Баллада о Дарси и Расселле - Мэтсон Морган

Впрочем, если подумать, главной ошибкой стало то, что я полностью записала для папы выступление «Ночных ястребов». Нужно было ограничиться «Дарси», песней, в честь которой он меня назвал. Папа фанател от этой группы еще со времен университета – некоторые рок-журналисты называли ее «американской U2», хотя папа всегда утверждал, что, наоборот, это U2 похожа на «Ночных ястребов». Вживую он их не видел много лет, с тех пор как главный вокалист и фронтмен Уайли Сэндерс стал регулярно выступать в Вегасе, в отеле «Уинн». Несколько лет назад я предложила сходить на их концерт в папин день рождения, но он покачал головой: «"Ястребов" нужно слушать на стадионе. А не в казино рядом с торговым центром в глухой пустыне. – Он улыбнулся и хлопнул меня по голове кроссвордом. ("Нью-Йорк таймс" за среду, заполнен наполовину, ручкой). – Но спасибо, что ты об этом подумала, малыш. Сходим, когда у них будет концерт в "Голливуд-боуле", ладно?»

И вот, прекрасно понимая, что меня ждет телефонная катастрофа, я включила запись на все часовое выступление, держала телефон над головой, пока танцевала и подпевала – слова я знала едва ли не всю свою жизнь, выучила эти песни раньше всех остальных. Очень была довольна, что записала, а теперь поплатилась.

«Ну, ладно, – не унималась Диди у меня в голове. – И какой у тебя план, Миллиган?»

Я кинула телефон обратно в сумку, вздохнула. Знала, как нужно поступить, но легче от этого не становилось. Нужно попросить у кого-нибудь зарядник.

Я обвела взглядом четырех оставшихся в зале, прикинула все за и против. Мужик средних лет спал на лавочке, на почти что лысой голове свирепо краснел солнечный ожог. Под большими настенными часами сидела пара в наушниках, они вместе что-то смотрели на планшете. А напротив меня пристроился парень, тот самый, примерно моего возраста.

Выбрав его в качестве первого кандидата, я подалась вперед, чтобы вглядеться. Он прислонился к стене под закрытой кассой, лица было не видно. Сидел, положив ногу на ногу, склонившись над толстой книгой. Читал, время от времени рассеянно проводя ладонью по волосам. Сам факт, что у него с собой книга, был все равно что мираж в пустыне. Этот тип серьезно приволок книгу – причем в твердом переплете – на музыкальный фестиваль?

«И то верно! – обрадовалась у меня в голове Кэти. – Иди спроси у чувака с книгой. Он няшка».

«Какая еще няшка?» – фыркнула внутренняя Диди, закатывая глаза.

«Ты так не думаешь, а я да».

«Я не про суть, а про мерзкое словечко».

Я заставила себя встать, гадая по ходу дела, с чего это мне приходится слушать их перепалку, хотя их здесь нет, и заметила свое отражение в зеркальной вывеске за спиной.

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДЖЕСС В НЕВАДЕ! КТО ЗДЕСЬ, ТОТ ДОМА».

Написано это было на зеркальном стекле белой и золотой краской, местами отшелушившейся. Шрифт был какой-то типа «старперский западный», а вот мой папа, владелец рекламной фирмы «Концепты Миллигана» наверняка бы сразу выдал его настоящее название.

Вывеска, люстра да и размеры помещения наводили на мысль о былой славе. Они как бы пытались сказать, что когда-то Джесс в Неваде был местом, куда хотелось приехать, процветающим городом, где, чтобы вместить всех приезжающих и отъезжающих, построили такой вот здоровый железнодорожный вокзал. Теперь город – хотя я видела его лишь мельком, пока мы тащились по нему, коптя двигателем, – выглядел совсем иначе. Люстра и завитушки на зеркале плохо вязались с торговым автоматом, мигавшим неоновыми лампочками. Как мебель из «ИКЕА» в викторианском особняке.

Я немного потаращилась на свое отражение, оценивая, кого там вижу: Дарси Миллиган, восемнадцать лет и три месяца. Я слегка загорела, несмотря на то что исправно – как мне казалось – пользовалась кремом от загара. Тем не менее щеки порозовели (а это совсем лишнее, я и так краснею при первой возможности), а на носу и скулах появилась свежая россыпь веснушек. Волосы у меня были русые, волнистые – не кудрявые и не прямые, а где-то посередине – и иногда пушились. Темно-карие глаза, как у папы, – именно их посторонние обычно и замечали, потому что они совсем не вязались с цветом волос и кожи.

И пусть мне очень хотелось походить на папу и я даже сравнивала наши фотографии в поисках сходства, зеркало говорило правду. Выпирающий нос, густые брови, глубокие глазницы. Один в один моя мать Джиллиан – я никогда не звала ее мамой. Это было совершенно нечестно, ну зачем она вот так вот угнездилась на моем лице, при том что задержаться во всех прочих местах не потрудилась.

Впрочем, думать про Джиллиан мне сейчас совсем не хотелось. Я в последний раз оглядела себя, смахнула с щеки грязь, решила, что могло быть гораздо хуже, я ведь две ночи спала в палатке. Разгладила блузку, хоть и понимала, что эти складки уже никуда не денешь. Одета я была примерно так же, как и на протяжении всего фестиваля, – в джинсовые шорты и топ. Этот был белый, свободный, с вышивкой сверху. В сумке лежала папина винтажная толстовка с логотипом «Ястребов» на случай, если замерзну: думала, что пригодится по дороге домой, а пригодится, видимо, для ночевки на вокзале. Она осталась с папиных студенческих времен, а мне он ее подарил на Рождество, когда я была в восьмом классе, и я ею очень дорожила.

Я отвернулась от зеркала, убедившись, что выгляжу не опасной и в принципе совершенно нормальной («Ха», – в унисон выдали Кэти и Диди) восемнадцатилетней девушкой. Не так, как человек, который сейчас стырит чужой зарядник и исчезнет в ночи без следа. По чистой привычке я еще раз взглянула на сумку и палатку, которую взяла на время у Кэти и Диди: «МЕРЕДИТ» – было написано на ней огромными буквами, шрифтом «шарпи», – а потом решила, что никуда мои вещи не денутся.

Пошла в сторону чувака с книгой – и тут обнаружила, что на месте его больше нет. Я тут же перегруппировалась и двинулась к паре, теребя браслетики на запястье. Нам всем их выдали по прибытии на фестиваль, мой означал, что у меня билет на три дня, что мне не исполнилось двадцати одного года, а значит, в пивные шатры мне нельзя, хотя Роми приложила массу усилий, чтобы попасть в каждый из них.

Я встала перед парой – они таращились в планшет. Прокашлялась, ни один не отреагировал, я молча прокляла все наушники на свете, потом шагнула ближе и дотронулась до кроссовки девушки своей сандалией «Биркенсток».

Она подняла глаза, постучала парня по плечу. Оба вытащили наушники и вопросительно на меня уставились. Им, судя по виду, было немного за двадцать. На ней футболка c портретом Шарлотты Сэндс, на нем мерч от Бэд Банни.

– Здрасьте, – сказала я, слегка помахав рукой. – Простите, что отвлекла.

– Ничего, – добродушно ответила девушка, а парень бросил тоскливый взгляд на экран планшета. – Дурацкая ситуация, да? Типа, они что, не могут быстрее автобус починить?

– Да! Точно! – затараторила я. Мне вдруг полегчало оттого, что не одна я считала эту ситуацию странной. – Я вообще не понимаю.

– У тебя все нормально? – спросила девушка, поглядывая на мои вещички. – Ты одна?

– Нормально, – поспешно подтвердила я. – Просто… у вас случайно нет зарядника для телефона? Ненадолго! Я свой, это, потеряла.

– Да, конечно!

Девушка дернула парня за руку. Тот вздохнул, отложил планшет и стал копаться в рюкзаке. По картинке на экране я поняла, что они смотрели фильм «Скотт Пилигрим против всех». Я его хорошо знала по подкасту про Эдгара Райта, который Кэти смотрела в десятом классе в киноклубе. Это была сцена на вечеринке, где Скотт видит на другом конце комнаты Рамону и немедленно в нее влюбляется, одна из моих любимых.

– Держи. – Парень протянул мне шнур, я схватила – и тут же поняла, что ничего не выйдет.

– Ой. – Я повертела шнур в руках, как будто это могло что-то изменить. – А для айфона у вас зарядника нет?

Они дружно качнули головами.

– Андроид, – произнесла девушка.

– Ясно, – ответила я, возвращая зарядник. – Ладно… все равно спасибо.