Письмо было прочитано всем и заслужило всеобщее одобрение. Никешка поинтересовался узнать, кто такой папаша этих ребят, а когда Миша сказал, что отец этих ребят — очкастый, Никешка подмигнул смешливо глазом и с дымом выпустил:
— Ну, и выходит, что над вами очкастики шефство теперь взяли. Мармеладу теперь пришлют. Это уж беспременно… Был я еще когда в царской армии при Керенском, так помню — барыни брали шефство. Письма слали. Дескать, дорогой солдатик, посылаем тебе карамельку и желаем успеха… Баловство все это.
— Ребячье шефство это пустое, конешно, — сказал Рябцев, — однако работал я в прошлом году верст за двести отсюда, так там мужики устроили машинное товарищество. Устроить-то устроили, да только того нет, сего нет, да и деньжат не хватает. Вот тут-то и пригодилось шефство. Завод один за деревню взялся. И деньгами помощь оказывали, и ремонтировать машины приезжали… Ух, пошла деревня вверх.
— Чего ж ты ушел оттуда?
— Местность не понравилась мне. Болото кругом. Тоска смертная. Ну, и ушел. А так ничего было. С комсомольцем одним, который приезжал — шеф тоже, значит, подружился я в ту пору крепко. А он по механике был спецом. Ты, грит, Рябцов, оставайся. Трактористом будешь. Однако очень места там гиблые. Сердце гниет, как смотришь. Ну, и ушел оттуда.
Чудесное превращение людей в лошадей
Надел Федорова был равен двум с половиной десятинам. Земли как будто и не много, однако запахать такую площадь без лошади было довольно трудно.
Кузя долгое время бродил по наделу, ковырял землю палкой, а когда вернулся в шалаш, сказал:
— Да он не трогал ее два года! Попробуй-ка разодрать землицу.
— Зато урожай даст хороший после такого отдыха, — утешал Пронин.
Никешка засмеялся:
— Ты сначала запаши, а там и урожай снимай. Урожай-то должон быть хорошим, да вить…
— А ну тебя! — рассердился Юся Каменный. — Толком надо говорить!
— А толк один — пахать надо?
— Пахать не штука, было бы чем!
— А черт! — выругался Юся. — Да что это в самом деле? Будто адиеты стоим, да рассусоливаемся. Чем, чем!? Лопатами перетряхнем — вот чем!
— Напашешь, пожалуй!
— Сколь-нибудь да сделаем!
— Говори, не говори, а от лопаты не уйдешь!
После горячих, но бесплодных споров решено было поднимать землю вручную.
— Ни черта больше не придумаешь! — сказал Юся.
С лопатами в руках двинулись к федоровскому наделу и молча приступили к работе, взрывая землю и разбивая черенками комья. Проработав час, Юся Каменный бросил лопату в сторону и крепко выругался:
— Чепуха, а не работа!
Тогда все выпрямили спины и оглянулись назад. За час работы было перепахано вручную несколько метров, а все упарились уже изрядно.
— Братцы, — сказал Юся, — к черту лопаты. Даешь плуг сюда.
— И трахтор, — засмеялся Никешка.
— Без трактора никак не обойдемся.
Юся Каменный расстегнул ворот рубашки и сказал серьезно:
— Шутить после станем, а сейчас тащите плуг. Я за жеребца. Алешка Рябцов и Мишка Бондарь в пристяжные, Никешка и Кузя на вылете, а Сережка за плугом пойдет.
— Ты что ж, всерьез?
— Какие тут могут быть шутки? Давай, хлопцы, плуг! Нечего стоять!
— Много ли напашем так?
— Попробуем — увидим!
Сережка гармонист засмеялся:
— Ну, которые назначены в жеребцы, айда за плугом!
С шутками и смехом притащили плуг. Шестеро впряглись, седьмой, Сережка-гармонист, пошел за плугом. Веревки врезались в плечи. Лемехи, скользнув по дерновине, вошли в землю, отвернув жирные пласты. Пройдя десяток метров, «лошади» заворчали.
— Вот дак пахарь! — сказал Кузя. — Да рази так пашут?
И тут же Сережку превратили в лошадь, а Кузя встал за пахаря. Но, протащив плуг метров сто, Никешка остановился:
— Эх, Кузя, Кузя… Хорошо, брат, что лошади говорить не умеют. А уж когда б они хоть слово могли сказать, ни один хозяин не взял бы тебя пахать… Ну кто же так пашет? Дай-ка сюда!..
И Никешка встал на место Кузи.
Так, сменяя один другого, они работали до полден. За это время вспахали хотя и немного, но все же больше, чем можно было бы взрыть лопатами.
Тем временем ребята ловили рыбу, кормили гусей и кроликов, Катя варила уху и кулеш.
После обеда работа пошла быстрее, да и работать стало легче. Почти все теперь приноровились к своим лошадиным обязанностям и тащили плуг, как сказал Никешка, не хуже силантьевского жеребца. Глядя на больших, ребята вытащили борону и с хохотом и шутками потащили ее по пахоте, посадив самого легкого изо всех, Костю, на борону вместо груза.
В поле оставались до темноты. Темная нива, окутанная янтарно-желтым светом заходящего солнца, дышала крепким земляным духом, от которого кружилась голова. С озера поднимался туман и были слышны всплески крупной рыбы. Далеко где-то кричали дергачи. Юся, кинув постромки наземь, гаркнул:
— Кончай… Айда в стойло!
Шутка Юси успеха не имела. Все устали до такой степени, что у многих дрожали ноги, и каждый стремился скорее добраться до места и растянуться на топчане.
— А полдесятины, пожалуй, вспахали, — подумал вслух Никешка, шагая по вспаханному полю.
— Ну да! — фыркнул Сережка. — Уж больно ты размашисто пашешь, брат.
Но этот спор никого не интересовал.
— Завтра увидим, — сказал Юся.
Спускаясь с холма, коммунщики увидели костер около шалаша и в багровых отсветах огня лошадь, впряженную в повозку. У костра сидело двое.
— Похоже, будто Федоров приехал…
— А лошадь чья?
Тут Рябцов не выдержал и гаркнул во всю мощь легких:
— Эй, у костра!
— Эге-ей! — прокатился в ответ голос Федорова. — Торопись к ужину, пока мы сами не съели.
У костра сидели Федоров и Тарасов, покуривая городские тоненькие папироски. В стороне стояла лошадь Тарасова с возом разных корзин и мешков.
— Ну, здорово! — вскочил Федоров и начал пожимать всем руки. — Как тут? Ничего? Событий никаких? Ну, ну, садитесь. Ужинать будем. А шалаш тут у вас что надо…
В костер полетели смолистые лапы. Фонтан золотых искр метнулся вверх. На траву бросили два мешка, а на мешки Федоров начал кидать разные свертки и пакеты.
— Мамка с городу вернулась, гостинцев привезла! — захохотал Никешка.
Коммунщики рассмеялись:
— Ну ж, вострый какой, черт! Ничего-то уж он не пропустит!
Посмеиваясь и подшучивая, приступили к ужину. Ели колбасу, консервы, холодец с хреном и пили настоящий чай с крепкими, словно камень, баранками. Пригласили к ужину и Тарасова, но он отказался:
— Благодарствую… Недавно закусывал по дороге.
После ужина коммунщики, несмотря на усталость, не пошли спать, а, усевшись в кружок, повели беседу.
— Выкладывай, Федоров!
— А может, Тарасова отпустим спервоначалу, — предложил Федоров. — Второй раз подвозит меня! И все за спасибо! Неудобно держать-то…
— Сочтемся, — махнул рукой Тарасов, — а торопиться мне некуда. Совещайтесь, я покурю пока.
— Ну, что ж, — сказал Федоров, — коли так — сиди… Я тут коротко… В двух словах… Начну, значится, с мелочей, а там перейду на главное. Прежде всего приятная для ребят новость. Заходил я к заведующему аптечным складом. Толковал, конечно. Хороший такой человек. Сам хотя и в очках, но, оказывается, коммунист. Как узнал я про это, так все ему и рассказал по порядку. Короче говоря, прислал он книжку, как собирать лекарственные травы и какие и вместо аванса сушилку такую со всеми приборами. Хотел было я сказать, нельзя ли, дескать, деньгами, да уж больно человек хороший. Сует мне сушильню, а сам говорит не уставая. Бумажка, которую получили на той неделе, — правильная бумажка, и можно по ней начать заготовку. Ну, был я, безусловно, в земотделе. Про артель никакого разговора. Когда захочешь, тогда и приезжай оформляться. А вот насчет аванса — потруднее дело будет. Там надо заявленье писать, то да се. Глядишь, пока получишь — дня три потеряешь. А дни-то сейчас вона какие горячие. Спервоначально хотел было я остаться. Думаю, говорят три дня, а может, и в два управлюсь получить, но тут меня надоумил один человек плюнуть на кредиты.
