Умница - Эклин Хелена

У меня уже начался второй триместр беременности, но утренние приступы тошноты только усугубились. Доковыляв до ванной, я склонилась над раковиной в надежде на облегчение – но она, увы, не оправдалась. Я рискнула взглянуть в зеркало и вздрогнула от собственного отражения. Я из тех рыжеволосых женщин, которым непременно нужно делать макияж, иначе лицо кажется совсем уж блеклым. Брови у меня до того светлые, что с трудом разглядишь, а ресницы почти бесцветные, как у свиней. Но зато я могу смело делать себе «смоки айз» и не бояться яркой помады – с ними я выгляжу на все сто. Правда, в тот день сил наводить красоту совсем не было, но я попыталась хоть немного привести себя в порядок.

Стелла сидела на кухне за столом и сосредоточенно рисовала величественную крепость с высокими башнями и зубчатыми стенами.

– Доброе утро, мамочка, – сказала она при виде меня.

Мне так хотелось крепко обнять ее, вдохнуть запах ее волос, но она всегда сторонилась физического контакта. Мы договорились, что нашими объятиями будут трехсекундные взгляды. Я посмотрела на дочь. Она выдержала мой взгляд. Я стала мысленно считать секунды. Раз. Два. На счет «три» Стелла отвела глаза.

– А Бланка вернется? – спросила она.

Я уставилась на нее.

– С чего ты это взяла, милая?

– Она ведь обещала вернуться, – ответила Стелла.

Я нахмурилась. Когда Бланка могла пообещать ей такое? Она ведь даже не попрощалась.

Я поставила перед дочерью тарелку с овсянкой, выждав, пока та немного остынет. Все внимание Стеллы было приковано к рисунку. Она была совсем непохожа на меня: четкие черты лица, прямой нос, нежно-розовые, пухлые губы, большие зеленые глаза. Она напоминала мне детей с портретов XVII века – серьезных, почти взрослых. Легко было представить ее в бархатном платье с кружевным воротничком, с собачкой на руках, хотя Стелла ни за что не согласилась бы на такой наряд.

А может, она заглянула в историю поиска на моем ноутбуке? Она знала пароль и умела пользоваться компьютером лучше меня, в свои-то восемь лет.

– Так Бланка придет к нам? – не унималась Стелла.

– Бланка уехала домой, – сказала я.

– Так ведь ее дом здесь, в Англии! Она тут живет почти с самого детства!

Я решила просто солгать.

– Ей захотелось перемен.

Стелла едва притронулась к завтраку. Наверное, ее огорчило, что Бланка уехала так далеко. Я сочувствовала ее переживаниям, но о своем обмане не жалела. Стелла не боялась самой смерти – иначе той истории с гниющей олушей попросту не было бы, но утрата, даже крошечная, была для нее невыносима. Когда Пит, спасая урожай кудрявой капусты, охотился на слизней и топил их в пивных ловушках, Стелла плакала над каждым маленьким трупиком, что попадался ей на глаза. Она бы не смогла смириться с мыслью, что Бланка умерла, – такое и взрослым непросто принять.

После завтрака, убирая со стола посуду, я заметила на стене маленький крестик, нарисованный карандашом на уровне моей груди, – так иногда помечают места, куда надо вбить гвоздь, чтобы что-то повесить.

– Стелла, это ты нарисовала? – спросила я, указывая на странную отметину на светлой стене.

– Рисовать можно только на бумаге, – ответила она с серьезным видом.

Я намочила губку и осторожно стерла крестик. Решила, что потом спрошу об этом у Пита. Он не из тех, кто бросает начатое. Если уж что-то надо сделать, Пит никогда не медлит. Он уже написал мне, что отправил лилии с запиской Ирине, матери Бланки, – как и обещал накануне.

Я отступила на шаг. От пятна и впрямь не осталось и следа: стена была безупречно чистой. Но вместо удовлетворения меня охватило ноющее чувство незавершенности, будто это я сама бросила начатое дело на полпути.

Около пяти часов Пит написал, что в кои-то веки будет дома к ужину. У меня не было ни сил, ни желания думать о готовке, и он пообещал купить пиццу по дороге. Раньше я обожала готовить, любила продумывать блюда, сочетать вкусы и консистенции, учитывая каждый нюанс, но со Стеллой так не получалось – казалось даже, что это не совсем готовка, а только подступы к ней, лишь компоновка ингредиентов и не более того. Возможно, именно поэтому Бланка никогда не соглашалась сесть с нами за стол. Она всегда приносила обед из дома в старых баночках из-под йогурта. Микроволновка после нее еще долго пахла мясным рагу, но при мне она почему-то никогда не ела.

– Помнишь наши сумасшедшие пицца-вечеринки в Сан-Франциско? – спросил Пит, ставя коробку с пиццей на стол. – Каждый раз что-нибудь эдакое выдумывали!

– О да! Чего стоит пицца «Спасем океан» с чернилами кальмара и анчоусами, – вспомнила я.

– А десертную пиццу помнишь? Вместо торта на день рождения: со взбитыми сливками, посыпкой…

Я рассмеялась.

– Замолчи, пожалуйста, а то меня сейчас стошнит!

– Это же совсем не вкусно, – заметила Стелла. Я приготовила ее любимое блюдо: пасту с соусом, и всё подала раздельно.

Пит сжал мою руку.

– Вообще-то, было очень вкусно. Всегда, – он провел пальцем по нашему красивому дубовому столу. – Тогда мы все теснились за крошечным столиком из «Икеи». А помнишь…

– Стелла, съешь еще хоть немного, – попросила я. Дочь почти не притронулась к еде.

– Дорогая, – Пит взглянул на меня с легким укором, и я поняла его намек. Мы условились никогда не заставлять ее есть. Никакого давления, пусть прислушивается к своему телу. А вдруг что-то не так? Рак щитовидной железы не всегда передается по наследству, но ее лицо казалось слегка одутловатым. Я наклонилась над столом и ощупала ее шею.

– Щекотно! – Стелла отстранилась. – Пап, можно я пойду?

– Если наелась, конечно, – разрешил Пит. – Иди почитай, если хочешь.

– Она сегодня почти ничего не ела, – сказала я. – Может, заболела?

– Поест, когда проголодается. Она выглядит вполне здоровой.

Когда дочь ушла наверх, я спросила у Пита, не он ли нарисовал крестик на стене.

– Конечно, нет.

– Странно, – удивилась я вслух. – Стелла тоже уверяет, что это не она. А кто тогда?

– Может, мастер, который приходил чинить холодильник? – предположил Пит.

– С какой стати ему рисовать крест на стене напротив?

– Значит, все-таки Стелла.

– Стелла никогда мне не врет, – ответила я, хотя Стелла не отрицала своей вины.

После ужина Пит предложил сам искупать дочку и уложить спать. Я засомневалась. В последние месяцы он обычно работал допоздна, и вся вечерняя рутина была на мне. Если ему удавалось вернуться пораньше, он заглядывал к Стелле в комнату, только чтобы пожелать спокойной ночи, но всех привычек и мелочей ее распорядка не знал, поэтому мне было проще сделать все самой. Хотя, возможно, ему стоит проводить с ней больше времени, привыкнуть к ее особенностям, рассудила я. Тогда ему будет проще понять, что в странностях нашей дочери – ее неповторимость, а наша задача – любить ее такой, какая она есть.

– Не забудь закрыть дверь, когда будешь набирать ванну, – сказала я Питу. – Она не любит шум воды из крана.

Я решила пока позвонить Ирине, маме Бланки. Она ответила после первого гудка.

– Я хотела выразить соболезнования, – начала я. – Мы очень любили Бланку. – На том конце провода повисла долгая пауза. – Алло?

– Это случиться на прошлой неделе, – наконец отозвалась Ирина. – Четверг.

– Мне так жаль, – сказала я, потрясенная новостью. – Я узнала только вчера… Соболезную вашей утрате.

– Никто не сказать тебе.

Я не поняла, что она имеет в виду. Ирина то ли прощала меня за то, что я не позвонила раньше, то ли, напротив, намекала, что раз мне никто ничего не сообщил, то и не надо лезть не в свое дело. «Советы Шарлотты» гласили: «Если теряетесь в разговоре, просто повторите последнюю реплику собеседника. Так он поймет, что вы его слушаете».

– Никто не сказал мне, – повторила я.

– Я знакома твоя дочь, – неожиданно сообщила Ирина, резко сменив тему. – Бланка иногда приводить ее в гости.

– Правда? – Я насторожилась: почему Стелла никогда не упоминала об этих визитах?