Рассказы литературоведа - Андроников Ираклий Луарсабович

— Его нет у меня.

— А откуда же стихотворение, простите?

— Из альбомчика. Только он был не мой. Я его возвернул хозяйке.

— Откуда же текст, который вы нам прислали?

— Он был у меня на листочке списан. Только тот листочек пропал ще при Петлюре.

— За столько лет, — говорю я, стараясь скрыть разочарование и мысленно браня себя за опрометчивый вылет, — за целых полвека текст в памяти мог претерпеть изменения… Вряд ли это может быть то, что вы читали в альбоме. Скорей — приблизительный текст…

— Да нет, у меня память хорошая, — степенно говорит Павел Алексеевич Кушта. — Я помню точно. Правда, признаюсь, я две строфы позабыл. Я и писать их не стал. А за другие строчки ручаюсь… Спросите меня Шевченка стихи или Пушкина… Я их ребенком учил, а и теперь скажу без ошибки. Что ж вы думаете — я только с печатного помню? Я и с писанного так же хорошо помню.

Не возразишь — убедительно.

— А кому принадлежал тот альбом? — спрашиваю.

— Соболевской Анне Андреевне…

И Кушта обстоятельно объясняет. До революции в Верховке служил агроном Игнатий Балтазарович Соболевский. Поляк. Жена у него была украинка — Анна Андреевна Подольская. Ее сестра работала в Одессе зубным врачом. По словам Павла Алексеевича Кушты, Анна Андреевна «была хороша, как у Рафаэля Мадонна». Детей Соболевских звали Еленой, Казимиром и Антониной — Антосей. Сам Павел Алексеевич, окончив учительскую семинарию в Коростышеве, вернулся в Верховку преподавать. Соболевские пригласили его репетитором к детям. Антосю Кушта отличал более всех: старательная, красивая, стройненькая, умная, похожа на мать.

Однажды Анна Андреевна показала Куште старинный альбомчик. В нем учителю понравилось стихотворение «Mon Dieu» («Мой бог»). Он списал его на листок — альбомчик вернул.

— Кому, — спрашиваю, — принадлежало имение?

— Бибиковой, помещице.

Это сведение показалось мне интересным. Бибиковы состояли с Лермонтовым в родстве. У одного из Бибиковых хранился лермонтовский альбом со стихами, которые так и остались нам неизвестными — пропали вместе с альбомом.

Спрашиваю:

— Может быть, это Бибиковых альбом?

— Нет, — задумчиво качает головой Кушта. — Не думаю. Я Бибикову, помещицу, знал. Бибочкой ее звали. Невзрачная была, пигалица, можно сказать. А Соболевская Анна Андреевна — как у Рафаэля Мадонна. Она, как передавала альбом, говорит мне: «Вот, погляди, учитель Павел Алексеевич, какой у меня есть старинный альбумчик». Эти слова не забывают.

Ну, ему видней, чей альбом! Стало быть, Соболевских!

— А куда девались они?

Идет украинская ночь. Идет разговор потихоньку.

— В тысяча девятьсот шестнадцатом году, — рассказывает Кушта не торопясь, — Соболевские купили участок земли тут же, на Винничине, в Могилев-Подольском уезде. Из Верховки уехали. Жили они от Могилева- Подольского к югу двенадцать верст… Название села… вроде… Садки…

— Садова! — подсказывает кто-то из моих спутников.

— Нет, не Садова… Садова — двенадцать верст к северу. А это — на юг.

Во время гражданской войны Павел Алексеевич встретил в Могилеве- Подольском Антосю. Он пульвзводом командовал, а она служила в военкомате. И все. Больше не знает…

Старик провожает нас. Сняв шляпу, дожидается, покуда мы сядем в машину. На чесучовом его пиджаке фестоны лунного света.

Продолжает Сергей Сергеевич Смирнов

В Винницу вернулись под утро, разбитые. Не ложась спать, соорудили по радио передачу, я обратился к жителям области с просьбой сообщить, кто что знает про Соболевских, Подольских и Бибиковых. Просил написать мне в Москву.

Просмотрел картотеку областного адресного стола. Подходящих кандидатов не обнаружил. Подумал было — не поехать ли поискать альбом в Могилев-Подольском районе, но тут же эту идею отверг. Уж где-где, а на Украине искать полвека спустя альбомчик в радиусе двенадцати километров, когда по этой земле прошли кровавые войны, оккупации, переселения, пожары!.. Это показалось мне нереальным. И я воротился в Москву с пустыми руками, но крайне довольный своим утомительным путешествием.

По врожденной склонности делиться впечатлениями даже тогда, когда меня об этом никто не просит, стал я рассказывать эту историю и очень скоро дорассказывался до автора «Брестской крепости» Сергея Сергеевича Смирнова. Мы уже очень давно дружим с ним, пишем, можно сказать, в одном жанре, при встречах делимся новостями по части раскрытия литературных и исторических тайн, подаем друг другу советы. Кому же, как не ему, было поведать о поездке на Винничину? Но только завел я про альбом, пре стихотворение с французским заглавием, как Смирнов сразу насторожился:

— И куда ж вы поехали?

— Туда, откуда было письмо: в Барский район.

— Боюсь, вам надо было ехать в другое место.

— В какое?

— По-моему, в Могилев-Подольский район.

— В Могилев-Подольский? Позвольте… откуда вы знаете?

— Нет, нет… рассказывайте вы. Я — потом.

И как только я дошел до конца и сказал, что Соболевские поселились под Могилевом-Подольским, Сергей Сергеевич воскликнул:

— Боюсь поручиться, но, кажется, я видел этот альбом!

— Вы?

— Да, в сорок четвертом году.

И он рассказал.

Весной сорок четвертого года, когда войска Второго Украинского фронта, совершая бросок от Умани к Бессарабии, шли по весенней распутице без остановок, редакция армейской газеты, в которой работал Смирнов, совершала вместе с частями столь же стремительное движение. Останавливались, ночевали, утром шли дальше. Названий населенных пунктов Смирнов не помнит, и установить их теперь уже трудно. Помнит он точно только одно: это было между Могилевом-Подольским и Ямполем. Он в хате. Сидит, обсушенный на диване, обтянутом парусиной, пьет чай, патефон крутит пластинку «Стелла». И он рассматривает какой-то старинный альбом и обращает внимание на неизвестное стихотворение Лермонтова с французским заглавием.

— Как? «Mon Dieu»?

— Я почти в этом уверен! Вам надо ехать сейчас же и начинать поиски между Могилевом-Подольским и Ямполем!

Да, это дело другое! Ведь если альбомчик пропал полвека назад, бессмысленно искать его после того, как по украинской земле прокатились сражения гражданской войны и Великой Отечественной. Но если альбом был цел в 1944 году, после того как фашистское войско отброшено было на Запад, а с тех пор никаких «глобальных» событий в этих местах уже не было, — надо ехать искать.

Так врожденная говорливость привела меня к новой поездке.

Не теряю надежды

Сразу помчаться в Могилев-Подольский район, как я ринулся в Барский, не получилось. Но зимой, оказавшись на Украине, я решил поиски альбома продолжить, посоветовался в Киеве с управлением «Украэрофлота», по уже изведанной трассе добрался до Винницы, а оттуда на двенадцатиместном «АН» полетел в Могилев-Подольский.

Если хотите знать, «АН» не хуже воздушных такси. Снаружи похож на этажерку, притом не очень устойчивую, ползет по аэродрому, покачиваясь, потом пошел подскакивать и сразу повис и уже подбирает под крыло домики и овраги, перелески, поля — диг-диг-диг… И за час «додигал» до Могилева.

В Могилеве-Подольском меня встретили сотрудники районной газеты «Надднистряньска правда» и корреспондент «Литературной Украины» поэт Станислав Тельнюк. Настоящий поэт. И человек очень милый. И встретил Глыньский И. В., краевед могилев-подольский, великолепный знаток всего, что относится до украино-польских связей. И умница.

Привезли в редакцию «Надднистряньской правды». Я говорю:

— Вам должны были из Киева позвонить, передать мою просьбу подготовить аудиторию, с которой я могу посоветоваться…

— Мы покуда не объявляли — не знали, с каким самолетом вас ждать.

— Как же так? Ведь я ненадолго!

— А мы побежим объявим. День выходной, погода хорошая. Солнце. В тринадцать часов можно будет начать.

Минут через сорок сотрудница надднистряньской газеты Майя Григорьевна Барановская воротилась.