Тысяча шагов в ночи - Чи Трейси

30

Смертный и божественный

Миуко уставилась на то место, где только что исчез Туджиязай. Здесь торчал колючий сорняк. Там – камешек, черный, как тушечница. Тут – надтреснутая шелуха семечки, принесенная и оброненная каким-то пролетающим мимо воробьем.

Но демона не было. Там, где он упал, не осталось ни следа тепла.

Неужели он исчез?

Неужели она убила его?

Миуко осмотрела свои руки. Одна из них теперь была кремового оттенка, почти непривлекательная в своей заурядности, но другая – та, которую держал Туджиязай, вытягивая из нее проклятие, – оставалась поразительно синей, словно океан.

Рядом с Миуко Омайзи Рухай, пошатываясь, поднялся на ноги и начал ощупывать свой торс и бедра, словно желал уверить себя в том, что он вернулся в собственное тело.

– Он ушел? – спросил он. – Сработало?

Холод пульсировал на кончиках пальцев Миуко, ненасытный и злой. Миуко попятилась.

– Это небезопасно, Рухай. Ты должен уйти…

– Миуко! – По Старой Дороге к ней мчался Гейки, за которым по пятам следовал отец.

– Дочка!

Миуко отшатнулась.

– ОСТАНОВИСЬ!

Ацкаякина остановился, дернув Отори Рохиро так резко, что его трость со звоном повалилась на землю.

Но отец Миуко был таким же упрямым, как и она сама – си пайша си чирей, – и выскользнул из рук Гейки, ковыляя к ней на своей сломанной ноге.

Когда он потянулся к ней, дрожь прошла по ее демоническим пальцам, холодным, как промозглый ветер.

– Нет! – Миуко снова отступила, прижав руки к груди, как будто это могло сохранить в ней человечность. Пригнувшись, она ждала, когда голод – голод шаоха – захлестнет ее, яростный и неминуемый, как лавина.

Но ничего не происходило.

Где-то внутри нее тоненький голос, более грубый и глубокий, чем ее собственный, проворчал:

«Я та, кто привел нас сюда. Я сохранила нам жизнь. Я убила Туджиязая. И это все, что мне достается? Одна рука? Одна жалкая рука?»

– Что? – Миуко уставилась на свои синие пальцы, которые показали ей грубый жест.

– Что? – Гейки выглянул сквозь свои руки, в которых прятал лицо. – Что происходит? Ты теперь злая?

Миуко озадаченно покачала головой.

– Мне кажется… я в порядке?

– А ощущаешь в себе добро или зло?

«Ни то, ни другое!» – закричал демонический голос.

– И то, и другое, – пробормотала она.

– Что это значит? – Ошеломленный доро взглянул на ацкаякина, который пожал в ответ плечами.

– Откуда мне знать? Я – птица!

– Ты кто?

Не обращая на них внимания, Миуко в изумлении сгибала пальцы. Каким-то образом благодаря попыткам Туджиязая ослабить ее она стала одновременно человеком и демоном, девушкой и шаоха, смертной и духом.

Отори Рохиро бросился к ней и упал на колени у ее ног.

– Я думал, ты стала демоном. Думал, что ты ушла навсегда. Я не знал… не понимал… Прости меня, Миуко. Пожалуйста, прости меня.

Ее синяя рука потянулась к его шее, а пальцы изогнулись, выпустив когти.

В ужасе она отдернула руку в сторону и спрятала ту в складках своего одеяния.

Ее демонический голос недовольно хмыкнул.

Опустившись на колени, она поцеловала Рохиро в макушку.

– Ты мой единственный отец, – тихо произнесла Миуко.

Рохиро притянул ее в свои объятия, безудержно рыдая дочери в плечо. Гейки, не желая оставаться в стороне, тоже обнял их.

Рухай неловко переминался с ноги на ногу, совершенно не зная, что делать перед лицом столь неподобающего поведения.

К несчастью для него, впереди были куда более необычные нарушения приличий.

– О, шаоха! – позвал кто-то скрипучим мелодичным голосом.

Миуко подняла глаза и засияла. Там, на Старой Дороге, она увидела остальных своих друзей: Канаи с забинтованной половиной лица и Роройшо (совершенно невредимую и абсолютно великолепную); Сенару, хромающую рядом с ними, но лучезарно улыбающуюся; и Ногадишао, который тащил на спине нескольких жителей деревни в разных состояниях осознанности и потрясения.

Доро вздернул брови.

– У тебя необычные друзья, Миуко.

В прошлом она могла бы смутиться от такого заявления, но сейчас лишь усмехнулась.

– Спасибо.

Уголки его рта дернулись.

– Я надеюсь, ты и меня считаешь одним из них.

– Друзья, говоришь? – Гейки хлопнул доро по плечу. – Скажи мне, доро-джай, насколько ты благодарен своим новым друзьям? Достаточно, чтобы предложить какую-то награду твоим доблестным спасителям?

– Гейки. – Миуко закатила глаза.

– Что? Я не говорю, что мы заслуживаем несравненного богатства, но и отказываться не буду, если ты понимаешь, о чем я.

Отори Рохиро осторожно потянул его подальше от доро.

– Все знают, что ты имеешь в виду, ацкаякина-джай.

Миуко усмехнулась, когда ее синяя рука разжалась. Может, она не была человеком полностью. Может, не была и демоном. Но кем бы она в итоге ни стала, после всего случившегося Миуко познала одно: впервые за свою жизнь она наконец-то была полностью, без каких-либо притеснений, самой собой.

31

Необычный мир Нихаой

После поражения Туджиязая Омайзи Рухай немедленно отбыл в столицу, где должен был помочь правлению своего отца справиться с разрухой на севере. Однако в течение следующих нескольких месяцев возвращался в Нихаой так часто, как только позволяли обязанности. Вскоре он стал постоянным гостем приходящей в упадок деревни: помогал мрачным жрецам восстанавливать сгоревший храм, ухаживал за садами чайного домика, присматривал за рабочими, которых привлек (по просьбе Миуко) для ремонта Старой Дороги, а в дни, когда работа затягивалась, что обычно и происходило, он снимал комнату в постоялом дворе, где его можно было застать за трапезой с Миуко и Рохиро, Гейки, Сенарой и Канаи, а Ногадишао подглядывал с веранды.

Возможно, в другие времена или в глазах других подобное разношерстное сборище могло бы показаться неприличным, но в доро, ко всеобщему удовольствию, всегда присутствовала бунтарская жилка, а после своего необычного путешествия по миру духов он обнаружил, что у него все меньше и меньше терпения к жестким условностям общества Омайзи. По вечерам, когда из деревенских домов доносился слабый звон посуды и затрапезная болтовня, он часто присоединялся к Канаи в конюшнях, ведь лошади, как оказалось, были одной из его страстей, о чем свидетельствовала красота его большого черного жеребца, которого нашли пасущимся в альпийских долинах близ замка Огава и быстро вернули хозяину.

По просьбе Рухая скакуна поместили в конюшню в Нихаое под присмотром Канаи, которая, хотя и не говорила об этом, была довольна и польщена возложенной на нее ответственностью.

Роройшо, привыкшая к чрезмерному обожанию, расточаемому ей жителями деревни (и Гейки, в частности), поначалу была немного раздражена тем, что вообще приходилось делить внимание с прекрасной лошадью доро, но она легко приспосабливалась; и к тому же и Канаи, и Гейки обожали ее более чем достаточно, чтобы сделать любимейшей лошадью на много миль вокруг.

В Нихаое все менялось. Помимо Омайзи Рухая, обычным явлением в деревне стал Ногадишао, бегающий взад и вперед по дорогам и разбрасывающий семена, которые за ночь превращались в молодые побеги. На задворках постоялого двора, где он спал рядом с банями, жители деревни частенько оставляли ему подношения в виде дынь и монет, а спустя месяц такого внимательного и заботливого отношения он стал выглядеть куда менее одичавшим. Его борода преобразилась. Глаза перестали быть похожи на грибы. По конечностям сновало меньше лесных тварей, однако на нем всегда находилась парочка гнезд.

Гейки, в свою очередь, порхал между своей стаей, вернувшейся в Коцкисиу-мару, и постоялым двором, где помогал поднимать новые балки и покрывать соломой крыши. Хотя чаще всего его можно было заметить обшаривающим заброшенные руины вместе с Миуко, выкапывающим скелеты солдат Огавы, чтобы мрачные жрецы могли, наконец, похоронить их должным образом и упокоить их души. Ацкаякин благодаря этому отыскал немало сокровищ, хотя почти всегда отбрасывал их в сторону, как только раскапывал следующее.