, думаю, что нет. В любом случае она довольно быстро смирилась с этим, когда я получил стипендию за достижения в лякроссе – оказалось, оно того стоило, в конце концов! – Он задумчиво наморщил лоб. – Мы ведь встречались раньше, не так ли? – спросил он.

– Да, вообще-то встречались. Пару раз, я думаю.

– На ярмарке, верно? Возле палатки гадалки? И у сувенирного магазина.

– Думаю, да.

– И, кажется, еще где-то.

– О, наверное, где-нибудь здесь.

По правде говоря, я могла бы рассказать ему обо всех местах в кампусе, где его видела, о каждой его улыбке в мою сторону, но из страха показаться навязчивым преследователем воздержалась.

– Сейчас. – Он взял мой экземпляр «Гамлета» и одну из моих шариковых ручек (к счастью, не ту, которую я грызла), открыл книгу и начал что-то строчить в ней.

– Эй! Прекрати портить Великого барда!

– Готово, – сказал он, закрывая книгу и бросая ее обратно на стол. – Я записал там свой номер.

– Твой номер? – тупо спросила я.

– Да. Мой номер телефона.

– Твой номер телефона? – повторила я. Мой мозг отключился напрочь.

– Э-э-э, да. Знаешь такую штуку, телефон? – Он поднес руку к уху в общепринятом жесте, имитирующем телефонную трубку.

– Мог бы воспользоваться моим блокнотом вместо книги! – Мне удалось взять себя в руки и изобразить негодование, чтобы он не подумал, будто я не в состоянии понять слово «телефон».

– Да, но теперь он в твоей любимой книге, так что ты его не потеряешь. И тебе придется его поискать. Он записан на моей любимой странице. Считай, что это небольшая охота за сокровищами. Когда найдешь его, позвони мне. Может, как-нибудь потусим вместе. Удачи тебе на финише. – Он снова сверкнул той самой улыбкой, от которой у меня подкашивались ноги, и зашагал по проходу вдоль стеллажей.

Он уже почти скрылся за углом, когда я окликнула его.

– Эван?

– Да?

– Как ты узнал, что это одна из моих любимых книг?

Он ухмыльнулся и проскользнул между стеллажами.

Я стояла в полутьме, сжимая в руках драгоценную книгу, и думала о том, насколько больше она мне нравится теперь, когда в ней остался его след.

Глава 5

Толки и послания

У меня было такое чувство, будто я пытаюсь думать сквозь туман, внезапно окутавший мой мозг. Я слышала слова, но они казались несвязанными, случайной группой звуков, которые не имели прямого отношения ни ко мне, ни друг к другу.

– Джессика? Ты слышала, что я сказала? – донесся до меня голос декана Финндейл.

Я кивнула, а затем потрясла головой, чтобы прояснить сознание.

– Эван Корбетт был первокурсником прошлого года. Он действительно учился у профессора Маршалл, но умер до окончания первого семестра.

Я промолчала.

– Теперь ты понимаешь, почему профессор Маршалл так встревожилась, когда ты назвала его имя. Естественно, она была расстроена.

Я рассеянно кивнула.

– Откуда ты узнала об Эване Корбетте?

Я попыталась сосредоточиться.

– Прошу прощения?

– Где ты слышала об Эване Корбетте? Кто-нибудь из старшекурсников рассказывал тебе о нем?

– Я никогда не слышала о нем до прошлого вечера. И на самом деле знаю не так уж много старшекурсников.

Декан Финндейл подалась вперед.

– Подумай, Джессика. Ты, должно быть, где-то слышала о нем. Как еще ты могла так перепутать имя?