Сход загудел. Кулачье начало подзузживать за спинами:
— Орет, что всех умнее, так чего ж дураки на него будут работать?
— Пусть гусей продает и платит. На даровщинку-то каждый бы с удовольствием.
— Нанять может. Чего там!
Федоров растолкал плечами сход и красный от гнева выскочил вперед:
— Мое, что ли, это? Не я хозяин гусям. Ребячье хозяйство. Общее.
— Мое — твое, и твое — твое. Чистая коммуния! — зашипели кулаки.
— Товарищи, — закричал Федоров, — можете не пахать мне! Но только обидно, почему от кулачья это идет. На каком основании кулаки здесь? Кто дал им право командовать?
— Прокофий не кулак! Права голоса не лишен.
— А почему не лишен, ежели у него батрак?
— Не твое дело!
— Убрать его!
— Нет, вре-е-ешь! — закипел Федоров. — Требую, чтобы кулаков убрали сначала. Вона их в угол-то сколь набилось.
— Да мы ж не голосуем! — закричал кулак Силантьев из угла. — Ай, слушать даже нельзя?
— Не голосуешь, так подвываешь там!
Кулаки, пошептавшись, двинулись к выходу, но дело было ими сделано. Сход решительно отказался помочь Федорову запахать землю.
— Это ж верно! Может и уплатить. Очки-то чего тут втирать!
Домой Федоров вернулся взбешенным. Он кричал, топал ногами, разорвал на себе рубашку.
— Ну, подождите… Ну ж я вам… Война? Война? Ну ж я вам! Федорова земля в бурьянах зачичиреет? Ладно! Мы еще посмотрим! Мишка, Сенька! Ребята! Ну, что присмирели?
«Канпаньоны» никогда еще не видели Федорова таким сердитым. Они испуганно жались друг к другу, боясь пошевельнуться, боясь даже дышать, Федоров неожиданно подскочил к ним и охватил их руками:
— Ну, други? Поборемся? Повоюем?
— Ясно! — пробормотал перепуганный Сенька.
Федоров внимательно поглядел на ребят и вытер рукавом пот на лбу:
— Напугал я вас? Ну и дурень! А вы того… Вы, ребята, не бойтесь! Карахтер у меня такой уж гибельный…
Он подошел к кадке и, зачерпнув воды, залпом выпил целый ковш. Потом, подсев к ребятам, повел серьезный разговор. Весь вечер толковали «канпаньоны», а когда беседа была окончена, Федоров сказал:
— Значится, план подходящий?
— Ясно!
— Плант хороший!
— Живет, значит?.. Только, ребята, уговор: до поры до времени ни гугу. Никому чтобы ни пол слова… А завтра побываете где надо и шепнете насчет собранья. Зачем собранье — не говорите. Не знаем, мол. Федоров, мол, скажет.
Ребята разошлись по домам. Но в эту ночь все они спали плохо. План Федорова вертелся в голове, разгоняя сон, заставляя ворочаться с боку на бок.
— Что-то будет? Что-то будет?
День начался невесело. Утром ребят ожидала во дворе Федорова крупная неприятность, Федоров ходил по двору мрачный и даже не поздоровался с ребятами. Он молча мотнул головой в сторону завалинки. Ребята глянули туда и ахнули. У завалинки окровавленной кучей лежали гусята и крольчата.
— Чего это? — остолбенели «канпаньоны».
— Собаку кто-то впустил, — мрачно сказал Федоров.
— Кто впустил?
— Кто впустил, — того уже нет! Не поймал!
— Ну, это уже беспременно Филька сделал, — захныкал Мишка.
— Может, и он.
— Он это, я знаю!
У многих «канпаньонов» на глазах навернулись слезы. Как ведь хлопотали, как старались, — и вот все летит кувырком!
— Всех крольчат передушила! — заревел Костя.
Федоров нахмурился:
— Ладно уж. Реветь нечего. Все равно слезами горю не поможешь… Ну, чего нюни распустили?
— Пе-ре-ду-шено-то сколько… Все-е-ех передушила!
— Всех — не всех, а 27 гусят да 16 крольчат и крольчиху одну… А только хлюпать нечего… Птица, когда летать учится, так и то раз двадцать упадет, а нам и вовсе не грешно. Потому крылья наши расти только начали… Ладно, хлопцы, вытирай носы, да примемся-ка за уборку… А потом шпарьте, как вчера договаривались: сход собирать будете.
Подземные коммунисты
В тот же день ребята побывали в поле, где пахали батраки кулаков, побывали на мельнице, где работали два батрака, заглянули в кулацкие дворы, переговорили с пастухами на выгоне, а кое-кого из батраков перехватывали на дорогах.
— Федоров зовет… Зайди, дяинька, вечерком!
— Чего ему?
— Не знаю, дяинька. Важное дело какое-то!
— Гм…
— Так зайдешь, дяинька?
— Ладно, там увидим!
Определенного ответа никто из батраков не дал, однако вечером к Федорову на огонек сошлись все деревенские батраки. Они расселись по лавкам и молча сидели, худые и жилистые, с обветренными лицами, одетые в заплатанные зипуны. Никто из батраков даже не поинтересовался узнать, зачем их пригласили. Они сидели, хмурые и неразговорчивые, покуривая цигарки и трубки-носогрейки, равнодушно глядя перед собой.
В избе стало сине от табачного дыма. Много цигарок было спалено, но никто еще не сказал ни слова, не задал ни одного вопроса, а когда Федоров отодвинул стол и кашлянул в кулак, батраки, точно сговорившись, затушили трубки, придавили пальцами цигарки и сняли шапки.
— Братцы, — сказал Федоров, — собрались мы тут вся голь-шмоль канпанья. Ни кола ни двора ни у кого. Где приткнулся — там и дом, что ни камень — то подушка. Про себя скажу, у меня хоть и крыша над головой и земли надел, а только и я недалеко ушел от вас. Лежит моя земля, а ты ее хоть кусай, хоть катайся по ней. Без лошади не много наработаешь. Однако вы слышали, поди, закрутил я тут с ребятами дельце одно, вроде бы подходящее?
Слушатели одобрительно покачали головой.
— Дело подходящее, однако артель наша, — один другого меньше. И организоваться нельзя. Думали мы тут, думали и пришли к одному: порешили перетянуть к себе таких же бедолаг, как вот я, например. Дело, говорю, наше верное, стоит оно на правильном пути. Дело это раздувай только. А там — в два года перевернем все вверх дном.
Федоров с увлечением начал говорить о том, что можно сделать на этой земле, если дружно приняться за работу, говорил о выгодах коллективного труда, о раскрепощении от кулаков, о будущих дворцах и машинах, которые помогут людям в их тяжелой работе.
— Все это будет, — кричал Федоров, — но только надо сейчас потуже подтянуть животы. Хорошего первое время не ждите. Обманывать не хочу. Может, и похуже придется, чем у кулака, но даром-то ничего не дается. Пока избу строишь — в лесу потеть приходится, да зато уж к зиме в тепле сидеть будешь.
Собравшиеся помолчали. Потом Юся Каменный, батрак Прокофия, прозванный так за свою несокрушимую силу, кашлянул и сказал:
— А жрать-то чего будем?
— Жрать, — задумался Федоров, — насчет жратвы, конечно, туговато будет. Однако при расчете ваши хозяева обязаны вроде бы уплатить хлебом. Такой ведь в деревне уговор.
— Такой-то такой, — сказал старый пастух Кузя, — а только на много ли хватит нашего хлеба? До новины не протянешь! На месяц самое большое, и то, поди, не хватит. И опять же никакого приварка нет.
— Рыбу будем есть! — крикнул из угла Сенька.
Кузя строго посмотрел на Сеньку, однако ничего не сказал.
— Кабы хлеба хватило перебиться — оно конечно, — вставил свое словцо Купцов — батрак с мельницы.
— Хватит, — уверенно сказал Федоров и стукнул для убедительности ладонью по столу, — первое время перебьемся как-нибудь, а там, глядишь, помощь от государства получим… Как только начнем дело делать — тут же примем устав колхозный, а колхозу беспременно в кредит монету дают и даже трактор можно получить… Трактор, конечно, нам ни к чему, потому — земли кот наплакал, однако это я говорю к примеру…
— А жить где? В твоей избе, чать, не поместимся всем кагалом!
— Это пустое, — махнул рукой старый солдат Никешка Кривой, — летом самое разлюбезное дело хуть в землянке, хуть в шалаше. А к зиме, может, дворец построим.
«Дворец» здорово рассмешил всех.
— Вона хватил куда!
— Забавник этот Никешка!
— А что, — развеселился старый солдат, — дворец, конешно, небольшой: в землю — дыра, а из земли — труба, на манер блиндажа, а в дыре сиди вроде бы как хозяин путный.
