И я отправился к девушке и нашел ее стоящей за занавеской, и, увидав меня, она сказала: "О ибн Мансур, ты не исполнил моей нужды?" - "Кто осведомил тебя об этом?" - спросил я. И она оказала: "О ибн Мансур, я открыла еще и другое: когда ты подал ему бумажку, он разорвал ее и бросил и сказал тебе: "О ибн Мансур, какие бы ни были у тебя нужды, мы все исполним, кроме того, что нужно писавшей эту бумажку - нет для нее у меня ответа". И ты поднялся сердитый, и он вцепился в твой подол и сказал тебе: "О ибн Мансур, сиди у меня, сегодня ты мой гость. Ешь, пей, наслаждайся, и веселись, и возьми себе пятьсот динаров". И ты сидел у него, ел и пил, и наслаждался, и веселился, и развлекал его рассказами, и невольница спела такуюто песню с такими-то стихами, и он упал без памяти".
И я спросил ее, о повелитель правоверных: "Разве ты была с нами?" И она сказала: "О ибн Мансур, разве не слышал ты слов поэта:
Сердца влюбленных, право, имеют очи,
И видят то, что видящий не видит.
Но только, о ибн Мансур, ночь и день не сменяются над вещью без того, чтобы изменить ее..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать первая ночь
Когда же настала триста тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала: "Но только, о ибн Мансур, ночь и день не сменяются над вещью без того, чтобы изменить ее".
И потом она подняла глаза к небу и сказала: "Боже мой и господин и владыка, как ты испытал меня любовью к Джубейру ибн Умейру, так испытай его любовью ко мне, если даже любовь перейдет из моего сердца в его сердце".
И затем она дала мне сто динаров за мой путь, и я взял их и пошел к султану Басры и увидел, что тот уже приехал с охоты. И я взял у него положенное и вернулся в Багдад.
Когда же наступил следующий год, я отправился в город Басру, чтобы попросить, как обычно, положенное мне жалованье, и султан дал мне положенное. И когда я хотел возвратиться в Багдад, я стал размышлять про себя о девушке Будур и сказал: "Клянусь Аллахом, я непременно пойду к ней и посмотрю, что произошло у нее с ее другом".
И я пришел к ее дому и увидел, что у ворот подметено и полито, и что там стоят слуги, челядинцы и прислужники, и сказал про себя: "Быть может, забота в сердце девушки перелилась через край и она умерла, и поселился в ее доме эмир из эмиров?" И я ушел и вернулся к дому Джубейра ибн Умейра аш-Шейбани и знал, что скамьи перед ним обвалились, и не нашел возле его дома слуг, как обычно, и тогда я сказал себе: "Быть может, он умер".
И я стал у ворот его дома и принялся лить слезы и оплакивать дом такими стихами:
"Владыки, что тронулись, и сердце идет им всюду,
Вернитесь - вернетесь вы, вернется и праздник мой.
Стою я у ваших врат, оплакиваю ваш дом,
И льется слеза моя, и веки друг друга бьют,
И дом вопрошаю я, рыдая, и ставку их,
Где тот, кто и милости и щедрость оказывал?
Иди же путем своим, - любимые тронулись
С полей, и закиданы землею они теперь.
Аллах, не лиши меня возможности видеть их
Красоты и вдоль и вширь, и свойства их сохрани!"
И пока я оплакивал жителей этого дома такими стихами, о повелитель правоверных, вдруг бросился ко мне из дома черный раб и сказал: "О старец, замолчи, да лишится тебя твоя мать! Что это ты, я вижу, оплакиваешь этот дом такими стихами?" - "Я знал, что он принадлежал одному из моих друзей", - ответил я. "А как его имя?" - спросил негр. И я ответил: "Джубейр ибн Умейр аш-Шейбани". - "А что же с ним случилось?" - воскликнул негр. "Слава Аллаху, вон он - по-прежнему богат и благоденствует и властвует, но только Аллах испытал его любовью к девушке, которую Зовут Ситт-Будур, и он залит любовью к ней, и от сильной страсти и мучения он подобен большому брошенному камню. Если он проголодается, то не говорит: "Накормите меня", а если захочет пить, не говорит: "Напоите меня".
"Попроси для меня разрешения войти к нему", - сказал я. И раб ответил: "О господин, войдешь ли ты к тому, кто разумеет, или к тому, кто не разумеет?" - "Я непременно войду к нему при всех обстоятельствах!"сказал я, и раб вошел в дом, чтобы спросить позволения, а потом он вернулся ко мне с разрешением. И я вошел к Джубейру и увидал, что он подобен брошенному камню и не понимает ни знаков, ни объяснений. Я заговорил с ним, но он не заговорил со мною, и один из слуг его сказал мне: "О господин, если ты помнишь какие-нибудь стихи, скажи их ему и возвысь голос, тогда он очнется и обратится к тебе".
И я произнес такие два стиха:
"Позабыл ли ты о любви к Будур, или стоек все?
И не спишь ночей, или сон смежает глаза твои?
Если льются слезы твои струей изобильною,
То знай - в раю навеки поселишься ты",
И, услышав это стихотворение, Джубейр открыл глаза и сказал: "Добро пожаловать, о ибн Мансур! Забава стала значительным делом". - "О господин, - спросил я, - есть ли у тебя нужда ко мне?" - "Да, - отвечал Джубейр, - я хочу написать ей письмо и послать его к ней с тобою. И если ты принесешь мне ответ, у меня будет Для тебя тысяча динаров, а если не принесешь ответа, у меня будет для тебя, за то, что ты сходил, двести динаров". И я сказал ему: "Делай что тебе вздумается..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать вторая ночь
Когда же настала триста тридцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ибн Мансур говорил: "И я сказал ему: "Делай что тебе вздумается!" И он позвал одну из своих невольниц и сказал: "Принеси мне чернильницу и бумагу!" И когда она принесла ему то, что просил Джубейр, он написал такие стихи:
"Владыки, молю Аллахом, будьте помягче вы
Со мною, - любовь ума во мне не оставила.
Любовь овладела мной, и страсть к вам, поистине,
В болезни меня одела, ею унижен я.
Ведь прежде преуменьшал я силу любви своей,
Ничтожной, о господа, и легкой считал ее.
Когда ж показала страсть мне волны морей своих,
По воле Аллаха тех простил я, кто знал любовь.
Хотите вы сжалиться - любовь подарите мне,
