Умница - Эклин Хелена

– У тебя красивый дочь, – добавила Ирина.

Во мне проснулась смутная тревога. Я начала было благодарить собеседницу, но та меня перебила.

– Она утонуть, – зловеще прошипела она.

Комнату окутал серый туман. На мгновение перед глазами все потускнело.

– Стелла? – прошептала я, но Ирина уже повесила трубку. И тут я услышала, как дочь отчаянно закричала:

– Папочка, нет! Пожалуйста, папа, не надо!

Не помня себя, я рванула наверх, к ванной. Пит держал Стеллу, голенькую и беспомощную, над ванной, ее ножки дергались над водой, не находя опоры.

– Мамочка, спаси!

– Ты что творишь?! – вырвалось у меня.

Пит крепко обхватил Стеллу. В ее глазах застыл ужас, как у зверька, загнанного в угол.

– Что я творю? – Пит поставил Стеллу на пол. – Ты это серьезно?

– Она не любит, когда ее так держат. – Мое сердце бешено колотилось. Неужели он не понимает, что она на грани? Пит ни разу не видел ее нервных срывов. Они всегда случались в его отсутствие – слишком уж мало времени он проводил дома. Можно даже сказать, что за Стеллой я ухаживала в одиночку. Муж считал, что ее приступы – это никакая не паника, а обычная детская истерика. Но я-то знала, что все куда страшнее. Дочь побелела как полотно. Тревожный знак, подумала я.

– Стелла, сегодня можно обойтись без ванны, – сказала я.

Пит закатил глаза.

– Ей нужна дисциплина. Мы не можем вечно идти у нее на поводу. Надо стоять на своем…

– Милая, не бойся. – Я закутала Стеллу в полотенце.

– Ты даже не дала мне договорить, – упрекнул меня Пит.

– Потому что ты меня не слушаешь, – мягко ответила я, стараясь не пугать Стеллу. – Сегодня она не хочет в ванну.

Я понимала, что моя тревога иррациональна, но слова Ирины все звучали у меня в голове. Пит, тяжело вздохнув, вышел из ванной, а вскоре хлопнула входная дверь – он отправился на вечернюю велопрогулку, чтобы сбросить напряжение и развеяться. Стелла согласилась постоять на коврике и разрешила мне пройтись по ее телу мыльной губкой. Я приглушила свет, и полумрак немного ее успокоил. Я касалась ее мягко и бережно. Кожа у нее была тонкой и нежной, как хрупкая пленка под яичной скорлупой; казалось, она совершенно беззащитна перед лицом внешнего мира.

– Ты на меня сердишься? – спросила она.

– Нет, – ответила я. – Я на тебя никогда не сержусь, моя радость.

Я гордилась тем, что ни разу не сорвалась на дочь, даже в самые трудные моменты. Я не хотела, чтобы Стелла боялась меня, как я свою мать, чей гнев всегда обрушивался на меня внезапно, как гром среди ясного неба. Когда мне было семь, я как-то вечером пожаловалась на невкусный ужин – рыбные палочки с маргарином, – и мать запустила мне в голову пакет с мукой. Пакет лопнул, и потом у меня еще долго чесались глаза. А в девять, когда я однажды сказала, что устала и не буду вытирать стол, Эдит вытолкала меня на улицу и заперла дверь. Я простояла на снегу без обуви сорок минут.

Эдит раздражало все, что касалось ухода за ребенком и домом. Да что там, само мое существование. Мой отец, профессор викторианской литературы, у которого Эдит когда-то училась, уговорил ее родить ребенка, но еще до моего появления на свет скончался от сердечного приступа. Эдит хотела закончить докторскую диссертацию и построить карьеру, но он оставил ее одну с младенцем на руках, похоронив ее мечты.

Иногда после очередного срыва она уезжала на пару недель – то на научную конференцию, то читать лекции, – и тогда за мной приглядывала Морин, наша приходящая уборщица. После школы мы вместе смотрели сериал «Соседи», а потом она оставалась у нас ночевать. Морин, пышнотелая крашеная блондинка, была из тех женщин, которых жизнь не балует. Она жила в неблагополучном, бедном районе и в одиночку воспитывала троих детей. Она словно жалела меня: не сильно разбавляла водой «Рибену» [2], чтобы напиток получился послаще, ласково называла «утенком». Когда я благодарила ее за ужин или за то, что она выгладила мою школьную форму, Морин всегда отвечала: «Пожалуйста, утенок». Эдит же называла благодарности и любезности пустыми церемониями. Извиняться она тоже не считала нужным.

С самого рождения Стеллы я дала себе слово: никогда не стану такой матерью, как Эдит, не буду повторять ее ошибок. Когда я привезла дочь домой из больницы, то легла рядом с ней и долго вдыхала ее чудесный аромат, не веря своему счастью. Я мысленно перечисляла, чем бы могла пожертвовать ради нее: рукой, ногой, глазами, да хоть целой жизнью. Представила, как без раздумий бросаюсь под поезд, лишь бы ее спасти. И в ту ночь поклялась себе, что ради Стеллы пойду на любые жертвы.

Я закутала ее в толстое теплое полотенце, а потом одела в мягкую фланелевую пижаму и уложила в постель с книгой об истории фортификационных сооружений. Когда пришло время гасить свет, мы повторили наш особый ритуал – обменялись пристальными взглядами. На этот раз Стелла не отвела глаз раньше времени. Другие родители целовали детей перед сном или даже обнимали их, пока те не уснут, но я сказала себе, что наш немой ритуал интимнее любого поцелуя.

Я открыла ноутбук, решив заняться чем-то полезным, но усталость взяла свое, и я рухнула на диван. «Она утонуть». Зловещее предостережение Ирины вселяло в меня ужас. Через несколько дней у Стеллы должно было состояться занятие по плаванию – мне пришлось раскошелиться на частные уроки, потому что групповые были для нее слишком шумными… Может, все отменить? Нет, это абсурд. И бояться, что Ирина навредит моей дочери, тоже глупо. Но почему Стелла не рассказала мне, что была у Бланки? Знала ли она, отчего Ирина так враждебна ко мне? Конечно, в горе всякий может потерять рассудок. Вот только Ирина казалась спокойной и рассудительной и точно не была в состоянии аффекта. Может, у нее есть основания для злости? Есть веская причина меня ненавидеть? Может, Бланка считала, что я ей недоплачиваю? Да нет, у нее была средняя ставка по меркам Северного Лондона. Профессиональные няни, к которым предлагали обратиться всякие «мамские» приложения, просили гораздо больше, вот только вряд ли они уложили бы Стеллу спать в дневной одежде и с размазанным по лицу шоколадом, украденным из моего личного тайника. Я не уволила Бланку даже за это. Она ушла сама.

«Я не могу больше приходить».

Я писала ей, пыталась дозвониться, но, когда ответа так и не последовало, поняла, что она не передумает. И тогда решила, что тоже брошу работу. Денег нам хватало, и я, если честно, втайне верила, что если уволюсь, то беременность точно пройдет хорошо – все-таки три предыдущих выкидыша случились во время работы. Эдит высмеивала викторианских медиков, которые считали, что умственная работа якобы «оттягивает» кровь от детородных органов к мозгу. Забавно. Выходит, бросив работу ради материнства, я фактически последовала доктрине, которую моя мать осуждала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.