Последний гость на свадьбе - Рекулик Джейсон

До Бостона от нас далеко, так что я постарался выбраться на трассу пораньше. На полпути через Коннектикут стала попадаться реклама новых «Крайслер-реакторов» и «Чудо-батареек» – на них «Кепэсети» и сделала себе имя. Они добились лучшей по Штатам дальности – восемьсот миль на одной зарядке, даже если на полную мощность гонять музыку и кондиционер. На всех билбордах один девиз: «Будущее за чистой ездой», и я, проезжая мимо них, замечал за собой горделивый трепет. Ведь Мэгги работала у них в отделе маркетинга, и мне хотелось думать, что она помогает с этими плакатами или хоть знакома с теми, кто их делает. Эту гигантскую дорогущую рекламу каждый день видели миллионы водителей, а моя дочь принимала участие в ее создании. Жаль, что ее мать этого не увидит.

После двух я остановился в Вустере, примерно в часе езды западнее Бостона, подыскать дешевый отель. У самой трассы нашелся «Супер-эйт» [6] со свободными номерами по шестьдесят девять долларов, и менеджер охотно позволил мне раннюю регистрацию, так что больше я и выбирать не стал. Номер был обшарпанный, с пятнами протечек на потолке и сигаретными ожогами на мебели, зато матрас не провисал и в ванной чисто, так что я счел это выгодной сделкой.

У самого города я заехал в «Сэмс-клаб» купить цветы. У них всегда есть симпатичные букетики прямо у кассы. Заодно, раз уж заехал, купил печенье «Пепперидж-фарм Милано», Мэгги всегда его любила. И еще пару маленьких огнетушителей – они распродавались по десять долларов, а запас никогда не лишний.

Немножко дороговаты подарки? Может быть. Но я еще не забыл, каково быть молодым и пробивать себе дорогу, и решил, что Мэгги с Эйданом оценят помощь.

К шести я добрался до реки Чарльз и запутался в бостонской дорожной сети. Через мост Закима переползал долго и мучительно, но на другой стороне дорога расчистилась. Я свернул на первом же съезде и милю катил вдоль реки, пока не уперся в огромную башню из стекла и стали – Бикон-тауэр. GPS сказал, что я прибыл в пункт назначения, но я сразу понял, что он ошибся. Башня походила на небоскреб из «Крепкого орешка». Мои фары высветили список главных съемщиков: «Аксенчер», страховая компания «Либерти мьючуэл», банк «Сантандер» и еще какие-то, судя по названиям, юридические фирмы. Вечером субботы большая часть этажей не была освещена. Но в окно вестибюля я увидел женщину и, оставив свой джип в погрузочной зоне, зашел спросить дорогу.

Будто в собор вошел – огромное гулкое пространство из стекла и полированного камня. Легко представить, что в будний день здесь полно спешащих на работу служащих. А так только я и одинокая девушка посреди комнаты, за высокой, похожей на алтарь стойкой.

– Мистер Шатовски? – спросила она.

Я ушам не поверил.

– Вы меня знаете?

– Маргарет нас предупредила. Мне только нужно глянуть на документ с фотографией. Водительские права вполне подойдут.

Это была хорошенькая маленькая блондинка в изящном синем платье. Я вытащил бумажник – большой кожаный кошель, чуть не до дыр протершийся на швах.

– Это жилое здание?

– Смешанное. Большая часть под офисами. Но в верхних этажах, где живут Эйдан с Маргарет, остались квартиры.

Я протянул ей свои пенсильванские права, и Оливия (вблизи я разглядел табличку с именем) приняла их с великим почтением. Будто оригинал Декларации независимости, написанный на пергаменте.

– Спасибо, мистер Шатовски. Лифт D направо, он доставит вас наверх.

– У меня машина в погрузочной зоне, – объяснил я. – Нет ли здесь…

Слева словно из воздуха материализовался молодой человек.

– О вашей машине я позабочусь, мистер Шатовски. Здесь подземный гараж, – сообщил он.

Я не знал, чему больше дивиться: что все здесь знали меня по фамилии или что произносили ее без ошибок. Если у вас есть польские корни, вы знаете, что «sz» в ней произносится как «ш»: Шатовски [7]. Но обычный человек все равно пытается выговаривать каждую букву, и меня обзывают «мистер Сзатоуски», если не хуже. Каждый коверкает на свой лад.

Он протянул руку за ключами, но у меня в джипе остались подарки, так что я вышел за ними вместе с парнем. Молодой человек вручил мне карточку с номером своего телефона и велел позвонить, когда соберусь уезжать, чтобы он подогнал мне машину. Я вытащил из бумажника доллар, хотел дать ему, но он так попятился, будто от моих денег било радиацией.

– Рад был помочь, сэр. Хорошего вечера.

Я вернулся в вестибюль, где Оливия снова растопила мое сердце улыбкой. Не знаю уж, с какой стати такая женщина торчала за стойкой в субботний вечер. Ей бы предварять выступления НХЛ или выступать на подиуме на Виктория-стрит.

– Хорошего вам вечера, сэр.

– Спасибо.

Я вошел в лифт D – узкую черную коробку с гладкими металлическими стенками. Впервые попал в лифт без кнопок – панели управления вовсе не было, и я не понимал, как его запустить. Но двери закрылись сами собой, и лифт тронулся. Над дверью ожил маленький экранчик, который стал отсчитывать этажи: 2-3-5-10-20-30-ПХ1-ПХ2-ПХ3. Тут он замедлил ход, остановился, открыл двери, и передо мной оказалась Мэгги – на фоне заходящего солнца, в черном свитерке с воротом-хомутом и черных брючках, с бокалом белого вина на длинной ножке – на самой вершине мира.

– Папа!

Уж не мираж ли? Я-то думал, попаду в коридор с рядом квартирных дверей и цветочных горшков. А телепортировался прямо в чью-то гостиную, светлую, со стеклянными стенами, за которыми открывался вид на весь город. Это кружило голову, сбивало с толку и… выглядело каким-то поддельным, словно я попал в декорации телешоу.

– А где квартира?

– Это она и есть! – засмеялась Мэгги.

– Ты здесь живешь?

– С февраля. С тех пор, как мы обручились. Эйдан пригласил меня перебраться к нему.

Двери лифта стали закрываться, она придержала их рукой.

– Ну, пап, ты выходишь?

Я нерешительно шагнул вперед – не очень-то верилось, что этот пол меня выдержит. Я с трудом узнавал дочь. В детстве Мэгги была, что называется, «мальчишистой». Носила комбинезоны, спортивные джемперочки и мои фланелевые рубашки, завязывая их узлом на поясе, чтобы не болтались. В старших классах ее качнуло в обратную сторону, к пышным юбкам, цветочным орнаментам и безумным находкам из лавок старья. А теперь она выбрала новый образ – чистая кембриджская Лига плюща [8] – изящество, тонкий шик, изысканность. Мэгги отрастила волосы – до середины спины и такие пышные, будто она вложила в прическу немалые деньги. И глаза горели, как бывало только в детстве. Он походила на диснеевскую принцессу – того гляди, запоет. Или все проще – моя дочка казалась влюбленной по уши.

– Мэгги, ты потрясающе выглядишь!

Она отмахнулась от комплимента:

– Ой да брось!

– Я серьезно. Что ты с собой сделала?

– Это от освещения. Здесь все выглядят супермоделями. Ну дай я тебя обниму.

Дочка обхватила меня за пояс и ткнулась лицом в грудь – я чуть не расплакался от счастья. Было время, когда эта малышка каждый день меня обнимала. В шесть лет она придумала игру в чудище-обнималище: с рычанием подползала по ковру, обхватывала меня за коленки, и оставался единственный способ превратить ее снова в девочку: подхватить на руки, так что руки и ноги болтались в воздухе. Я лет десять не вспоминал этой игры, а тут вдруг всплыло откуда-то.

И горло у меня снова перехватило. Я испугался, что, если попробую заговорить, голос сорвется и я расхнычусь, как большой младенец. Так что я просто высвободился и отдал ей пакет с подарками. Огнетушителям она удивилась, зато цветам явно обрадовалась.

– Какие красивые! Давай поставим их в воду.

Я впервые попал в квартиру из лифта, так что понадобилась минутка, чтобы разобраться, что тут где. «Гостиная» оказалась частью просторного помещения, огибавшего угол здания. Все наружные стены были стеклянные и открывали панораму города. Все внутренние – заняты лицами мужчин и женщин разного возраста, все фоткались в черно-белом и смотрели прямо на зрителя. Никого из них нельзя было принять за супермодель: слишком много на лицах морщин, бородавок, обвисших век, кривых зубов, пролысин и острых подбородков. Другими словами, они смотрелись самыми обычными людьми, из тех, кого встретишь в магазине на углу или в автобусе после работы.