Сладкая теплая тьма - Бишофф Саш

Стало любопытно, почему Л очарована моей невестой; не является ли Мэгги (в более широком смысле) еще одним проявлением переноса Л. Задался вопросом о мотивах Л: надеялась, что я буду протестовать, настаивать на том, что Л красивая? Была ли это ревность? Или завуалированный выпад в адрес M за несоответствие популярным стандартам красоты, на фоне которого внешность Л выигрывала?

Л продолжила: иногда ей хотелось быть кем-то вроде М. Жить намного проще. (Опять же – продукт переноса, как и моя невеста? Или замаскированное оскорбление обыденности существования М?)

Прежде чем я успел ответить, Л поинтересовалась, все ли между нами в порядке. Отметила, что я казался расстроенным, когда она вошла. Напомнил Л (во второй раз), что закрытая дверь – это сигнал, что я не готов к началу сеанса. Л извинилась, но выглядела обиженной.

Я решил увести разговор от М, вернувшись к жизни Л. Спросил, как у нее дела.

Л призналась, что на самом деле чувствует себя плохо. Спросила, могу ли я что-нибудь прописать. Уточнил, что происходит.

Приступы паники почти каждую ночь всю прошлую неделю. Типичный случай: становится холодно, кружится голова, нечем дышать, кажется, что задыхаешься или тонешь. Описывает как падение в бесконечную кроличью нору без возможности подняться наверх, на воздух. Сказала, что, будучи молодой, думала, что это сердечный приступ. Это новая информация. Я уточнил о приступах в детстве.

Ответила, что они были обычным явлением, пока отец был жив. В последние годы такое случалось редко, но теперь вдруг участилось. Л сослалась на начало приступа на сеансе на прошлой неделе, сказала, что я смог остановить его до того, как он начался.

Спросил, знает ли Л, что является триггером. Временами это очевидно: когда думает о чем-то неприятном, он нарастает, как снежный ком. Но иногда она чувствует себя нормально, даже хорошо, и приступ наступает внезапно, прежде чем она осознает, что это происходит.

Спросил, принимала ли она лекарства в прошлом. Сказала, что пробовала СИОЗС [9], но это не помогло (тошнота, бессонница). Она спросила о бензодиазепинах [10]. Хотелось чего-нибудь на крайний случай, когда паническая атака неминуема.

Я объяснил коварство бензодиазепинов: они вызывают сильное привыкание. Нельзя использовать регулярно или в течение длительного времени. Необходимо проходить терапию, чтобы выявить первопричину. Препараты – сиюминутное средство, настоящее лекарство – терапия. Предписанная пробная доза транквилизатора предназначена только для экстренного применения.

Услышав это, Л заметно расслабилась: вздохнула, откинулась на спинку дивана. Заметил, что она все еще одета в куртку – странно, так как очень душно, а мой кондиционер сломан. Спросил, не хочет ли она ее снять. Л поколебалась, затем подчинилась.

Потребовалось время, чтобы собраться с мыслями: Л, конечно, хорошо замаскировалась косметикой и украшениями, но декольте и руки под ними были черными и синими. Л вся в ужасных синяках и ссадинах.

Спросил, не хочет ли Л что-нибудь мне рассказать. Сначала изобразила непонимание. Я спросил прямо, как она пострадала. Казалось, Л вспомнила про синяки, но отмахнулась от них, как от пустяка – просто поранилась сама. Уточнил, как.

Л нервно пожала плечами.

– Так глупо, я просто… у нас в квартире бетонные ступени, ведущие в спальню. Была поздняя ночь. Я спустилась на кухню за водой, была немного пьяна, оступилась на ступеньке и упала.

Спросил, обратилась ли она в больницу. Л моргнула, засмеялась, сказала, что нет, это была просто глупая оплошность. Я осторожно уточнил, имеет ли Курт к этому какое-либо отношение.

Л покачала головой, в ее глазах стоял страх.

Я заметил слабые следы отпечатков пальцев на шее. Сказал, что не думаю, что Л откровенна со мной. Л все больше нервничала, настаивала, что говорит правду. Я указал на шею, спросил, откуда взялись отметины, и Л замолчала.

Сказал, что понимаю, как это, должно быть, ужасно, но напомнил, что она сказала, что доверяет мне больше, чем кому-либо другому. Очень важно, чтобы Л говорила мне правду.

Л приняла защитную позицию. Заявила, что рассказала все, что можно было рассказать, потом замолчала, избегая моего взгляда. Мы зашли в тупик.

В этот момент я применил тактику, которая, возможно, была сомнительной, но – учитывая серьезность ситуации – я использовал ее, поскольку знал, что она будет эффективной. Пригрозил прекратить нашу совместную работу. Сказал, что отношений не будет, если Л лжет. Если она не может быть честной, я не смогу ей помочь.

Л встала и сказала, что на сегодня нам пора заканчивать. Объявил ей, что не буду выставлять счет за сеанс, но ей следует серьезно подумать и решить, хочет ли она сказать правду и двигаться дальше или готова расстаться прямо сейчас.

Л начала плакать. Сказала, что расскажет мне все; несмотря на то, что у нас было всего несколько сеансов, наши отношения уже очень важны для нее. Умоляла меня не бросать ее. Я предложил салфетки – вместо этого Л рухнула мне на грудь. Подождал, пока она успокоится, затем усадил ее. Попросил рассказать реальную историю.

Это случилось в прошлый четверг. Они пошли ужинать с мамой, чтобы отпраздновать помолвку. Л заранее нервничала: Курт и Карен не ладят. Спросил почему.

– Я не знаю, на самом деле. – Л вытерла глаза. – После папы мама перестала доверять всем мужчинам, включая Курта. Курт знает, как много значит для меня ее мнение, как сильно я ценю ее одобрение. Может быть, он чувствует в ней угрозу. После ужина Курт был в ужасном настроении. Иногда с ним такое случается, когда он находится под большим давлением. Но я подумала, что, возможно, смогу вывести его из этого состояния. Итак, мы… Боже, это так неловко! Ну, Курт и я… иногда наша сексуальная жизнь немного… нетрадиционна?

Я попросил уточнить.

Л порозовела.

– О боже! Я никогда не говорю о подобных вещах. Но думаю… если вы считаете, что это важно… – Нервно вдохнула. – Курту нравится быть агрессивным. И ему нравится, когда я, ну… покорная. Когда я играю эту роль.

Это ни в малейшей степени не удивительно – напрямую соотносится с восприятием Л секса из родительского моделирования. Попросил Л продолжать.

Она заговорила, заламывая руки.

– Он бывает довольно грубым. Разговаривает со мной свысока. И заставляет меня делать вещи, унизительные вещи, в местах, где нас могут увидеть или даже застукать. Это часть острых ощущений.

Спросил, нравится ли ей это.

– Конечно! – быстро проговорила Л. (Это также неудивительно: Л, скорее всего, в отрицании, убеждает себя, что наслаждается дисбалансом власти – знакомым отголоском родительской динамики. Основываясь на истории, я тогда задался вопросом, пробовала ли Л когда-нибудь другую, более нежную версию секса.)

– Просто у нас всегда был такой секс, – продолжила Л. – В первый раз, когда мы были вместе…

Л замолчала, побледнев. Снова почувствовал, что она что-то скрывает от меня. Попросил ее описать воспоминание, которое она только что увидела.

Взгляд Л метнулся назад. Покачала головой, вымученно улыбнулась.

– Это неважно. Дело в том, что в четверг вечером он был агрессивен. И я смирилась с этим, как делаю всегда, только на этот раз я не могла перестать думать о вас.

– Обо мне?

– Я имею в виду наш разговор об актрисе, с которой он переспал. Я все время думала о том, как вы сказали, что мне нужно прямо поговорить с ним об этом. И по мере того, как это происходило, я… я начала чувствовать, что, возможно, это ненормально. Возможно, мне действительно сто́ит поговорить с ним об этом. Поэтому я подождала, пока он… ну вы знаете… и я подумала: ладно, теперь он чувствует себя лучше. Спокойнее. Может быть, что бы с ним ни происходило, это прошло. Поэтому позже, когда мы ложились в постель, я спросила, спал ли он с ней. Изменил ли он мне.

– Что он сказал?